Тезисы выступления на презентации книги «Вермахт на советско-германском фронте: Следственные и судебные материалы из архивных уголовных дел немецких военнопленных 1944–1952» 8 октября 2012 г.

Несколько слов стоит сказать о некоторых из немецких адмиралов генералов и офицеров, документы из следственных дел которых, включены в данную книгу. Сборник открывается разделом, в котором помещены материалы из следственных дел в отношении адмиралов германского военно-морского флота, находившихся в советском плену.

Побережье Балтийского моря, являвшегося в 1941 г. одним из плацдармов для подготовки вторжения на территорию СССР, было разделено на три участка: западный — от датской границы до острова Рюген, средний — от острова Рюген до германо-польской границы; восточный — от германо-польской границы вдоль побережья Польши, включая порты Гдыня, Данциг, Пиллау и Мемель. Западным участком командовал контр-адмирал Грассман, восточным — контр-адмирал Эрнст Краффт и средним (центральным) — контр-адмирал Хассо фон Бредов. Общее руководство германским побережьем Балтийского моря возглавлял адмирал Гюнтер Гузе. После войны в советском плену оказались три из четырех немецких адмиралов, перечисленных выше: контр-адмиралы Хассо фон Бредов, Эрнст Краффт и адмирал Гюнтер Гузе.

Во время допросов Х. фон Бредов подробно рассказал о проведенных мероприятиях во вверенных ему частях и подразделениях к нападению на Советский Союз. Так, на допросе 29 сентября 1947 г. фон Бредов показал:

«О подготовке Германией вооруженного нападения на Советский Союз я узнал от адмирала Гузе в марте 1941 года. Гузе срочно прибыл ко мне в порт Свинемюнде и под большим секретом поставил меня в известность о готовящемся нападении на СССР. Одновременно он приказал мне принять срочные меры по подготовке вверенного мне участка побережья к войне против Советского Союза. Под руководством адмирала Гузе в порту Свинемюнде было сформировано два морских штаба численностью 100–150 чел. Каждый, которыми командовали контр-адмирал Классен Франц и фрегаттен-капитан Кавельмахер. Военно-морские штабы, сформированные адмиралом Гузе, в июне — июле 1941 года захватили советские порты Либава и Виндава и острова Эзель и Даго».

Особый интерес представляют показания контр-адмирала Эрнста Краффта. Так, например, его рассказ не только дополняет рассказы его коллег, но и вносит дополнительные, ранее неизвестные штрихи в подготвку Германии к войне против СССР. На допросе 19 апреля 1949 г. Краффт показал:

«За 3 недели до нападения Германии на Советский Союз я получил от Гузе секретный пакет штаба Верховного командования военно-морского флота с препроводительной, в которой указывалось, что пакет необходимо вскрыть после получения пароля “Зоммернахтетраум” (Сон в летнюю ночь) или “Зоммернахт” (Летняя ночь), точно сейчас не помню. Указанный пароль я получил от Гузе в ночь с 21 на 23 июня 1941 года приблизительно за 3–4 часа до того, как германские вооруженные силы нарушили советскую границу, начав войну против СССР. В пакете содержалось сообщение германского Верховного командования о нападении германских вооруженных сил на СССР 22 июня 1941 года, которое явилось приказом германской армии и флоту к началу военных действий».

В ходе этого же допроса Краффт рассказал еще об одном эпизоде трагического дня — 22 июня 1941 г.:

«…по моему приказу в ночь с 21 на 22 июня 1941 года в порту Гдыня были задержаны три советских морских парохода, груженые зерном для Германии. Эти пароходы под охраной подчиненных мне команд были конвоированы в Данцигский порт, где были переданы в распоряжение военно-морского штаба, ведавшего вопросами использования германского торгового флота для военных целей. Дальнейшая судьба экипажей советских пароходов мне неизвестна».

Адмирал Гюнтер Гузе на допросе 26 июня 1947 г. рассказал о совещании Верховного командования германского военно-морского флота (ОКМ) в феврале 1941 г., на котором гросс-адмирал Эрих Рёдер впервые официально сообщил о планах германского правительства начать войну против Советского Союза:

«На совещании, которым руководил гросс-адмирал Редер, кроме меня присутствовали: командующий Балтийским флотом адмирал Карлс, начальник Центрального отдела верховного командования германского военно-морского флота морской капитан Шульте Ментинг, командующий побережья Северного моря адмирал Денш, начальник штаба флота адмирал Маршалл, начальник штаба командования германского военно-морского флота вице-адмирал Шнивинд и два его сотрудника.

На этом совещании главнокомандующий гросс-адмирал Редер заявил присутствующим под большим секретом о том, что Гитлер решил в июне 1941 года напасть на Советский Союз и что нужно начать усиленную подготовку к войне против СССР, согласно плану “Барбаросса”, в разработке которого, как сообщил гросс-адмирал Редер, принимал участие начальник штаба военно-морского командования вице-адмирал Шнивинд».

Анализ показаний немецких адмиралов дает возможность историкам в деталях ознакомиться с подготовкой германского ВМФ к нападению на СССР и боевых действиях летом 1941 г. на побережье Балтики.

В ходе подготовки сборника были выявлены документальные материалы о пребывании в советском плену бывшего командующего германского военно-морского флота (с 1928 по 1943 годы) гросс-адмирала Эриха Рёдера: постановление на арест, спецсообщение в Москву, два протокола допроса в Берлине от 23 июня и 5 июля 1945 г. и спецсообщение о направлении арестованного в Москву. После недолгого пребывания в Советском Союзе гросс-адмирала вместе с Гансом Фриче доставили на процесс Международного военного трибунала в Нюрнберге.

Следующий персонаж сборника — адмирал Вернер Тиллиссен. В годы Первой мировой войны капитан-лейтенант Тиллиссен был одним из наиболее отличившихся среди офицеров кайзеровского военно-морского флота. За боевые заслуги он был награжден Рыцарским крестом ордена Дома Гогенцоллернов с мечами, орденом Железный крест 1-го и 2-го класса, орденом Красного Орла IV класса, Китайской медалью в бронзе (нем. Chinagedenkmünze in Bronze), Рыцарским крестом II класса вюртембергского ордена Фридриха (нем. Friedrich-Orden), Крестом I класса ольденбургского ордена Фридриха-Августа (нем. Friedrich-August Kreuz) и другими наградами.

