C мыслью о России...
Интервью опубликовано в журнале: |
Дом Русского Зарубежья — крупный культурный центр нашей столицы, известный далеко за её пределами. На семи тысячах кв.метров разместился мощный библиотечный комплекс с читальными залами и абонементом, несколькими выставочными и двумя конференц-залами, медиацентром и кафе, издательством, книжным магазином, рестораном, небольшой гостиницей и даже подземной автостоянкой. А ещё совсем недавно, каких-то пять-шесть лет назад, Библиотека-фонд «Русское Зарубежье» ютилась в одном небольшом особнячке, и новое здание словно накрыло его собой, вобрав все сокровища, всю накопленную духовность, весь московский шарм и простоту одновременно. Здесь всё оборудовано по последнему слову техники и всё радует глаз: от электронных каталогов и книжных выставок из истории русской эмиграции до роскошного вида со смотровой площадки библиотеки на древнюю Никольскую церковь...
«В ХХ веке Россия пережила величайшую в своей истории катастрофу: впервые за тысячу лет своего существования, да и впервые в мире страна стала уничтожать саму себя при помощи ГУЛАГа и репрессий, которые были обрушены на весь народ в разных его классах. Коммунисты вели борьбу против всех слоёв общества — против буржуазии, помещиков, зажиточного крестьянства и против интеллигенции, военных, рабочих. От двух до трёх миллионов (по разным подсчётам) наиболее активных, образованных, подготовленных людей оказались изгнанными из страны. В 1922 г. выслали за пределы родины на «философском пароходе» научную элиту России. И за границей они сумели создать альтернативную, параллельную, очень мощную русскую культуру, которая дала многих выдающихся людей культуре мировой. Русские эмигранты подняли экономику и культурный уровень многих стран, в том числе Югославии и Чехословакии. При этом они всегда жили с мыслью о России.»
Эти строчки — из давнего интервью Виктора Александровича МОСКВИНА, директора Библиотеки-Фонда «Русское Зарубежье», генерального директора издательства «Русский Путь».
Он всегда говорит о главном — об истории России и её культурном наследии, о тех, чьи имена, неизвестные целому поколению, возвращаются на Родину, о книгах, которые выпускает издательство «Русский путь», об уникальной коллекции документов, составляющих ныне эмигрантский архив... И я хочу понять — где корни этой направленности в воззрениях, избрания его жизненного вектора, как пришёл он в мир, такой далёкий от нашего времени, что держит его в нём?
...Я задаю один вопрос за другим и получаю ясные и прямые ответы. В них жизнь человека, его любимое дело, его радости и огорчения. И в них тоже страницы истории.
– Как получилось, что вы оказались у истоков создания и встали во главе этой необычной библиотеки?
– Наверное, так уготовано судьбой, а для меня начиналось это очень рано. Я родился под Зеленоградом. Там есть такой небольшой посёлок Алабушево, рядом с Крюково... Школу закончил. Учиться поехал в Калинин тогдашний, поступил в университет, на истфак, на заочное отделение. А работать стал в Москве в чудесном месте — это Останкинский дворец-музей. Первый раз я туда вошёл 1 июня 1973 года. Назывался я научный сотрудник, а работал как экскурсовод экскурсионного отдела. Вот так получилось, что учился в одном городе, а работал в другом. Мне было тогда 18 лет.
Рядом с моим рабочим местом стоял стол, за которым сидел удивительный человек — сейчас известный в Москве священник — Борис Борисович Михайлов. Он окончил Московский университет, аспирантуру у Дмитрия Владимировича Сарабьянова, а в музей попал в экскурсионный отдел, так как был уволен из одного из московских художественных вузов (по-моему, из Строгановки), потому что отказался включить в курс, который он там читал, кого-то из корифеев соцреализма. А Борис Борисович входил в окружение А.И.Солженицына и по тем временам был человеком, оппозиционно настроенным к власти. Он был старше меня на 14 лет, старший для меня товарищ, и мы с ним сдружились. Он стал мне приносить книги издательств «YMCA-press», «Посев» и «Жизнь с Богом», Самиздат, книги и статьи Солженицына. То есть с 18-ти лет я стал читателем антисоветской литературы.
