Новое понимание Евхаристии по трудам о. Александра Шмемана

Олег Ермолаев  — представитель Спасского православного братства, г.Тверь

Мы не претендуем на всестороннее освящение этого вопроса, поскольку в рамках одного доклада это сделать невозможно. Возьмем только несколько аспектов, отражающих эту тему.

Центром жизни для верующего человека о.Александр видит Святую Евхаристию, и его труды направлены на то, чтобы человек мог увидеть этот центр и войти в полноту этого таинства. Для о.Александра Евхаристия, не отдельная часть литургии, а вся жизни церкви в ее таинстве благодарения.

Константиновский мир привел к понимаю Евхаристии, как культа — мистерию, как символико-статическое действо. Отсюда и отделение крещения и миропомазания, как абсолютно обособленных действий — культов. И как следствие всего этого по мнению о.Александра: «вероучение подменилось мироощущением». (Введение в литургическое богословие, стр. 129). Мы можем задать себе вопрос, а может ли, человек будучи не просвещенным в вопросах веры быть готовым в полноте войти в таинственную жизнь церкви?

По словам отца Александра Шмемана, эта псевдоморфоза связана с самим подходом к Таинствам, слишком рационалистически и формально рассматривающим любое таинство. Если для ранней Церкви слова «подобие» и «образ» относились к форме, которая и исполняет сущность, будучи самим явлением, «епифанией» ее, то для позднего богословия форма есть только внешний знак и гарантия того, что определенная сущность сообщена и вложена должным образом. Это изменение церковного сознания названо у отца Александра Шмемана «первородным грехом» всего современного, послеотеческого богословия, породившем новое понятие благодати,  которая стала восприниматься не как победа над всякими раздвоениями — на форму и сущность, дух и материю, а как «вещь в себе», как нечто даваемое посредством всевозможных способов, но в то же время отличное от них. (Прот. Александр Шмеман. Водою и Духом. Москва. 2000. 197 с).

Отец Александр Шмеман утверждает: «Евхаристия, как таинство выделилось из Литургии и тем самым произошло отделение ее от Церкви, от ее экклезиологического смысла и сущности[1]». Отец Александр это связывает с тем, что в православной церкви символизм — стал пониматься только, как изобразительный, а не как основное откровение о мире и творении, тем самым, заменив, реальность того, что происходит во время богослужения и во время таинств. Все, что происходит до Евхаристии, чаще всего понимается, как символическое воспоминание того или иного события в жизни Христа, и только таинство Евхаристии в ее «тайносовершительной формуле», обретает подлинную реальность. Это разделение «символа» и «реальности» — и легло в основу учения о тайносовершительной формуле[2].

Отец Александр считает, что причиной этого «обособления» таинств от Церкви, в новую реальность является схоластическое определение таинств как установленных только из-за падения человека и спасения его Христом. Нужны таинства только потому, что человек согрешил и нуждается в лекарствах от греха[3].

Для о.Александра Евхаристия — это сердцевина всей жизни Церкви, средство и выражение ее сущности как Тела Христова. Изначально Евхаристия и называлась, и переживалась как Таинство Церкви, Таинство собрания, Таинство Единства. Никакого другого признака или критерия принадлежности к Церкви и членства в ней, кроме участия в этом Таинстве, ранняя Церковь просто не знала.

Говоря о новом понимании таинства Евхаристии о.Александром из его трудов хочется выделить следующее:

1. Для о.Александра Евхаристия — это прежде всего таинство «собрания». К сожалению пишет о.Александр: «Собрание народа Божьего перестало восприниматься как первичная форма Евхаристии, а в Евхаристии перестали видеть и ощущать первичную форму Церкви»[4]. Действительно то, что сейчас происходит в наших храмах давно никого не удивляет и мало кто из прихожан задает себе вопрос, а почему параллельно с литургией совершается таинство Крещения и таинство исповеди, только в разных углах церкви.

Для о.Александра Евхаристия — это явление и осуществление единства Нового народа Божия, собранного Христом и во Христе. «В храм мы идем не для индивидуальной молитвы, мы идем для собирания в Церковь, как члены Тела Христова[5].

«Если собирание в Церковь есть начало евхаристического священнодействия, его первое и основное условие, то конец и завершение его — во вхождении Церкви на небо, исполнение ее за трапезой Христовой, в Его Царстве»[6], — пишет о.Александр.