На допросе 17 июля 1948 г. Тиллиссен рассказал некоторые эпизоды из свой биографии, об отношении к национал-социализму, о деятельности германской военно-морской миссии в Румынии в 1942–1944 годах, о составе германо-итало-румынского ВМФ на Черном море, о германских военных и политических деятелях, с которыми он был знаком. Например, о главнокомандующих германского ВМФ гросс-адмиралах Э. Рёдере и К. Деннице, а также об адмирале В. Канарисе. Рёдер являся его старым другом по службе на флоте еще со времен Первой мировой войны. Карл Дёниц служил под его началом в Вильгельмсхафене в конце 1920-х годов, а у Канариса он являлся преподавателем в 1907 г. в военно-морском училище во Фленсбурге.

Не меньший интерес представляет и вице-адмирал Ганс Эрих Фосс. С 1 марта 1943 г. Фосс был представителем главнокомандующего германским ВМФ гросс-адмирала К. Денница в Ставке фюрера. Фосс был в числе последних, кто беседовал с фюрером незадолго до самоубийства и в числе первых высокопоставленных военных, которые рассказали представителям советского военного командования о смерти рейхсканцлера А. Гитлера.

Так, Фосс в собственноручных показаниях от 2 мая 1945 г. сообщил, что за две недели до самоубийства Гитлер просил его передать свою последнюю волю о периориентации контактов Германии в после военные годы с Англии и Америки на СССР, а также с уважением отзывался о Сталине, как «сильнейшем из своих противников».

На допросе 7 мая 1945 г. в Берлине Фосс привел фразу Гитлеру, сказанную фюрером в ходе последней беседы 30 апреля 1945 г. незадолго до самоубийства:

«[…] Я был принят Гитлером последним, и наша беседа продолжалась, примерно, 10–15 минут. В процессе этой беседы Гитлер благодарил меня за верность и службу, а затем, как бы в виде завещания, просил любыми средствами передать вновь назначенному гросс-адмиралу Дениц следующие слова: “Я очень горд руководимым вами военно-морским флотом Германии, ибо он всегда с честью выполнял поставленные перед ним задачи. Выношу ему благодарность за долгую и безупречную службу, прошу сохранить свои боевые традиции и стоять до последнего. Я понял, какую непоправимую ошибку я совершил, напав на Советский Союз. Я никогда не думал, что так сильно свои идеи Сталин мог привить своему народу. Нужно быть гениальным человеком, и в политике, и в стратегии, чтобы организовать свой народ в столь невыгодных условиях и беспримерной борьбе, которую русские показали в боях за свою родину, и, особенно в боях за Сталинград, Москву и Ленинград, и таким человеком оказался Сталин. Если бы мне удалось жить и руководить государством, я всегда бы брал пример с него. Кроме того, передайте гросс-адмиралу, что его фюрер вместе с женой твердо держались до последнего момента” […]».

В показаниях Фосса содержатся и другие, малоизвестные эпизоды Второй мировой войны, в частности, о возможном нахождении в германском плену единственного сына Уинстона Черчилля. Об этом случае следователи задали вице-адмиралу Фоссу вопрос в ходе допроса 9 февраля 1951 г. в Москве:

«[…] Вопрос: Вам приходилось что-либо слышать в ставке о пленении сына Уинстона Черчилля – Рандольфа? Ответ: Да, об этом я слышал примерно в октябре 1944 года от адмирала Путкаммер при встрече с последним в Восточнопрусской ставке Гитлера.

Вопрос: Уточните, что именно вам известно о пленении немцами Рандольфа Черчилля? Ответ: Путкаммер, являвшийся адъютантом военно-морского флота при Гитлере и принадлежавший к числу наиболее близких людей из его окружения, сообщил мне во время беседы в ставке, что немцам удалось захватить в Югославии сына Черчилля, имени его он не назвал. По словам Путкаммера, немецкое командование по указанию Гитлера немедленно поставило Уинстона Черчилля в известность о пленении его сына […]».

В начале мая 1945 г. вице-адмирал Фосс привлекался в Берлине советской контрразведкой для опознания трупа Йозефа Геббельса и членов его семьи.

 

***

В сборнике «Генералы и офицеры вермахта рассказывают…» в связи с ограниченным объемом вступительной статьи не было возможности рассказать о персонажах, архивные материалы из следственных дел были использованы в сборнике. Поэтому в данной книге мы постарались несколько заполнить этот пробел. Безусловно, внимание читателей привлекут публикуемые в сборнике архивные материалы в отношении двух генерал-фельдмаршалов германской армии — Эвальда фон Клейста[1] и Фердинанда Шёрнера[2], которые не были включены в предыдущий сборник.

Добавим, что кроме Шёрнера и фон Клейста в советском плену также находился еще один генерал-фельдмаршал — Ф. Паулюс[3]. И военная, и послевоенная судьба обоих имеет много параллелей. На Восточном фронте сначала Шёрнер служил под началом фон Клейста, а затем сменил последнего на посту командующего группой армий «А». Оба оказались после войны в плену у американцев. Правда, Шёрнер почти сразу же был передан советскому военному командованию, а фон Клейст сначала находился в английских лагерях для военнопленных, затем направлен югославам, где был осужден, и лишь затем оказался в Советском Союзе.

Следственное дело Э. фон Клейста состоит из трех томов. В первых двух — сосредоточены протоколы допросов самого фон Клейста и его собственноручные показания. Нетрудно заметить, что показания фон Клейста отличаются по стилю от аналогичных документов других пленных генералов. По сути, это не ответы на вопросы следствия, а фрагменты ненаписанных мемуаров. Клейст, очевидно, помимо полководческого таланта, обладал писательским даром.

В ходе судебного заседания 21 февраля 1952 года, фон Клейст предпринял отчаянную попытку снять с себя все обвинения, апеллирую к тому, что он уже был осужден югославским судом. Так, в ходе слушаний по делу, он, в частности, заявил: «…Пленен американскими 25 апреля 1945 года в Баварии. В Советский Союз передан 6 марта 1949 года. Постановление на арест мне предъявлено 8 августа 1951 года, но все время нахождения в Советском Союзе я содержался под стражей в тюрьме на “Лубянке”, а затем в Бутырской тюрьме. В августе 1948 года я был осужден югославским судом к 15 годам лишения свободы за злодеяния, чинимые немецкими войсками на территории Югославии. После отклонения моей кассационной жалобы и утверждения приговора Верховным Судом Югославии, я был передан в Советский Союз. Еще в Нюрнберге, где я был в качестве свидетеля, и в английском лагере мне говорили, что после того, как меня осудил Югославский суд, больше судить меня не будут. Я считаю, что после того, как меня англичане передали югославским властям, последние не имели права передавать меня в Советский Союз. Это является нарушением Берлинской декларации. Поэтому я протестовал против предъявления мне постановления на арест советскими следственными органами. Обвинительное заключение мне объявлено 26 января 1952 года»[4].