А потом, в декабре 1973-го, Никита Алексеевич Струве опубликовал в Париже первый том «Архипелага ГУЛАГа», и в советской прессе началась кампания против Солженицына. Михайлов один из немногих написал открытое письмо в поддержку Солженицына, которое было опубликовано на Западе, «Голоса» его передавали. И, как водилось в те времена, через несколько месяцев, осенью 1974 года, власти решили Михайлова уволить. Всё как обычно: инакомыслящих увольняли, а потом были или лагерь, или «психушка», или высылка. Борис Борисович об этом узнал. Ему сказала одна замечательная женщина — заместитель по науке в музее Наталья Николаевна Чеботарева. Она была беспартийная. Честный, порядочный человек. А Михайлов мне об этом рассказал — мы как раз шли на ВДНХ, где обычно обедали, парком шли Останкинским... Осень была потрясающая, шуршащая листва. Мы идём, беседуем на эту довольно печальную тему, и я сказал, — не знаю, как в голову пришла мне эта мысль, — что по советским законам членов профсоюзного комитета можно уволить только с согласия профсоюзного комитета. «Скоро будут выборы профсоюзные, давай мы сделаем так, чтобы профком состоял из наших людей, тогда санкции на увольнение мы не дадим».
Мы устроили тайную предвыборную кампанию, на выборах провели больше людей своих, чем партбюро своих, избрали честных людей в счётную комиссию, чтобы не подтасовали результаты, и я стал председателем профсоюзного комитета, а Борис Борисович — заместителем.
И получилось так, что «школа коммунизма», как тогда назывались профсоюзы, вдруг какой-то своей ячейкой впервые за много-много лет «взбунтовались» — все просьбы администрации на увольнение Михайлова заканчивались отказом. Так он и работал в музее до начала Перестройки.
Собственно, здесь и ответ на ваш вопрос, потому что когда в конце 1980-х я работал в Библиотеке иностранной литературы (был заведующим лекционно-выставочным отделом), то ещё в конце 1988 года в план на 1989-й я поставил проведение выставок «YMCA-press» Ардиса «Жизни с Богом». И 17 сентября 1990-м в «Иностранке» мы открыли выставку YMCA-press. Это всё было похоже на чудо, в принципе такого быть тогда даже не могло, но мне невероятно, повезло, что у нас оказались люди, которые это поддержали. И потом, что называется, случай помог. Это была не просто выставка, когда книги можно только под стеклом смотреть, а помимо выставки работал ещё читальный зал, где впервые можно было и работать с этой литературой в библиотеке, плюс ещё книжный магазин был устроен. Н.А.Струве тогда привез 40 тысяч экземпляров книг!
Это была коллекция книг «YMСA-press» за многие годы деятельности издательства (порядка 600–700 названий), книги издательства имени Чехова в Нью-Йорке и парижского издательства «Возрождение». И ещё периодика — «Вестник Русского Христианского Движения», журнал «Путь», то есть всё то, что выходило под маркой YMСA, РСХД и книги других издательств, закрывшихся к тому времени. А далее, когда Никита Алексеевич в октябре 1990 года уезжал, мы с ним подписали два договора: один договор о создании постоянно действующего читального зала при Библиотеке иностранной литературы и второй договор о проведении выставок в других городах Советского Союза. И уже в марте 1991 года мы провели выставку в музее А.С.Пушкина на Мойке в Петербурге, тогда — Ленинграде, а потом в сентябре 1991-го в Киеве, а в 1992-м были уже Тверь, Орел, Ставрополь, Воронеж. Сейчас уже больше 70 городов, в которых такие выставки состоялись.
Одновременно с выставками проводилась и передача книг в дар. У нас программа такая: мы находим благотворителя, который выделяет деньги на покупку нескольких сотен (трехсот-пятисот) эмигрантских книг, современных и старых, начиная с 1920-х годов. Того, чего нет в продаже (как мы называем с «бердяевской» поры) и до начала 1990-х, когда на Западе практически прекратилось эмигрантское книгоиздание. И эти книги мы дарим в различные города. Семья Зайцевых-Соллогуб в Париже финансировала покупку книг для Калуги — родных мест Бориса Константиновича Зайцева, и эта коллекция была передана Калужской городской библиотеке. А профессор Владимир Улитин из Калифорнии в память о своей бабушке — донской казачке — финансировал покупку книг для Ростова-на-Дону. Митрополит Жорж Ходр из Ливана, который учился вместе с известным священником-репатриантом о.Борисом Старком, решил подарить коллекцию книг Ярославлю. Мы с ним вместе туда ездили. Наша география — это не только Россия, но и города Украины, Крым, Белоруссия, все три Балтийские страны. В Восточной Европе — это Польша, Чехия, Словакия, Болгария, Сербия, Венгрия. Есть места, куда мы не добрались ещё.