2. Весь чин Евхаристии, по мнению о.Александра, построен на принципе соотносительности, т.е. зависимости друг от друга служений предстоятеля и народа[7]. В наше же время, священники существуют сами по себе, а народ сам по себе. Сослужение применимо только в отношении клира. Давно нет практики чтения предстоятелем евхаристических молитв вслух, не говоря уже о тех молитвах, которые должны читаться во время всего литургического богослужения. «Новый вид византийского благочестия, привел к фактическому отлучению мирян от причастия, переставшего вытекать из их участия в Литургии и потом ставшего для них чем-то исключительным», — пишет о.Александр[8].

3. Отец Александр, один из немногих богословов XIX–XX веков, который открыто говорил о литургии оглашаемых и литургии верных, подчеркивая, что ничего нет в самом чине Евхаристии бессмысленного и ненужного. Возглас, молитва, ектенья, каждое действие предстоятеля и народа имеет свое значение и глубокий смысл. Он заостряет внимание на том, что уже давно произошло отделение чтения Св. Писания от народа и от литургии верных, а значит от Тела и Крови Христовых. И мы видим, что основное значение на литургии имеет вторая ее часть, связанная с причастием Св. Таинств.

Есть и еще одна, на данный момент, не разрешенная проблема в нашей церкви, на которой акцентирует свое внимание о. Александр — это кризис проповеди после чтения апостола и Евангелия и связано это по его мнению с тем, что проповедь стала личным делом священника и в том, что произошел разрыв между народом и предстоятелем[9].

4. Отец А.Шмеман был твердо убежден, что есть места в чине Евхаристии и других богослужениях, которые никаким образом нельзя выбрасывать или их не замечать. Это касается не только чтения молитв вслух и обязательной проповеди после Евангелия, но это относиться и к ектенье об оглашаемых и к возгласу «Оглашаемые изыдите…». Он считал, что молитва об оглашаемых — это прежде всего литургическое выражение самого основного призвания Церкви, Церкви как миссии[10]. И эти молитвы и возглас, с одной стороны сейчас звучат нам в укор, в напоминание нам о нашем свидетельстве для мира сего. А с другой стороны это и напоминание того, что в церкви после этого возгласа остаются только верные, что только они как Церковь могут принять Христа и приобщиться к полноте Царствия Божия. И в этом выражается единство мирян и священства, как не отдельных представителей церкви, а как сама Церковь[11].

5. Отец Александр опасался, что все усилия по возвращению мирян в принадлежащее им место в Церкви могут пойти по неправильному пути, если исходить исключительно из соотношения «духовенство — миряне», а не из соотношения «Церковь — мир». Он писал: «Мы Церковь уравняли с духовенством, а «мирян» с миром…, а это в свою очередь искажает как само это взаимоотношение, так и понимание духовенством и мирянами своего места в Церкви»[12]. Выходом из этой ситуации о.Александр видел в решении еще одного трудно понимаемого вопроса для современной церкви о назначении самой Церкви.

6. Большой трагедией для православной церкви о.Александр считал, отсутствие целования мира, после возгласа «Возлюбим друг друга!». Из общего действия, он превратился в возглас и стал пониматься, как призыв к какому то не понятному состоянию, вместо свидетельства любви к друг другу, по примеру Христа к нам. «Для древних христиан: пишет о.Александр, это было священнодействие любви — тем видимым знаком и обрядом, в котором и через который невидимо, но действенно совершается излияние Божественной любви в сердца верных, облечение каждого и всех вместе — в любовь Христову»[13]. Мы знаем, что только имея любовь к Богу и друг другу, когда нет человека, с которым бы ты не примерился, это священнодействие делает Евхаристию возможной. П.ч. Евхаристия, как пишет о.Александр, «есть таинство Нового Завета, Царства Любви Божьей, поэтому, только «облекшись» в эту любовь, можем мы творить воспоминание Христа, быть причастниками Его плоти и крови, чаять Царства Божьего и жизни будущего века»[14].

Для о.Александра было очевидно то, что не понимание Евхаристического собрания как единства (соединение друг ко другу), привело к тому, что Евхаристия стала восприниматься, так же как и другие таинства, как индивидуальный обряд, как «средство личного освящения».

Сейчас мы с уверенностью можем сказать, что перерождение изначального евхаристического опыта, привело к тому, что вера, Церковь, Евхаристия, оказались предметами не связанными друг с другом. И по словам о.Александра: «Из поля богословского зрения выпадает единство, которое в опыте Церкви составляет подлинное содержание той новой жизни, которую мы принимаем верой, которой мы живем в Церкви и которая подается, как «единого Духа причастие», в Евхаристии»[15]. Для о.Александра слово «единство» Божественно, так оно отнесено к Самому Богу, к откровению Божественной жизни как Единства и Единства как содержания и полноты Божественной жизни, т.к. Бог открывает Себя в Своем Триединстве и Триединство как Свою Жизнь.