Сравнивая следственные дела двух пленных генерал-фельдмаршалов, несмотря на схожие обстоятельства, все же можно заметить ряд существенных отличий. Например, оба фельдмаршалов сначала находились у союзников. Но, оказывается, что в англо-американском плену вели они себя по-разному. И Шёрнера, и фон Клейста американские военные просили рассказать подробности военных действий на Восточном фронте. Шёрнер подробно ответил на вопросы американских военных, а фон Клейст категорически отказался это сделать. Возможно, это стало причиной, по которой он был передан югославскому правосудию.

На допросе 27 декабря 1947 года фельдфебель, командир взвода одной из частей 16-й танковой дивизии Йозеф Голанц, 1919 года рождения, уроженец гор. Ресс Рейнской области, рассказал о «приказе о комиссарах», подписанном фон Клейстом: «…В конце июня 1941 года в нашей батарее был зачитан приказ за подписью генерал-фельдмаршала фон Клейста, в котором говорилось о том, что комиссаров Красной Армии в плен не брать, а расстреливать»[5].

Суд удовлетворил ходатайство фон Клейста доставить на заседание карту Юга Советского Союза на немецком языке, приговор Нюрнбергского суда, а также зачитать показания «свидетелей Шёрнера и де Ангелиса». Однако в оглашении показаний Олендорфа на Нюрнбергском процессе отказал, в связи с тем, что «суд не имеет права истребовать этот документ из Международного суда». Показания подчиненных — младших офицеров о чинимых его войсками злодеяниях, фон Клейст в суде назвал «неправильными».

Заслуживают внимания ответы фон Клейста, в отношении других немецких генералов, так же как и он, оказавшихся в советском плену. После оглашения показаний генерала М. де Ангелиса, фон Клейст заявил:

«Генерал де Ангелис входил в мое подчинение с 15 декабря 1942 года по март 1944 года. Взаимоотношения у меня с ним были нормальные. Показания Ангелиса я подтверждаю только в части, где он говорит, что мои приказы дивизиям я отдавал очень редко, и все они носили чисто военный характер. Что же касается моих хороших взаимоотношений с Гитлером, в этом Ангелис ошибается. Об этом лучше знает Шёрнер. Я позже всех генералов был произведен в чин фельдмаршала. В 1938 году Гитлер уволил меня в отставку вместе с Браухичем и другими, так как мы были против проводимой им политики»[6].

Более подробно фон Клейст опроверг показания генерала Йеннеке: «Генерал Еннеке* находился в моем подчинении с 1 июля 1943 года до марта 1944 года. Показания, которые он дал необъективные, и дает их он по злобе на меня. Летом 1944 года Еннеке был судим Военным судом в Берлине за плохое руководство войсками в Крыму. Он пытался на суде свалить свою вину на меня, но я опроверг все его доводы; кроме того, я с ним имел два конфликта по службе. Необъективность его показаний видна уже из того, что Еннеке ранее показывал о встрече со мной на Кубанском плацдарме 1 сентября 1943 года тогда как этот плацдарм был образован только 15 сентября. Это может подтвердить Ангелис. Кроме того, я не мог отдать в это время Еннеке никакого приказа, так как уже вступил в командование 6-й танковой армией. Я также отрицаю показания Еннеке о борьбе с партизанами и о создании “Мертвых зон” в партизанских районах Крыма. Моей задачей была борьба с войсками маршалов Малиновского и Конева. Если бы я отдавал такие указания Еннеке, то при передаче командования Шёрнеру, я должен был о них сказать ему, а он об этом ничего не показывает. 29 марта 1944 года я был последний раз у Гитлера, и в течение 2 часов мне пришлось выдерживать с ним борьбу из-за моего решения оставить Крым. Гитлер говорил мне, что эвакуация Крыма — дело политическое, и что я в этом ничего не смыслю, что если мы оставим Крым, то Турция объявит нам войну. Если бы я знал о том, что Еннеке создает “мертвые зоны”, то мне легче было бы убедить Гитлера в том, что в Крыму нечего защищать. Но я об этом ничего не знал, так как о всякой мелочи командующие армий мне могли и не докладывать»[7].

Факты, изложенные в показаниях фельдмаршала Шёрнера, фон Клейст прокомментировал сухо: «Взаимоотношения с генералом Шёрнер у меня нормальные. Показания его о моих неприязненных отношениях к Гитлеру — правильные»[8]. На вопрос председательствующего на суде, фон Клейст ответил: «Я не считаю себя виновным в какой-либо мере в совершении злодеяний на территории СССР. Я всегда гордился рыцарским поведением своих войск, и об этом говорил в 1942 году, выступая по радио. Об этом мне говорил и советский офицер связи у американцев. …Когда я вступил в командование армейской группой “А”, мне сказали, что в г. Ворошиловске (ныне – Ставрополь; прим. сост.) находится штаб генерала, который руководил войсками СС и полиции. Но этот генерал в мое подчинение не входил. Так как я никогда не доверял войскам СС и их руководителям, то заявил этому генералу, что на территории своих войск не потерплю расправы даже над евреями. …Ходатайств у мне нет. Я могу еще сказать, что если мои войска что-либо изымали у мирного населения, то это делалось в соответствии с пятилетним планом Германии, и за это должно нести ответственность немецкое правительство. За все изъятое имущество и продукты у населения и в колхозах, немецкое командование платило деньги»[9].

В третий том следственного дела в отношении Э. фон Клейста подшиты документальные материалы о преступлениях, совершенных на оккупированной территории СССР подчиненными ему войсками: многочисленные фотоснимки разрушенных городов и сел, раскопок расстрелянных советских граждан, акты местных Чрезвычайных комиссий, протоколы допросов свидетелей, копии сводок Совинформбюро и т. д.

В последнем слове, подсудимый фон Клейст заявил: «Я могу только сказать, что я рассказал суду правду. Я всегда был убежден, что воевал в России как порядочный солдат, и считаю, что со стороны советских органов власти ко мне не могут быть предъявлены никакие жалобы на какие-либо злодеяния со стороны подчиненных мне войск. Моя порядочность была известна и в Германии, и в Европе. И слова советского офицера связи при американских войсках, который характеризовал меня как порядочного человека и солдата, являются отражением моего мнения о себе»[10]. Однако суд не принял во внимание аргументы обвиняемого, и в этот же день Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила к 25 годам тюремного заключения «с конфискацией имущества». Затем Клейст был отправлен во Владимирскую тюрьму для отбытия срока наказания, где скончался в октябре 1954 года, так и не увидев родины.