Другая программа, которую мы ведём уже десять лет, с 1998 года, — программа поддержки провинциальных библиотек новыми книгами. Она финансируется Русским Общественным Фондом Александра Солженицына. Каждый год мы покупаем книги здесь, в Москве, у московских издательств, на довольно большие суммы (несколько миллионов рублей) и эти книги дарим городам.
– Как утверждают, кажется, каждый седьмой или десятый человек на Земле имеет российские корни. Ваше собственное расположение к литературе эмигрантской, к судьбам эмиграции очевидны. Что для вас стало важным в этой теме, что вы полюбили?
– Со школы я увлекался историей. Мне всегда интересно было знать, а что было раньше? Читал массу исторической литературы, поэтому потом и поступил на истфак, и в музей пошёл работать. А здесь уже появилось просто море возможностей. Это — с одной стороны, а с другой: в ту советскую пору я видел и чувствовал несправедливость общества, в котором декларировалась одно, а не деле, реально, происходило другое. И как историк я понимал, что это тупиковый путь. Ну а поскольку история всегда связана с политикой, а я как-то в своё время не стал заниматься политикой, и не стал этим заниматься потом, словом, не стал политиком, для меня было важно в какой-то степени попытаться внести свой вклад в изменение ситуации. Русское Зарубежье для страны ведь чрезвычайно важно. Это как раз то, что советская власть попыталась отторгнуть, вычеркнуть из русской истории. А на самом деле, если говорить о покинувших родину людях, это была душа России, её элита. И вот эта элита новой власти была не нужна, потому что нужно было расчистить место для новой, преданной коммунистическим идеям.
– Что вас, быть может, потрясло, когда вы столкнулись с этими судьбами, с этими людьми, когда вы напрямую вышли на этот материал? Что во всём этом было для вас главным?
– Главное — духовная мощь, сила, бескорыстие подавляющего большинства людей, с которыми я сталкивался, и необыкновенная любовь к России. Многие из них в России никогда не были. Н.А.Струве приехал в Россию впервые на шестидесятом году жизни. Он через всю свою жизнь пронёс любовь к России. Помню встречу в Париже в начале 1990-х у Андрея Владимировича и Наталии Борисовны Соллогуб, как они подробно расспрашивали о русской жизни, о том, что происходит, что будет. Весь вечер был практически этому посвящён. Их это волновало. В эмиграции, конечно, люди разные, порой очень разные, но подавляющее большинство из них такие, что живи они в России, они бы сделали её куда более великой и цивилизованной страной. Если бы не 1917-й год, мы никого бы не потеряли.
– Какая же сегодня ваша задача, ваша личная сверхзадача? Во имя чего делается эта гигантская работа?
– Задача? Это, наверное, не скромно, но мне хотелось бы, чтобы наша страна была одной из первых в мире. Не только по экономической и по военной силе своей, но прежде всего — по духовной мощи, по духовной крепости. А тогда будет и всё остальное. А культура, то есть то, чем я занимаюсь, — это, по сути, стержень любого общества, любого государства, и вот мне хотелось бы, чтобы этот стержень был стоящим во всех отношениях.
– Как вы думаете, сколько нужно центров таких, как ваш, и сколько надо лет, чтобы нам всё это преодолеть?
– Знаете, это будет зависеть опять же от нас. Александр Исаевич говорит, что должно пройти не одно поколение. Наверное, он прав, потому что та болезнь, которой была больна Россия в ХХ веке, почище любой раковой опухоли. Метастазы в разных областях жизни, и ещё очень долго их не удастся излечить, они будут так или иначе проявляться и проявляются, к сожалению. Но опять же это зависит от нас: если таких центров станет больше, то и времени на это понадобится меньше.
– Эти пусть и небольшие, по сравнению с масштабами страны, вкрапления в другие города, в их библиотеки, — ваше желание хоть чем-то немножко поделиться?..
