Семинар «Христианство и идеология» (по «Дневникам» прот. А. Шмемана)
Семинар «Христианство и идеология» (по «Дневникам» о.Александра Шмемана) состоялся 22 февраля в Библиотке-фонде «Русское зарубежье» (БФРЗ) в Москве. Встреча прошла в рамках цикла «Наше время еще не разгадано…»: Опыт ХХ века и его осмысление в культуре русского зарубежья».
Для обсуждения заявленной темы куратор проекта, сотрудница БФРЗ Наталья Ликвинцева пригласила друга о.Александра Шмемана, издателя его «Дневников» (М., «Русский Путь», 2005), профессора славистики, главного редактора журнала «Вестник РХД» Никиту Струве (Париж), а также известных москвичей: поэта, филолога Ольгу Седакову, игумена Петра (Мещеринова), переводчика, филолога Наталию Трауберг, литературоведа, преподавателя Библейско-богословского института св.апостола Андрея Светлану Панич. Участникам семинара предложено было оттолкнуться от определения идеологии, которое дал о.Александр: «Идеология — это христианство, оторвавшееся от Христа, и потому она возникла и царствует именно в «христианском мире».
Имеет ли современная идеология религиозные корни? Должны ли христиане взять на себя ответственность за идеологические метаморфозы христианства? Каким должен быть язык общения Церкви с миром, чтобы он не был языком идеологии? Вокруг этих вопросов строились размышления участников семинара.
О.Петр (Мещеринов), выступивший первым, сформулировал вопрос несколько иначе: «Не имеют ли некоторые стороны современной церковной жизни в себе идеологии больше, чем подлинного церковного смысла?» В первой части выступления, говоря о состоянии современной культуры, о.Петр опирался на недавнее интервью О.Седаковой, где констатируется, что «культура перестала производить гуманитарные смыслы — то есть такие, которые отображают глубину, уникальность и интимность человеческой личности, её отношения с Богом, с миром, с самою собою, с другими людьми. На смену этому приходят утилитарность, массовость, техногенность, усреднённость». Последняя, превратившись в посредственность, всегда нуждается в идеологии. Аналогичные процессы происходят и в Церкви, столь сильно подверженной сегодня влиянию общества: Церковь тоже перестаёт «производить гуманитарные смыслы», фундамент которых — Евангелие Христово. Отсутствие этих глубинных смыслов является «питательной средой для порождения всякого рода идеологий», о чем «очень переживал и много писал о. Александр», говорится в докладе.
В «Дневниках» не часто встретишь гневающегося о.Александра, но то, что неизбежно вызывало его гнев — это номинализм в церковной жизни, т.е. «самоценность идеи, отрыв идей от их воплощения». По словам о.Петра, «у нас получается так: спрятавшись за удобное учение о том, что, независимо от того, что мы грешны, Церковь всё равно свята, — мы аннулируем нравственную и культурную энергию, и направляем наши жизненные силы на то, чтобы хорошо устроиться в мире сем, в результате чего мы нисколько и не отличаемся от падшего социума, проникаясь его началами». Таким образом, Православная Церковь, несомненно, «содержит полноту истины», но сегодня «она не раскрывается в нашей жизни».
По словам о.Петра, «оторванность христианства от Христа» и Его заповедей, касающихся не только глубин личной духовной жизни, но и социального и культурного делания, приводит к тому, что жизнь многих православных людей, к сожалению, сегодня определяется именно идеологией …того или иного рода: идеологией св. отцов, Типикона, Святой Руси, «духовности», Афона, Византии, этнографии, и проч., о чём всё время говорил в своих «Дневниках» о. Александр.
Одно из культурных проявлений этого — то, что православие для многих стало «Религией лексики»: главное — «правильно, благоуветливо говорить, а нарушение принятой на сегодня церковной субкультурой лексики воспринимается как прямое покушение на устои православия». Так лексика, теряя глубинные смыслы, превращается в идеологию и отождествляется с ней. Как вернуть языку общения Церкви с миром смысл и действенность? По мнению докладчика, нет иного пути: «то, что говорит Церковь, она должна подтверждать очевидными делами». Так, если мы говорим о милосердии в обществе — надо являть образец социальной работы; если требуем всеобщего религиозного обучения — наладить у себя катехизацию. «Если же, в силу понятных исторических причин, церковная действительность не аккумулировала ещё пока сил для осуществления полноценной внутрицерковной деятельности, не являет в лице большинства своих членов образцов нравственной жизни — ей, на мой взгляд, не следует торопиться с претензиями, обличениями и требованиями в адрес общества», считает докладчик.
Он убежден, что «становление христианской и подлинно культурной личности — вот единственный путь решения названных проблем. Когда церковный организм будет складываться из «критической массы» таких личностей, то Церковь непременно найдёт и адекватный способ общения с обществом, и вновь сможет производить те «гуманитарные смыслы», которые столь необходимы сегодня».