Биографии Ф. Шёрнера посвящена книга немецкого исследователя Р. Кальтенэггера[11]. На некоторых аспектах этой работы стоит остановиться особо. На основе опубликованных Кальтенэггером некоторых фактов и сравнив их с материалами дела, можно, например, более полно представить себе обстоятельства пребывания Шёрнера на территории Советского Союза в качестве военнопленного.

11 февраля 1952 года Военная Коллегия Верховного Суда СССР (ВК ВС СССР) приговорила Шёрнера к 25 годам заключения в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ). В связи с тем, что Шёрнер является «особо опасным преступником, требующем строгой изоляции его от общества», 9 апреля Военная коллегия Верховного Суда СССР выносит определение, по которому 25 лет ИТЛ заменяются тюремным заключением на тот же срок. То есть, немецкие исследователи автоматически сложили сроки лишения свободы.

Шёрнер на допросе 10 мая 1947 года об обстоятельствах своей сдачи в плен американцам рассказал: «17 мая 1945 года я явился в штаб 1-й германской армии и просил генерала Ферча позвонить в ближайший высший американский штаб, чтобы прислали представителей для взятия меня в плен. В этот же день штаб явились два американских офицера, которые и доставили меня в штаб 7-й американской дивизии, располагавшийся в окрестностях курорта Китцбюхель.

На следующий день, т.е. 18 мая 1945 года, командование американской дивизии направило меня в лагерь для военнопленных в районе города Аугсбург, где не задолго до моего приезда находились Геринг, Лей, Кессельринг, министры, послы и другие военные, политические и дипломатические деятели Германии, а также крупные немецкие научные работник, в том числе специалисты и атомного оружия и др. В этом лагере я содержался до 26 мая 1945 года, затем на демаркационной линии в районе Энс был передан советскому командованию».

На следующий день после вынесения приговора Шёрнер написал Сталину письмо. И здесь случается почти невозможное. Буквально через три дня, 11 апреля выходит Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР, в котором сказано: «Удовлетворить ходатайство Шернера Фердинанда Ганса о помиловании и сократить ему срок наказания, определенного приговором Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 11 февраля 1952 года, с 25 лет до 12 лет 6 месяцев. Засчитать в срок отбытия наказания время нахождения его в плену в СССР с 26 мая 1945 года. Конфискацию имущества отменить». 7 января 1955 г. Шёрнер, вместе с другим пленником, вице-адмиралом Фоссом благополучно вернулись в Германию.

Архивное следственное дело генерал-фельдмаршала Ф. Шёрнера имеет ряд существенных отличий, по сравнению с другими следственными материалами в отношении пленных немецких генералов. В деле лишь небольшую часть занимают собственно протоколы допросов, а, в основном, содержатся его рукописные собственноручные показания на немецком языке, а также их переводы на русский язык, отпечатанные на машинке и заверенные подписью переводчика. Поэтому следственное дело имеет вид воспоминаний, правда, написанных в тюрьме. По-видимому, следователи через переводчика задавали генерал-фельдмаршалу интересовавшие их вопросы, а уже в камере Шёрнер, простым карандашом на половниках листов стандартного формата, не торопясь, описывал события минувшей войны.

В августе 1945 г. Шёрнер рассказал следствию несколько эпизодов из своей биографии, связанных с посещениями высшего руководства рейха. Четыре из них датированы одним числом — 20-м августа 1945 г. В трех показаниях Шёрнер рассказал о приемах у фюрера 26 октября 1943-го, 23 июля 1944-го, 21–22 апреля 1945-го годов и о встрече с Геббельсом 21–22 апреля того же года.

В следственном деле Ф. Шернера находится 41 документ, в том числе 16 собственноручных показаний и 13 протоколов его допроса. Первые три собственноручных показания даны 20 мая 1945-го, последнее — 25 марта 1948 года. Первый протокол допроса датирован 22 февраля 1947-го, а заключительный — 2 марта 1951 года. Однако допрашивать Шёрнера сотрудники «Смерша» стали еще в первой половине мая 1945 года, и результаты этого допроса были доложены в ГКО СССР, о чем свидетельствует опубликованный протокол допроса Шёрнера от 10 мая 1945 года[12]. Обвинительные материалы в деле отсутствуют.

Стоит отметить, что 12 собственноручных показаний из 16, написаны Шёрнером с мая по декабрь 1945 года, а на русский язык в том же году переведены лишь три: два от 20 мая и одно от 25 августа 1945 года. Остальные документы переведены в 1946 году, после преобразования ГУКР «Смерш» НКО СССР в МГБ СССР, о чем свидетельствуют изменения в должностях переводчиков военной контрразведки, участвовавших в следственных мероприятиях. Так, например, переводы первых двух вышеназванных документов, сделаны оперуполномоченным 2 отдела ГУКР «Смерш», старшим лейтенантом Солововым.

Третий документ также переведен им же, однако, его должность написана иначе — «оперуполномоченный 2 отдела 3 Главного управления контрразведки МГБ СССР», а последующие переводы выполнены уже переводчиком 4 отдела 3 Главного управления контрразведки МГБ СССР старшим лейтенантом Потаповой. Это свидетельствует о том, что в 1945 году были переведены только два первых показания Шёрнера, а остальные осуществлены после преобразования ГУКР «Смерш» НКО СССР в 3-е Главное управление (военная контрразведка) МГБ СССР, т.е. после 4 мая 1946 года. В том же месяце, 24 и 25 августа он дал показания политического характера и подробно рассказал свою автобиографию. В декабре 1945 г. Шёрнер также описал все, что он знал о подготовке германского вторжения в СССР в июне 1941 года.

В следственном деле Шёрнера хранится любопытный документ — фотография. На переднем плане изображен Й. Геббельс в кожаном плаще, со вскинутой в нацистском приветствии правой руке, а чуть поодаль, удовлетворенно улыбаясь, стоит Шёрнер. Справа, одетые в разношерстное полевое обмундирование, строй невеселых солдат, на касках можно рассмотреть и значки дивизий сухопутных войск, и значки люфтваффе. По всему видно, что снимок сделан не позднее весны 1945-го… Фотография плотно приклеена на лист дела, поэтому нет возможности узнать, имеются какие-либо пометки на ее обороте. А вот в дневниковых записях доктора Геббельса имеется упоминание о посещении им прифронтовой полосы и встрече с генерал-фельдмаршалом Шёрнером.