– С одной стороны, конечно, поделиться, а с другой быть каким-то катализатором... Иногда удается делать интереснейшие вещи. В начале 1990-х мы с Никитой Алексеевичем приехали в город Ливны Орловской области, и он прочитал лекцию об отце Сергии (С.Н.Булгакове). Лекция проходила в местной гимназии. Пришло, конечно, всё начальство, мэр, его замы — нечасто парижские гости приезжают в маленький городок, — а Никита Алексеевич говорил о том, что о.Сергий (Булгаков) по своей значимости, по масштабу своей фигуры для христианского богословия ХХ века сопоставим с Фомой Аквинским. Его лекция была настолько яркой, что заместитель мэра Александр Максимов (он сам окончил Ленинградский университет) увлёкся темой Булгакова, и что же произошло? В краеведческом музее был создан зал, посвящённый отцу Сергию. А в 1996 году между первым и вторым турами президентских выборов (Зюганов имел все шансы победить, так как он орловчанин), Пролетарская площадь города Ливны была переименована в площадь отца Сергия (Булгакова). Состоялся Крестный ход, который возглавлял архиепископ Орловский и Ливинский Паисий, была установлена мемориальная доска на духовном училище, где отец Сергий учился, был установлен его бюст, издано несколько книг.
– Вот что может сделать одна лекция...
– Да, и одна лекция в какой-то степени может перевернуть сознание довольно большого количества людей. И если в начале 1990-х в Ливнах мало кто что-то знал об отце Сергии (Булгакове), кроме того что было написано в советских книжках («экономист и ревизионист»!), то вот это и случилось...
Или, скажем, тоже маленький городок Торопец, в Тверской области. Когда мы там были, тоже с книгами, то обратили внимание торопчан на то, что в их городке жил с четырёх лет и до совершеннолетия патриарх Тихон, и домик его сохранился. Предложили в этом домике создать музей. Так и или иначе, доска мемориальная на доме появилась, и власти пытаются организовать музей, а мы им предложили провести конференцию. И вот уже на протяжении многих лет в этом маленьком городке проходят международные конференции, посвящённые патриарху Тихону.
А город Белёв, где учился в духовном училище митрополит Евлогий (Георгиевский)! Благодаря нашим поездкам улица Союзная носит теперь имя митрополита Евлогия. Поэтому мы всегда стараемся не просто книжки привезти и подарить, а чтобы прошли встречи, устраиваем пресс-конференции, на которые собирается вся местная пресса, даем массу интервью, проводим беседы в библиотеках, куда всегда приходит молодёжь, и с начальством общаемся, убеждаем, что вот вам бы неплохо сделать то-то и то-то. Срабатывает.
– А что вы сами предпочитаете читать, когда это не работа, не рукопись какая-то?
– Я своим пристрастиям не изменил: люблю читать историков. Совсем недавно перечитывал Карамзина. Невероятно интересно.
– Как вы себе представляете, к чему может привести засилье в библиотеках электроники, электронных книг. Не считаете ли вы, что может произойти вытеснение книги?
– Думаю, что у нас вытеснения не произойдёт, хотя, безусловно, электронные книги на практике уже занимают значительное место. Здесь есть, как и во многих вещах, две стороны. Позитивная — это когда исследователю понадобилась какая-то информация, и он через Интернет её может получить, не выходя из дома. Но существует и довольно значительная опасность в том, что в сети появляется море мусора и халтуры. В былые времена такого не могло появиться в печати, потому что само по себе издание книги — дело достаточно трудоёмкое и финансово недешёвое. Поэтому, понятное дело, издавалась литература серьёзная, хорошо отработанная, проверенная, а халтура не доходила до читателя. А сейчас в Интернете море бездарной, неграмотной литературы, низкокачественной информации практически во всех областях, от богословия до математики. И, конечно, чтобы получить положительный результат от Интернета, надо ещё им уметь пользоваться, иметь достаточно серьёзную подготовку, чтобы отличить качественную публикацию от халтуры, от той, которая может только вред принести. Появляется сейчас много информации, на которую человек просто может «клюнуть», и связано это, как правило, с рекламой, а на кону там может стоять даже человеческая жизнь. А как много публикаций, которые разжигают рознь, ненависть.