Еще один аспект, на который мы хотели бы обратить внимание, это понимание о.Александром Евхаристического канона.

Немаловажной для о.Александра была уместность постановки вопроса момента приложения Святых Даров. Для него Евхаристия может быть истолкована только в категориях эсхатологических. «Совершаемая во времени (нет, не вне времени), она во времени являет, предвосхищает и дарует Царство будущего века. Поэтому таинство Евхаристии, хотя и состоит оно из последовательных актов, есть одно и неразделимое таинство»[16]. Далее в Дневниках он  продолжает: «Цель творения  исполнена и явлена…Что происходит с хлебом? Он исполнен: сие есть самое честное Тело…Что это значит? То, что его назначение — предвечное, Божие — исполнено. Он приобщает нас — во Христе — Богу, делает нас тем, для чего мы созданы. Это значит, что в «мире сем», в его категориях с ним — хлебом — ничего «не происходит», ибо то, что происходит, духовно, в Духе»[17].

Со слов «Станем строго, станем благоговейно, будем со вниманием святое возношение в мире приносить…»[18], начинается Евхаристический канон, та главная часть Литургии, во время которой и совершается таинство, то есть преложение евхаристических даров хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. Такое определение в церкви Евхаристического канона, понимается по разному, а от правильного понимания его, по мнению о.Александра зависит и все понимание Литургии, ее места в нашей жизни, в жизни Церкви и в тайне спасения мира, как возврата и восхождения твари к Творцу. Для о.Александра неприемлемо выделение внутри него одного момента (пресуществления), как самой главной части литургии. Благодаря этой схоластической редукции, все остальные части литургии оказались иноприродными и ненужными. Не случайно о.Александр в книге «Евхаристия Таинство Царства» каждую главу, посвященную первым частям Литургии: входу и собранию, чтению и проповеди Слова Божия, приношению, целованию мира и исповеданию веры, — называет словом Таинство. Свою задачу он видел в том, чтобы показать Божественную Литургию как  единое, хотя и многочастное священнодействие, как единое Таинство, в котором все части его, весь порядок и строй каждой из них, и их соподчиненность друг другу, необходимость каждой для всех и всех для каждой являют нам неисчерпаемый, предвечный, всеобъемлющий, поистине Божественный смысл совершаемого и совершающегося.

Для о.Александра главный вопрос в Евхаристии был не когда и где происходит пресуществление, а что совершается в Евхаристии. Проблема современного богословия состоит в том, пишет о. Александр: «Что небесное и надмирное сводят к земному, к своим «человеческим, только человеческим», нищим и немощным «категориям»»[19].

Евхаристическое священнодействие, рассматривается обычно по частям, издавна обозначенными латинскими наименованиями: префацио — вводная часть, анамнесис — воспоминание, эпиклесис — призывание, интерцессио — ходатайство. И такое деление считал о.Александр, могло бы быть полезным для уразумения ее как исполнения Литургии. Но на самом деле привело к фрагментации Евхаристического канона в ее худшем виде. Этой фрагментации способствовала восторжествовавшая в Церкви практика тайного чтения ее священником. Как писал о.Александр: «Миряне, ее просто не знают, богословы ею не интересуются, а священник, вынужденный читать ее глазами, под пение, да еще зачастую «концертное», хора, вряд ли способен воспринять ее во всей полноте, единстве и целостности»[20]. Отец Александр призывал к раскрытию, объяснению смысла, глубины и единства евхаристической молитвы, не только ее отдельных частей, но и ее целостности со всей литургией.

Через все труды о.Александра прослеживается его положительное отношение к опыту ранней церкви в свободе выбора анафоры, т.к. все они являют и воплощают один и тот же целостный опыт, одно и то же знание, одно и тоже свидетельство.

Главной сущностью «совершительной молитвы», то, что дает литургии единство и целостность, является Благодарение, Евхаристия. И как пишет о.Александр: «Призыв предстоятеля — Возблагодарим Господа! так и ответ на него собрания — Достойно это и праведно, относится не к одной лишь «вводной» части евхаристической молитвы, а суть то начало, та основа и тот ключ ко всему ее содержанию, вне которых святейшая тайна Евхаристии остается скрытой от нас»[21]. Для о.Александра «признаком», присутствием, радостью, полнотой знания Бога, т.е. знания — встречи, знания — общения, знания — единства, является  благодарение. Евхаристия для него — есть причастие Отцу.