В пятницу, 9 марта 1945 г. Геббельс в своем дневнике оставил следующую запись: «…В полдень еду в Гёрлиц. Погода ясная и морозная. Над землей сияет прекрасное солнце. Оставив позади развалины Берлина, попадаешь в местность, которой, кажется, совсем не коснулась война. Чувствуешь себя прямо счастливым, опять вдыхая насыщенный свежими запахами воздух. …Маршрут пролегает мимо Дрездена, через Баутцен, пребывающий в глубочайшем спокойствии. Баутцен пока совершенно не поврежден и поэтому производит отрадное впечатление. Но затем попадаем непосредственно в прифронтовой район. Мы долго едем вдоль линии фронта. …Около двух часов пополудни мы попадаем в Гёрлиц. Город производит странное впечатление. Женщин почти не видно; они давно эвакуированы вместе с детьми. Гёрлиц стал городом мужчин. В Гёрлице меня встречает крейслейтер Малиц, бывший орстгруппенлейтер в Берлине. Он привел оборону города в прекрасное состояние, и полон решимости удерживать его вместе с вермахтом при любых обстоятельствах. Сам генерал-полковник Шёрнер прибыл из своей ставки для участия в моей поездке в Гёрлиц. Он представил мне своих офицеров, которые производят прекрасное впечатление. Заметно, что Шёрнер здорово их воспитал. Во всяком случае, здесь не чувствуется ни малейшего намека на пораженчество.

Мы сразу же едем в Лаубан, который только утром был очищен нашими войсками от противника. По пути Шёрнер докладывает мне о положении своей группе армий. Он начал атаку в районе Лаубана, чтобы вынудить врага к перегруппировке, чего ему и удалось добиться… Шёрнер — настоящий полководец. То, что он докладывает мне о своих методах поднятия морального духа, просто великолепно и свидетельствует о его широком политическом кругозоре. Он действует совершенно новыми, современными методами. Он не генерал за письменным столом и у военной карты; большую часть времени он проводит в боевых частях, с которыми у него установились отношения хотя и строгие, но, тем не менее, основанные на доверии. В частности, он взял под прицел солдат, которые в критической ситуации всегда стремятся отстать от войск и исчезнуть под каким-нибудь предлогом в тылу. Он довольно жестко обходится с такими лицами, заставляет вешать их на ближайшем дереве и прикреплять щит с надписью: “Я дезертир, отказавшийся защищать германских женщин и детей”. Это, конечно, весьма страшит других дезертиров или тех, кто хочет ими стать. …Тем временем мы прибываем в Лаубан. Город основательно пострадал в результате предыдущих боев. Конечно, единственный англо-американский воздушный налет на город производит гораздо больше опустошений, чем длительная артиллерийская дуэль…

На совершенно разрушенной рыночной площади расположились парашютисты, проявившие большую отвагу во время лаубанской операции. Шёрнер обращается к войскам речью, в которой содержатся волнующие слова обо мне и моей работе. В частности. Он хвалит мою постоянную и неустанную борьбу за тотальную войну и желает мне удачи в осуществлении моих намерений. Он говорит, что я один из немногих деятелей, к голосу которого прислушиваются все фронтовики. Я отвечаю на это очень сильным обращением, взывая к моральному духу войск и, прежде всего, к исторической задаче, которую им надлежит сегодня выполнять»[13].

Эпизод, изображенный на этой фотографии, описан и в книге немецкого историка Р. Кальтенэггера: «…с 2 по 6 марта 1945 года под Лаубаном разыгралось сражение, ставшее последним оперативным успехом группы армий “Центр”… 6 марта сражение под Лаубаном было успешно завершено контратакой танковой группы Неринга. …На заключительном этапе боев в Гёрлиц прибыл министр пропаганды Йозеф Геббельс. После окончания боевых действий он побывал в сопровождении командира пехотной дивизии генерал-майора Медера на поле боя и приветствовал войска. А вечером он выступил с речью в большом конференц-зале города перед горожанами и солдатами. Как ни странно, но руководивший операцией генерал Неринг на эту встречу даже не был приглашен. …8 марта 1945 года министр пропаганды просто-напросто не хотел встречаться с генералом Нерингом, дабы не высказывать ему публично благодарность. Вместо этого Геббельс встретился с Гёрлице с крайсляйтером Бруно Малитцем, который будто бы великолепно организовал оборону города. Что касается Шёрнера, командовавшего войсками Силезского фронта, то он был от него в восхищении, считая не карточным стратегом, а бойцом переднего края. …В заключение своего пребывания в районе Лаубана Геббельс проехал вместе с любимцем Гитлера по местам недавних боев, мимо сгоревших остовов стальных чудовищ, с помощью которых Сталин намеревался покорить всю Европу.

Одобрив жесткие меры Шёрнера по ведению тотальной войны, и высказав ему благодарность за возврат Лаубана, Геббельс выступил перед молодыми 16-летними солдатами на рыночной площади разрушенного нижнесилезского городка. Говоря о тотальной войне, он обратился к образу Фридриха Великого, который как раз в этих местах в свое время спас благодаря своей настойчивости судьбу Пруссии и рейха»[14].

В деле также имеется и подлинник приказа Верховного главнокомандующего вермахта о назначении генерала горных войск Ф. Шёрнера начальником по национал-социалистическому руководству в армии, а также копии некоторых других исторических документов. В их числе обращения адмирала Дёнитца от 2 мая 1945 года к германскому народу по случаю смерти А. Гитлера, типографский экземпляр инструкция по национал-социалистическому руководству в германской армии за подписью Шёрнера и др.

В истории Второй мировой войны генерал-полковник Рудольф Шмидт также достаточно хорошо известен. С 1906 года он служил в сухопутных войсках германской армии, участвовал в Первой мировой войне, в начале 1930-х годов организовывал, а затем возглавлял Военную академию Генштаба. В этом качестве он принимал участие в контактах между рейхсвером и Красной Армией и не раз встречался с советскими командирами, приезжавшими на стажировку и военными атташе СССР в Германии.

Шмидт выступал в поддержку развития не только военных, но и политических отношений между нашими странами. В апреле 1933 года В.Н. Левичев, несколько месяцев спустя после прихода нацистов к власти, имел беседу с начальником Военной академии Генштаба рейхсвера, полковником Шмидтом. В письме в Москву от 25 апреля 1933 года Левичев приводит его мнение о перспективах развития дальнейших отношений между двумя странами: «Сама сущность нового строя исключает противоречия между Советским Союзом и Германией. Как в Советском Союзе, так и в Германии дело идет о строительстве социализма, только Германия, ввиду неудачи осуществления социализма на международных путях, строит этот социализм на национальных путях. <…> Правда, в Советском Союзе надеялись, что немецкий ребенок родится с красными волосами, а он родился с коричневыми волосами»[15].