– Не могу не задать вам ещё один вопрос. В какой мере коснётся и не навредит ли вашей библиотеке работа через тендеры?
– Я считаю, что это просто безобразие, потому что нельзя чиновника, бухгалтера ставить во главе большой политики. А ведь культура и образование — это часть политики. Попытка сэкономить какие-то деньги в данном случае нанесёт колоссальнейший, в том числе и материальный, ущерб стране. Потому что эта система тендеров ведёт к тому, что книги могут закупаться только у посредника. Раньше можно было купить книги у издателя, по минимальной цене, а сейчас только у посредника. Естественно, самая минимальная цена у посредника выше, чем у издателя. Тут, с одной стороны, идёт прямой ущерб и разбазаривание государственных средств под эгидой заботы об их сохранении, а с другой стороны — далеко не всякий посредник будет выискивать серьёзную литературу, которая выходит малыми тиражами. Это ему экономически невыгодно. Не будет он заботиться и о покупке научной литературы, он будет заботиться о собственном коммерческом интересе, о том, чтобы как можно больше включить максимально выгодных для него, то есть дешёвых изданий. А дешёвых не только потому, что они напечатаны на плохой бумаге, а потому что труда в такие книги мало вложено, как издательского, так и, главное, авторского. В результате фонды библиотек будут получать низкокачественные книги, то есть иметь информацию низкого качества.
— Есть ли опасность, что библиотеки, особенно небольшие, но с традициями, могут потерять свою индивидуальность? Смогут ли они комплектовать фонды в соответствии с той спецификой или тем направлением, которое у них уже сформировалось?
— Делать это будет намного тяжелее, естественно. Да и нам тоже будет тяжелее. Для того чтобы нашей библиотеке, например, участвовать в этих тендерах, мы специально были вынуждены выделить людей, которые готовят эту документацию. Это тоже деньги, которых никто не считает, это длительные переговоры с потенциальными победителями тендера на то, чтобы там были книги, которые нам необходимы. И всё равно, для того чтобы пополнить фонд, мы должны будем придумывать какие-то невероятные пути, о которых тем же финансистам и подсказать не можем. Потому перед нами дилемма: либо этой книги не будет в фонде, либо договариваться с каким-то благотворителем, который за свой счёт их купит, а потом нам подарит. То есть, я считаю, то, что сделано в целом по стране в области комплектования библиотек и распространения на них тендерной системы, это не просто глупость, а преступление.
– А обратный путь какой-то существует?
– Конечно, существует. Просто нужно отменить эту тендерную систему на закупки информации и вообще любого интеллектуального труда. А книга — это результат интеллектуального труда. Такого безобразия нет ни в одной стране. Это «изобретение» людей, которые не понимают, что делают. Жажда закрыть кажущиеся им дыры в этом деле подводит к мысли об известной русской пословице «Заставь дурака Богу молиться — он лоб расшибет.». Они лоб-то и расшибают, но не себе, а стране.
В библиотечном сообществе люди есть разные. Кому-то, кто привык к спокойной работе, и для него директорское место библиотечное представляется такой тихой гаванью, скорее всего, всё равно — будут в его фондах серьёзные книги, или будет макулатура (написанные, как под копирку, романы и детективы), и на неё читатель найдётся. Если ему это всё равно, то, наверное, он эту систему поддержит, потому что — чего ж проще: подготовил бумажки, отдал, получил, что получится. Голова не болит, ни о чём не думаешь.
– Мы можем стать жертвами новых сторон лоббирования?
– Наверное, когда чиновники все эти новшества изобретают, они не заботятся о том, чтобы коррупция стала меньше. И получается, что они своими новшествами создают такие проблемы и преграды, что коррупция всё больше. Эта проблема зашла довольно далеко, потому что, когда у нас появляется какая-то глупость (а их у нас сделано немало), много времени должно пройти, чтобы потом её начать поправлять.