Никита Струве вспоминал об о.Александре как об «абсолютно антиидеологичном человеке». И дело тут не только в уникальности условий эмиграции, когда православная церковная жизнь была «абсолютно свободна» от какой-либо идеологии. Несмотря на то, что сам о.Александр вырос в «несколько идеологизированной части русской эмиграции», где идеализировалось все русское, дореволюционное и т.д., «весь его пафос был в противостоянии» тому, чтобы сводить Церковь к «нации, к прошлому». По воспоминаниям Н.Струве, о.Александру была свойственна «крайняя чувствительность к зараженности церковного общества идеологией», и это очень отражается в его дневниках. Отмечая успех издания «Дневников», вышедших спустя четверть века после смерти автора, выступавший отметил: «Пожалуй, сегодня эта книга нужнее, чем когда либо: главное — она дает нам дышать, и сам о.Александр свободно дышит в своих дневниках, и это абсолютно противоположно всякой идеологии». 
Христианское учение изначально направлено против любой идеологии, суть которой в том, что она «защищает от встречи с реальностью», считает Ольга Седакова. «Ужасный парадокс» — идеология, проникающая в христианство, — «обработанный идеологически человек» «защищен от встречи с Богом», он приходит в церковь, чтобы «спрятаться от Бога», а не встретиться с Ним. «Церковная идеология» принимает разные формы: она может быть «не только грубой, агрессивной, как мы привыкли, но и либеральной, вполне уютной, домашней — в любом случае это то, что закрывает о человека «другую реальность», отметила выступавшая. Зараженное идеологией сознание лишено способности «живого восприятия», такой человек «никогда не будет поражен по-настоящему, никогда не придет в замешательство, то самое, в котором возрождается душа, что драгоценно для о.Александра — то, что человека застигает, заставляет его все передумать, переоценить, почувствовать «сердце сокрушенно». Такой подход стал столь распространенным, что сформировался определенный стереотип: церковный человек воспринимается прежде всего как борец, он должен «истребить «душевное» ради «духа», он не позволяет себе отвлекаться на стихи, созерцание природы и т.д., его все время призывают, «чтобы душевного было поменьше». Образ о.Александра, с которым мы встречаемся в его «Дневниках», опровергает этот стереотип: перед нами христианин, внутренне свободный, с богатой душевной жизнью, он любит природу, литературу, поэзию; мнения его не застыли раз и навсегда, они формируются, меняются. Видимо поэтому, предположила О.Седакова, «Дневники» произвели столь «ошеломляющее» впечатление на многих нецерковных людей и стали для них своеобразным мостиком к Церкви.
Наталия Трауберг в своем выступлении предостерегла от того, чтобы превратить «Дневники» в «знамя» некоторых «прогрессистски настроенных приходов». «Все можно превратить в «наши-ваши», а книгу о.Александра — в кирпич», — заметила она. Умение о.Александра «радоваться благочестивой радостью, как Честертон», не только не побуждает к какой-либо конфронтации, но «помогает преодолеть партийность», считает Н.Трауберг. 
Как показала Светлана Панич, для таких опасений есть все основания: достаточно людей, которые воспринимают «абсолютно неидеологический текст Шмемана» как «идеологический манифест» («Шмеман — наше все», «Как завещал великий Шмеман» и т.д.) Увы, это неудивительно для «постсоветского человека», который пытается все втиснуть в «прокрустово ложе» собственных представлений. Поэтому Шмеман в России «уже возлюблен, но еще не прочитан», полагает С.Панич. Так, для людей, много лет живших по принципу «говорим одно — подразумеваем другое» трудно понять слово о.Александра, которое «равно себе». И особенно это сложно для церковных людей, в среде которых сформировался особый «религиозно-корпоративный жаргон», который становится привычным и затмевает «евангельский смысл слов». Следуя признакам описания гордыни у о.Александра Шмемана, С.Панич проанализировала этот «религиозный новояз», которому свойственна «безрадостность, сложность и страх». Язык же самого о.Александра являет «образец здравой церковности, духовного и душевного здоровья», как и его жизнь, добавил о.Петр.
По ходу выступлений и после них участники семинара задавали вопросы, заинтересованно обсуждали «Дневники». Священник с Северного Кавказа, не назвавший своего имени, рассказал, что «коробками возит» книгу о.Александра Шмемана для клириков и мирян на Кавказ, которые воспринимают «Дневники» как «глоток свежего воздуха».
ДОКЛАДЫ УЧАСТНИКОВ СЕМИНАРА:
- Игумен Петр (Мещеринов) (Патриарший центр духовного развития детей и молодежи при Даниловом монастыре)
- О.А.Седакова (поэт, филолог, лауреат Литературной премии Александра Солженицына)
- Н.А.Струве (профессор славистики, главный редактор журнала «Вестник РХД», Париж)
- В.Ю.Файбышенко (философ)