С сентября 1939-го до лета 1943 года, Шмидт, командуя последовательно 1-й танковой дивизий, XXXIX танковым корпусом и 2-й и 2-й танковой армиями, непрерывно находился на передовой. На оккупированной советской территории генерал Шмидт попросил у Гитлера разрешения создать марионеточное «локотское самоуправление» и вооруженные формирования из коллаборационистов. На допросе 2 апреля 1948 года генерал-полковник Шмидта рассказал подробности своей беседы с фюрером: «…В середине июля 1942 года на совещании в ставке Гитлера в Виннице обсуждался план предстоящего наступления на фронте армейской группировки “Центр”, с целью связать силы противника и тем самым воспрепятствовать их отходу на юг, где германское командование должно было начать генеральное наступление на Сталинград… После совещания я имел возможность в присутствии Борман, Юттнер, Шмундт и генерал-полковника Рейнгард беседовать с Гитлером о возможности создания органов русского самоуправления в некоторых районах Орловской области, оккупированных моими войсками»[16].

Весной 1943 года гестапо перехватило письмо Шмидта своему родному брату Гансу, служившему в Министерстве авиации, в котором обвинил Верховное главнокомандование за поражение немецких войск под Сталинградом. Вскоре генерал-полковник Шмидт был арестован по обвинению в «неточном исполнении приказов Гитлера и верховного главнокомандования», и доставлен в штаб-квартиру Гитлера под Растенбургом. После трехмесячного расследования в сентябре 1943 года приказом фюрера Шмидт был уволен в запас и больше на военную службу не призывался.

На допросе 27 декабря 1947 года Шмидт подробно рассказал о том, чем он занимался после увольнения с военной службы: «Как только я в сентябре 1943 года был уволен в запас из немецкой армии, то сначала в течение нескольких месяцев нигде не работал. Приблизительно в декабре месяце 1943 года я поступил в Берлине на работу в качестве обыкновенного служащего в бюро химической фабрики на Зигизмундштрассе, дом № не помню. Здесь я работал по июль 1944 года. Проживал по адресу: г. Берлин, Фриденау Менцельштрассе, дом 22. С июля по ноябрь 1944 года я работал служащим в строительной фирме, находящейся в городе Офенбург, Хауптштрассе, 23. Проживал здесь по Бангофштрассе, 31 (французская зона оккупации Германии). В ноябре 1944 года я в этом городе Офенбург открыл свою фирму “Рейн-Бетон”, отделение которой находилось и в Берлине. Когда же осенью 1944 года французские войска повели наступление в направлении города Офенбург, я вместе с оборудованием своей фирмы эвакуировался в город Вертхайм (американская зона оккупации Германии). В указанном городе я разместил свою фирму по Уферштрассе, дом 12. В феврале 1945 года я из города Вертхайм поехал в свое отделение “Рейн-Бетон” в Берлин. Потом поехать в Берлин раздумал и осел на жительство в городе Веймар, Тифуртераллее 2, где и проживал до 15 апреля 1945 года. С приходом американских войск в город Веймар моя квартира была занята американцами. Я переехал в другой дом по той же улице, № 19.

В конце июня 1945 года в город Веймар вступили части Советской Армии, и моя квартира в доме № 19 снова была занята. После этого я переехал на другую квартиру по улице Песталоцис 8. Как бывший высший офицер немецкой армии я в советской комендатуре города Веймар регистрацию не проходил. В августе месяце 1945 года я из города Веймар выехал в город Берлин в американский сектор, где до июля 1946 года проживал в районе Фридинау, Менцельштрассе 22, работая в своем отделении “Рейн-Бетон”. В июле 1946 года я свое отделение этой фирмы продал и переехал на жительство в английскую зону Германии город Нордхайм, Мюленангерштрассе 3. По этому адресу я проживал до 16 декабря 1947 года, где работал управляющим химико-технического бюро».

За время проживания Шмидта в советской зоне оккупации Германии советскими органами безопасности он не разыскивался ни в Веймаре, ни в Берлине. О нем все почти забыли. В советском плену Шмидт оказался, можно сказать, по собственной неосторожности. Как видно из материалов следственного дела, в середине декабря 1947 года Шмидт по своим личным делам решил посетить в советскую зону оккупации Берлина. На руках у него имелся межзональный пропуск, но воспользоваться Шмидт им решил только на обратном пути. На контрольно-пропускном пункте, 24 декабря 1947 года, его задержали.

Как видно из протокола обыска, содержание багажа отставного генерала дало серьезные основания для таких действий. Из протокола обыска Р. Шмидта от 25 декабря 1947 года: «При обыске обнаружено и изъято: 1. Межзональный пропуск — 1 шт. 2. Английский паспорт — 1 шт. 3. Немецкий паспорт из английской зоны — 1 шт. 4. Паспорт, выданный администрацией г. Берлин, английский сектор — 1 шт. 5. Фашистские ордена и медали — 9 шт. 6. Фотографии генерал-полковника Шмидт Рудольф разного формата — 37 шт.; 7. Боевые патроны к автоматическому пистолету калибр 6,35 — 19 шт. 8. Цианистый калий (был зашитый в шляпе) в пробирке — 1 шт. Жалобы и претензии со стороны Шмидт Рудольф Фридрих не поступили».

Позднее экспертиза установила, что в пробирке находился не цианистый калий, а другой сильнодействующий яд — цианистый натрий. Следствие по делу Шмидта продолжалось более четырех лет. 4 февраля 1952 года Военный трибунал Московского военного округа за совершенные преступления осудил генерал-полковника Р. Шмидта на 25 лет исправительно-трудовых работ...

Через два дня, 6 февраля, Шмидт написал прошение на имя И.В.Сталина с просьбой о помиловании. Письмо начиналось со слов: «Великий генералиссимус Сталин! … Я, генерал-полковник бывшей германской армии Рудольф Шмидт, 1886 г[ода] рождения, уроженец г. Берлина, обращаюсь к Вам, великий генералиссимус Сталин с нижайшей просьбой о смягчении вынесенной мне меры наказания». Но просьба осталась без удовлетворения.

В собственноручных показаниях от 15 марта 1948 г., которые впервые публикуются в сборнике, генерал-полковник Р. Шмидт рассказал об общественном мнении по вопросу о послевоенном государственном устройстве Германии. Свой личный взгляд на этот Шмидт выразил предельно лаконично и аргументировано: «Мне лично кажется монархия сама по себе практичнее, потому что она стоит дешевле».

Несколько меньше, чем генерал Вейдлинг и генерал-фельдмаршалы фон Клейст и Шёрнер, известен генерал-лейтенант люфтваффе Рейнар Штагель. Правда, о его участии в боевых действиях на советско-германском фронте есть небольшие упоминания в работах российских историков. Между тем, его вынужденные рассказы в советском плену о малоизвестных страница Второй мировой войны наверняка привлекут внимание историков. Достаточно сказать, что за время своей службы в вермахте Штагель девять раз выходил из окружений на Восточном фронте. Кроме того, он исполнял обязанности военного коменданта Рима (сентябрь–октябрь 1943 г.), Вильно (июль 1944 г.) и Варшавы (июль – август 1944 г.).