Есть такие вещи, которые не касаются многих библиотек, а нас касаются впрямую: вот, скажем, привозим мы из-за рубежа книги и журналы. В Соединённых Штатах есть наши верные друзья и помощники, которые объединились в комитет «Книги для России» во главе с Людмилой Сергеевной Флам-Оболенской. Они собирают по гаражам, по чердакам, по подвалам русские книги, рукописи, которые им отдают люди старые, а иногда и их внуки, правнуки, которые и русским-то не владеют. Собирается огромный морской контейнер, который приплывает, приезжает в Москву, на таможню. Там говорят: дайте список на все книги. Описать морской контейнер, где несколько десятков тысяч книг — это работа на много лет. Всё надо разобрать, описать, для чего нужны большие помещения, большой штат людей. И более того, против каждой позиции нужно цену указать! «Нам подарили!» — «А нас это не касается, укажите цену». А цену указать для того, чтобы взять таможенный сбор! Люди подарили, люди спасли от уничтожения часть нашего национального достояния, и получается, что таможне это достояние не нужно. Им нужен финансовый план! Причем система такая, что бесплатно этот контейнер можно только три дня держать, а дальше включается «счётчик». Причём, включается по таким ценам, что это совершеннейший бандитизм. Так что для нас каждый морской контейнер — это настоящий бой. Приходится до премьер-министра доходить, чтобы дали таможне команду выпустить этот груз. Вопиющая, совершенно дикая вещь. А те же наши «олигархи», которые любят сейчас собирать коллекции, добились того, что был принят закон, по которому физическое лицо что-то привозит беспошлинно, без всякого НДС и без ничего. И таможня его не мучает. А если музей или библиотека что-то получают в дар, они с трудом пробиваются через этот бюрократический частокол.
– Мне приходится наблюдать, как много в музеи, в данном случае в Дом Марины Цветаевой, приходит ребят, в основном, старшеклассников. Они выходят из этого дома уже совершенно другими, иногда потрясёнными. Не было ли у вас идеи создать в Библиотеке-фонде нечто вроде лектория, где школьники, студенты могли бы получать адекватную вашей коллекции информацию, узнавая от специалистов, а что же там, за страницами книг за строчками энциклопедий? Как сделать, чтобы вся эта глыба сокровищ — и российский дух и русская духовность — не прошли мимо них?
– Здесь и мы кое-что делаем. Когда у нас собирается довольно много преподавателей, они ведь потом идут к студентам и читают лекции. Что же касается школьников, мы уже предлагали учителям и начальству системы образования устраивать встречи с писателями, с учеными, с «живыми» героями, но они почему-то не сочли это интересным. У нас в библиотеке проходят встречи с учителями из других стран, которые занимаются русским языком. Это мы делаем вместе с Департаментом образования Правительства Москвы, где работает очень сильный и интересный заместитель председателя Юрий Алексеевич Горячёв, и это он устраивает на нашей базе разного рода семинары, конференции русистов из разных стран. Мы здесь больше достигаем успеха. Что касается ребят, то, конечно, всё это можно организовать, всё это будет полезно, но в стенах одного дома многих не соберёшь. Мы очень плодотворно сотрудничаем со студентами, а о школьниках надо ещё подумать.
Сейчас мы открываем выставку — работы учащихся Севастопольской художественной школы по случаю 225-летия Севастополя. Эта выставка прошла в Севастопольском художественном музее, 12 марта закончила свою работу там и с 21 марта по 15 апреля продолжалась в Библиотеке-фонде, а затем переехала в Санкт-Петербург, в выставочный зал Союза художников на Большой Морской.
Конечно, наша библиотека для гуманитариев, прежде всего — для молодых историков, потому что у нас много интереснейших архивных материалов. Есть целые коллекции, которые только-только пришли. Историки, искусствоведы, историки книг, полиграфисты, люди, которые занимаются богословием, — конечно, фонды библиотеки, наш архив, для них необходимы. Но не только для них. У нас, например, хранится рукопись Игоря Сикорского с фотографиями первых русских самолетов и первого в мире вертолёта. У молодёжи ведь тоже интересы разные.
В прошлом году мы проводили первый Международный кинофестиваль, который назывался «Русское Зарубежье». Приходило много молодых людей, которые интересуются не только «звонкими» фильмами, идущими на широком экране, но и теми картинами, которые были сделаны русскими режиссёрами или с участием русских актёров за рубежом. Залы были полны.