Рассматривая воспоминание в Евхаристическом каноне о.Александр задается вопросом о смысле этого воспоминания. В связи с тем, что в церкви существует расчленение евхаристической молитвы, то есть и редуцированное объяснения воспоминания. Первое состоит в понимании и определении воспоминания как «тайносовершительной» ссылки на установление Христом, за Тайной Вечерью, таинства Евхаристии, т.е. претворения хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. Воспоминанию здесь приписывается сила этого претворения, «действенности» таинства. Отсюда богословский подход, который сведен к вопросу как, а не что: о том, как действует в Евхаристии установление ее на Тайной Вечери, а не о том, что совершил Христос на ней.

Вторая редукция — это отождествление воспоминания Тайной Вечери с воспоминанием крестных страданий и смерти Христа, и истолкование Евхаристии как таинства прежде всего Голгофской жертвы. Все эти редукции, по словам о.Александра, привели в богословии, и в литургической жизни Церкви, к почти полному отрыву одного от другого, учения об Евхаристии как жертве и учения о ней как о таинстве причащения. Из этого выходит пишет о.Александр: «Что в Евхаристии-жертве — как учат верующих и богословы, и пастыри, и даже наставники «духовной жизни» — можно, да и должно участвовать не причаящась: присутствием, молитвой, принесением просфоры, принятием антидора, или просто «заказав» одну или несколько литургий»[22]. Причащение в сознании верующих давно не связано с Евхаристией как жертвой, а связано с удовлетворением духовных нужд.

Преодолевая эти различные редукции, отец Александр видит смысл Литургии, как таинства воспоминания в самой Евхаристии, в непрерванности, в тождественности того опыта, — не личного, не субъективного, — а именно церковного, который в евхаристическом священнодействии воплощен и в каждом его совершении исполняется. Воспоминание —  это то, во что претворяет себя благодарение, как восхождение Церкви на небо, как опыт реального Царства. Для о. Александра именно в претворении Христом, за Тайной Вечерью, конца в начало, Ветхого Завета в Новый, сущность того, что называем мы «установление». «Не «власть» и не «право» прелагать хлеб и вино установил на Тайной Вечери Христос, а — Церковь», — пишет о.Александр[23]. Он также раскрывает смысл крестных страданий и отвечает на проблему второй редукции (см. выше), говоря о том, что без Креста, без крестных страданий нет пути восхождения к Царствию Божьему. Воспоминание Креста без дара Царства Божия — это тупик, который никогда не будет понятен христианам. «Вот почему только Крестом дар Царствия Божьего претворяется в приятие его, а явление его на Евхаристии — в наше восхождение на небо, в наше участие в трапезе Христовой в Царстве Его»[24].

Говоря о эпиклисисе, (призывании Св. Духа) в Евхаристическом каноне, наша церковь еще раз сталкивается с проблемой, которая сначала в западной церкви, а теперь уже и в восточной, формулируется как молитва, содержащая в себе «тайносовершительную формулу». Отец Александр, сознавая всю трагедию такого подхода, пишет о том, что наступило время осознать эту метаморфозу литургического сознания.

Для о.Александра, Литургия совершается в новом времени Духом Святым. Вся она – от начала до конца — есть эпиклеза, призывание Святого Духа, претворяющего все совершающеесся в ней, каждое священнодействие ее в то, что они являют и раскрывают нам. Литургия по словам о.Александра, есть символ и выражается в символах. Но «символ» в смысле реальности, которая не может быть выражена, явлена в категориях «мира сего», т.е. чувственно, эмпирически, видимо. Это та реальность, которую о.Александр называет таинственностью, она присуща всему творению Божьему, но которую человек перестал ощущать и опознавать в падшем «мире сем». Поэтому, пишет о.Александр: «Так невидимо совершается и претворение хлеба и вина в Св. Тело и Кровь Христовы. Ощутимо ничего не происходит, хлеб остается хлебом, а вино — вином. Ибо если бы происходило оно «ощутимо», то христианство было бы магическим культом, а не религией веры, надежды и любви»[25]. Отец Александр считал, что не нужно и даже вредно объяснять претворение, укладывая его в формулы и причины.

Для о.Александра Евхаристия совершается, от начала до конца, над хлебом и вином. Хлеб и вино – пища, которую изначала сотворил Бог как жизнь, но смысл, сущность, радость этой жизни не в пище, а в Боге, в общении с Ним. И тогда становиться понятным то, что Христос есть «хлеб небесный», Он есть жизнь, а значит пища и следовательно цель Евхаристии – не в преложении хлеба и вина, а в нашем причащении Христу, ставшему нашей пищей, нашей жизнью, явлением Церкви как Тела Христова[26].