Так, в биографии советского военачальника, маршала Советского Союза Н.И. Крылова описано освобождение Вильнюса от немецко-фашистских захватчиков в июле 1944 г.: «...Гитлер не хотел примириться с мыслью, что Вильнюс, форпост обороны в Литве, вот-вот падет. После потери Белоруссии потерять еще и Литву с ее столицей? Не надеясь на стойкость гарнизона, он приказал доставить в Вильнюс из Берлина одного из “храбрейших” генералов вермахта – генерал-майора Штагеля и поручил ему возглавить “отпор советским войскам”. ...желая избежать потерь в городском бою, Крылов послал генералу Штагелю ультиматум с гарантией сохранения жизни солдатам и офицерам, а также помощи больным и раненым. Штагель не ответил на ультиматум. После двухдневных боев в городе Крылов послал второй ультиматум, надеясь, что разум возобладает над безумием. Он писал: “Несмотря на мои предложения, вы продолжаете бессмысленное сопротивление. В результате только за один день 12 июля вы потеряли в Вильнюсе 1428 человек убитыми, 678 человек сдались в этот день в плен... Напоминаю, что вы находитесь в глубоком тылу Красной Армии... Вам нечего рассчитывать на помощь... Сегодня, 13 июля 1944 года, я предупреждаю вас и предлагаю: к 6.00 прекратить сопротивление и сложить оружие. Я гарантирую жизнь всем, кто сдастся в плен”. Однако призыв не возымел действия. Гарнизон Вильнюса, обнадеженный генералом Штагелем, был уверен, что помощь близка. Но обманутые немецкие солдаты и офицеры не знали, что ни бронебригады “Вертхерн”, ни группы “Толендорф” более не существует, а сам “начальник вильнюсской обороны” трусливо бежал из города, оставив своих подчиненных на верную гибель. Рано утром 13 июля генерал Крылов отдал приказ на последний штурм, к вечеру в Москве прогремели двадцать четыре артиллерийских залпа в честь доблестной 5-й армии, освободившей столицу Советской Литвы от немецких захватчиков»[17].

Военнопленным немецким генералам нередко часто задавался вопрос о своих сослуживцах в высшем руководстве рейха, в том числе и о встречах с Адольфом Гитлером, если таковые имели место. В частности, генерал Р. Штагель рассказал об интересном эпизоде — о том, как Адольф Гитлер в начале 1943 года случайно чуть не попал в плен к советским танкистам во время своего прилета к Манштейну в Запорожье. Об обстоятельствах этого визита Гитлера на фронт подробно описал сам Манштейн, однако, об этом инциденте ничего не сообщает, а лишь намекает, что обстановка была достаточно напряженной.

После капитуляции 6-й армии генерал-фельдмаршала Паулюса, сложная ситуация в конце зимы 1943-го года для германской армии сложилась на всем южном крыле Восточного фронта: «16 февраля сообщили, что противник, как мы уже давно ожидали, начал крупными силами наступление из района западнее Изюма в направлении Павлоград и Днепропетровск. …Положение стало настолько критическим, что Гитлер решил прибыть в мой штаб. Мои неоднократные донесения с оценкой обстановки заставили его, видимо, задуматься. Как бы я ни приветствовал возможность доложить мои соображения, а также то, что он лично мог убедиться в серьезности положения, все же, конечно, трудно было обеспечить безопасность его пребывания в таком крупном промышленном городе, как Запорожье (тем более, что к городу приближался противник). К тому же он сообщил, что пробудет несколько дней. Он разместился в нашем служебном помещении вместе со своей свитой, в которую входил начальник Генерального Штаба и генерал Иодль (как всегда, Гитлер взял, конечно, с собой своего личного повара). Весь прилегающий район надо было герметически изолировать. Все же положение нельзя было считать безопасным, так как приезд Гитлера не был секретом и при въезде с аэродрома в город его узнавали и приветствовали солдаты, находившиеся в Запорожье, представители его партии и другие лица. Для охраны мы имели в Запорожье, кроме нашей караульной роты, только несколько зенитных подразделений. В ближайшее время вражеские танки должны были подойти настолько близко к городу, чтобы они могли обстреливать аэродром, расположенный восточнее Днепра. 17 февраля вечером Гитлер прибыл в мой штаб… 19 февраля состоялась новая беседа, на которую был приглашен также фельдмаршал фон Клейст… В остальном этот день принес дальнейшее обострение обстановки, после того, как противник, по-видимому, крупными силами овладел железнодорожной станцией Сизиноково. Тем самым не только перерезал главную коммуникацию группы “Центр” и правого фланга нашей группы, но стоял уже в 60 км от нашего штаба, в котором находился фюрер третьей империи. Ни одной части не было между нами и нашим врагом! Я поэтому очень успокоился, когда Гитлер вечером этого дня вылетел в свою ставку. Можно было вполне ожидать, что на следующий день вражеские танки сделают невозможным использование аэродрома восточнее Днепра»[18].

Другой очевидец этого полета Гитлера к Манштейну, адъютант фюрера по люфтваффе полковник Н. фон Белов, в своих воспоминаниях также уделил внимание этому эпизоду. В завуалированной форме фон Белов сообщает, что поездка на фронт прошла «напряженно»: «На 19 февраля (1943 года — авт.) Манштейн назначил начало наступления в направлении Донца и Харькова, и Гитлер собирался провести несколько дней в своей украинской Ставке в Виннице. Поступать так он решил не сразу, а, поддержанный Цейтцлером, сначала принял предложение Манштейна и 17 февраля с небольшим сопровождением вылетел в штаб-квартиру его группы войск в Запорожье. Там фюрер пробыл две ночи, а с 19-го расположился в Виннице. Дни в Запорожье прошли размеренно, но напряженно, о чем подробно написал Манштейн в своих воспоминаниях. Фюрер занимался почти исключительно операциями группы армий “Юг” (так с начала февраля стала именоваться эта группа армий). Русский своего продвижения в юго-западном направлении не прекратил, а медленно оперировал на большом свободном пространстве. Отбытие Гитлера 19 февраля в Винницу произошло под воздействием этого продвижения, ибо и Манштейн, и Рихтгофен посоветовали ему покинуть Запорожье. Они опасались возможного неожиданного удара боевой группы русских по аэродрому, что сделало бы невозможным его вылет. Когда мы взлетали во второй половине дня, поблизости от аэродрома уже слушались пулеметные очереди и артиллерийские выстрелы»[19].

О том, что в 1943 года состоялся трехдневный визит фюрера на фронт к Манштейну, рассказал в своих собственноручных показаниях от 20 мая 1945 года и начальник личной охраны А. Гитлера группенфюрер СС И. Раттенхубер:

«Совершались следующие поездки на фронт: …1943 год — Гитлер выехал к фельдмаршалу Манштейну в Запорожье, где пробыл три дня, после чего выехал в ставку “Вервольф” под Винницей, где пробыл три недели. Отсюда он снова выехал к фельдмаршалу Манштейн, у которого пробыл несколько часов, после чего вернулся в ставку “Вольфсшанце” (Восточная Пруссия). 1943 год — кажется, в марте Гитлер выехал к фельдмаршалу Клюге в Смоленск, у которого пробыл несколько часов. В последнее время поездки на восток не предпринимались»[20]. Правда, Раттенхубер предпочел в своих показаниях не распространяться о подробностях посещения фюрером своего фельдмаршала.

А вот ответ на вопрос, почему Гитлер перестал летать на Восточный фронт, дал генерал Штагель. Ранней весной 1943 года Штагель прибыл в ставку фюрера в Виннице для представления по случаю получения первого генеральского звания и нового назначения – командующего обороной Запорожья. Во время беседы с Гитлером Штагель обратил внимание на необычайно возбужденное состояние фюрера.

О причине такого поведения Гитлера спустя четверть часа рассказал начальник генерального штаба ОКХ генерал-полковник К. Цейтцлер: «Фюрер был перепуган до смерти, ибо накануне, как мне рассказал Цейтцлер, Гитлер чуть было не попал в качестве трофея в руки советских танкистов. Дело в том, что 20 февраля 1943 года русские прорвали фронт в районе г. Изюм, и одной танковой колонне удалось прорваться в район Запорожья, куда накануне приехал Гитлер для встречи с Манштейном. Самолет Гитлера был на том самом аэродроме, о важности которого мне толковал фюрер. Русские танкисты были в пяти километрах от аэродрома, когда им преградил путь немецкий бронепоезд с зенитными установками. Одновременно с аэродрома были подняты самолеты прикрытия. Русские танки удалось задержать, и поздно вечером Гитлер на своем самолете с эскортом истребителей вылетел в Винницу. Гитлер был охвачен паникой. Достаточно сказать, что за всю последующую кампанию он ни разу не выезжал за пределы Германии, если не считать прилета на два часа в Запорожье месяц спустя. Но тогда фронт был в известной мере стабилизирован, а район Запорожья я укрепил по всем рецептам немецкой фортификации»[21].

То, что Манштейн и фон Белов «опустили» в своих мемуарах этот весьма существенный эпизод, неудивительно. Манштейн, вероятно, испытывал угрызения совести за то, что не обеспечил должным образом безопасность фюрера. После публикации небольшой заметки об этом событии, многие российские историки также подставили под сомнение этот факт. Для того, чтобы поставить точку в этом вопросе, вновь обратимся к мемуарным источникам. Как оказалось, подробности того, как Гитлер, чуть было не попал в советский плен, подробно рассказал еще один очевидец, личный пилот фюрера — обергруппенфюрер СС Ганс Баур. Одна из глав его воспоминаний так и называется: «Если бы русские только знали, что в тот момент Гитлер был на аэродроме».

В рассказе Бауэра это происшествие описано следующим образом: «После падения Сталинграда обстановка на южном фланге фронта крайне осложнилась. Возникла угроза общего наступления на юге. Однажды ночью Гитлер пришел к выводу, что ему необходимо обсудить стратегическую обстановку с Манштейном, находившимся в Запорожье. Мы вылетели в два часа ночи и в шесть утра прибыли в Запорожье. Один аэродром находился в южной части города, а другой — в восточной. Я посадил самолет на более крупном аэродроме, который находился в восточной части города. Мы застали в Запорожье неразбериху. Обсуждение затянулось на более длительный срок, чем предполагалось, поэтому я поселился в казарме. На третий день нашего пребывания там, когда я пришел на завтрак, стало известно, что русские прорвали фронт под Днепропетровском. Главная дорога, по которой они наступали, вела как раз в сторону Запорожья и проходила мимо аэропорта, где стоял наш самолет. Сообщали, что первой движется колонна из двадцати танков. Самолеты готовились к бою, чтобы попытаться отбросить их назад. Погода была неважной, облачный слой располагался на высоте менее 50 метров. Только один “Шторьх” смог вернуться из разведывательного полета с конкретными сведениями: русские приближаются. Между ними и нами не было никаких частей, способных замедлить их продвижение. Глубоко взволнованный, я взял машину и поехал в город, где Гитлер совещался с Манштейном. Я объяснил ему ситуацию и попросил разрешения, по крайней мере, перегнать самолет на аэродром в южной части города. Гитлер сказал, что в этом нет необходимости, и что он вскоре прибудет на аэродром. Я возвратился обратно к самолету. Все силы, имеющиеся на аэродроме, собрали для его защиты, однако оборона выглядела не очень надежной: у нас не было ни артиллерии, ни противотанковых ружей. Вот показались русские. С восточной оконечности летного поля мы видели двадцать два танка. Как раз в этот момент прибыл Гитлер. Наши три “Кондора” с уже прогретыми двигателями взмыли в воздух, и в это же самое время, мы видели, на посадку заходили два громадных шести-моторных самолета, доставившие противотанковое вооружение. Через некоторое время мы узнали, чем закончилась вся эта история. К всеобщему удивлению, русские танки остановились на краю летного поля. Они не стали атаковать аэродром, а заняли позицию неподалеку. У них кончилось горючее! Конечно, они могли бы добыть достаточное количество горючего на аэродроме. Позднее из танков выбрались экипажи и оставили их стоять на том же месте. Вели лбы они себя так же, если бы знали, что в это время на аэродроме находится Гитлер?! Увидев сотни самолетов, стоящих на летном поле, русские наверняка решили, что здесь встретят сильное сопротивление. Когда Гитлеру спустя несколько часов после возвращения в ставку прислали сообщение обо всех этих событиях, он только и смог произнести: “Неслыханная удача”»[22]. Да, случись такое, то весь ход сражений на Восточном фронте изменился коренным образом уже в 1943-м…

Это лишь немногие фрагменты из тех исторических событий, в которых принимали участие немецкие военнослужащие, материалы из следственных дел которых, включены в сборник. Знакомство специалистов и широкого круга читателей, интересующихся историей Второй мировой и Великой Отечественной войн с публикуемыми документами, по нашему мнению, явится новым шагом в изучении истории Второй мировой войны.