«Литургический кризис прежде всего состоит в неправильном понимании функции и места богослужения в Церкви, в некоей метаморфозе восприятия богослужения церковным сознанием». Между замыслом богослужения и его восприятием образовалось несоответствие, п.э. у большинства православных отсутствует интерес к богослужению.

В книге «Введение в литургическое богословие» о. Александр пишет о Евхаристии следующее: «Евхаристия есть актуализация одного, единственного, неповторимого события…суть таинства состоит прежде всего, в возможности преодоления времени, то есть явления и осуществления в нем события прошлого, в его надвременной, вечной реальности и действенности» (с.52).

Эсхатологизм Евхаристии не в «мироотвержении», не в устремленности из времени, а прежде всего, в утверждении реальности действительности, присутствия Царства Христа, которое в Церкви «внутрь есть». (Введение в литургическое богословие, с.85).

Чтобы исполнить свое призвание, чтобы в полноте отвечать за мир, церковь, по мнению о. Александра сама должна вернуться к «единому на потребу» — к сущностно-эсхатологической природе ее веры и ее жизни». (сб. «Церковь, мир, миссия» (99 с).

Современным христианам надо понять истину, замечательно выраженную в афоризме отцом Александром и говорящую о том, что мы потеряли со временем в церкви и на евхаристии: «Ранние христиане: Тело Его на престоле, потому что Он среди них. Теперешние христиане: Христос тут, потому что Его Тело на престоле»[27]. К сожалению о Христе уже мало кто помнит, Он как будто «ни при чем». Об этом говорят и современные священники, которым не безразлично, что происходит с нашей русской православной церковью[28]. На вопрос с чего нужно начинать, о.Александр отвечал: «Тут нужно «в Духе», иначе же «удобнее молчание», а между тем я убежден — пишет он, что все это бесконечно важно именно сейчас, что от этого все зависит в самой Церкви»[29].

Преодоление разрыва между подлинной жизнью во Христе и со Христом, а также преодоление раскола внутри самого христианства о.Александр видел в понимании Евхаристии, как Таинства Царства. В своих «Дневниках» он писал: «В центре Церкви оставлена Евхаристия, весь смысл которой в том, чтобы все время все изнутри взрывать — относя не просто к «трансцендентному», а ко Христу и его Царству[30]».

Говоря, о экклезиологии о.Александра мы можем сказать, что для него в Евхаристии каждое таинство, превосходя свою собственную частность, получает всеобщий (кафолический) резонанс и, что, в конечном счете, именно в Евхаристии Церковь свидетельствует о нисхождении Святого Духа и восприятии всех даров. «Поэтому Евхаристия есть дополнение и продолжение всех остальных таинств; она ходатайствует, чтобы заполнить пустоту, которые те таинства не могут без нее заполнить; она предлагает свое содействие в том, чтобы полученный в других таинствах и затемненный впоследствии греховным мраком блеск снова засиял во всей своей красе».

---

[1] Прот. Александр Шмеман. Евхаристия Таинство Царства. М., 2001. Стр.34.

[2] Там же. С. 37.

[3] Там же. С. 38.

[4] Там же. С.14.

[5] Там же. С. 27.

[6] Там же. С. 32.

[7] Там же. С. 17.

[8] Там же. С. 21.

[9] Там же. С. 95-96.

[10] Там же. СС.107-108.

[11] «Евхаристия по своей природе есть закрытое собрание Церкви…и все до единого посвящены и все служат каждый на свое месте — в едином священнодействии Церкви». (Евхаристия Таинство Царства. Стр.110)

[12] Там же. С. 110.

[13] Там же. С.171.

[14] Там же. С. 173.

[15] Там же. С. 177.

[16] Прот. Александр Шмеман. Дневники 1973–1983. М., Русский путь, 2005. С. 546.

[17] Там же. С. 547.

[18] Православное богослужение. Книга 2. Литургия Иоанна Златоуста. М., СФИ, 2008. С. 67.

[19] Прот. Александр Шмеман. Евхаристия Таинство Царства. М., 2001. С. 204.

[20] Там же. С. 215.

[21] Там же. С. 216.

[22] Там же. С. 247.

[23] Там же. С. 254.

[24] Там же. С.265.

[25] Там же. С. 279.

[26] Там же. С. 284.

[27] Прот. Александр Шмеман. Дневники 1973-1983. М., Русский путь, 2005. С. 67.

[28] В чем реальность Церкви. Материалы круглого стола, посвященного обсуждению «Дневников» прот. А.Шмемана. С.Петербург, 2006. Кифа №10., 2006.

[29] Там же. С. 547.

[30] Там же. С. 215.