У нас часто бывают встречи с писателями, на которые приходят люди разных возрастов, в том числе и среди молодежи. Например, встречи с поэтессой Ольгой Седаковой собирают всегда много молодых. Доля студенчества от общего числа наших читателей составляет около 30 %, потому что русское зарубежье изучается в университетских программах, и это уже является определяющим. А для аспирантов русское зарубежье продолжает быть интересным ещё и потому, что здесь огромные пласты неисследованного. Много готовится научных работ, защищают люди диссертации, пишут книги.
PS. В 2004 г. В.А.Москвин защитил кандидатскую диссертацию на тему «Цензура и распространение иностранных изданий в Москве (вторая половинаXIX – начало XX вв.)».
«В ХХ веке Россия пережила величайшую в своей истории катастрофу: впервые за тысячу лет своего существования, да и впервые в мире страна стала уничтожать саму себя при помощи ГУЛАГа и репрессий, которые были обрушены на весь народ в разных его классах. Коммунисты вели борьбу против всех слоёв общества — против буржуазии, помещиков, зажиточного крестьянства и против интеллигенции, военных, рабочих. От двух до трёх миллионов (по разным подсчётам) наиболее активных, образованных, подготовленных людей оказались изгнанными из страны. В 1922 г. выслали за пределы родины на «философском пароходе» научную элиту России. И за границей они сумели создать альтернативную, параллельную, очень мощную русскую культуру, которая дала многих выдающихся людей культуре мировой. Русские эмигранты подняли экономику и культурный уровень многих стран, в том числе Югославии и Чехословакии. При этом они всегда жили с мыслью о России.»
Эти строчки — из давнего интервью Виктора Александровича МОСКВИНА, директора Библиотеки-Фонда «Русское Зарубежье», генерального директора издательства «Русский Путь».
Он всегда говорит о главном — об истории России и её культурном наследии, о тех, чьи имена, неизвестные целому поколению, возвращаются на Родину, о книгах, которые выпускает издательство «Русский путь», об уникальной коллекции документов, составляющих ныне эмигрантский архив... И я хочу понять — где корни этой направленности в воззрениях, избрания его жизненного вектора, как пришёл он в мир, такой далёкий от нашего времени, что держит его в нём?
...Я задаю один вопрос за другим и получаю ясные и прямые ответы. В них жизнь человека, его любимое дело, его радости и огорчения. И в них тоже страницы истории.
– Как получилось, что вы оказались у истоков создания и встали во главе этой необычной библиотеки?
– Наверное, так уготовано судьбой, а для меня начиналось это очень рано. Я родился под Зеленоградом. Там есть такой небольшой посёлок Алабушево, рядом с Крюково... Школу закончил. Учиться поехал в Калинин тогдашний, поступил в университет, на истфак, на заочное отделение. А работать стал в Москве в чудесном месте — это Останкинский дворец-музей. Первый раз я туда вошёл 1 июня 1973 года. Назывался я научный сотрудник, а работал как экскурсовод экскурсионного отдела. Вот так получилось, что учился в одном городе, а работал в другом. Мне было тогда 18 лет.
Рядом с моим рабочим местом стоял стол, за которым сидел удивительный человек — сейчас известный в Москве священник — Борис Борисович Михайлов. Он окончил Московский университет, аспирантуру у Дмитрия Владимировича Сарабьянова, а в музей попал в экскурсионный отдел, так как был уволен из одного из московских художественных вузов (по-моему, из Строгановки), потому что отказался включить в курс, который он там читал, кого-то из корифеев соцреализма. А Борис Борисович входил в окружение А.И.Солженицына и по тем временам был человеком, оппозиционно настроенным к власти. Он был старше меня на 14 лет, старший для меня товарищ, и мы с ним сдружились. Он стал мне приносить книги издательств «YMCA-press», «Посев» и «Жизнь с Богом», Самиздат, книги и статьи Солженицына. То есть с 18-ти лет я стал читателем антисоветской литературы.
А потом, в декабре 1973-го, Никита Алексеевич Струве опубликовал в Париже первый том «Архипелага ГУЛАГа», и в советской прессе началась кампания против Солженицына. Михайлов один из немногих написал открытое письмо в поддержку Солженицына, которое было опубликовано на Западе, «Голоса» его передавали. И, как водилось в те времена, через несколько месяцев, осенью 1974 года, власти решили Михайлова уволить. Всё как обычно: инакомыслящих увольняли, а потом были или лагерь, или «психушка», или высылка. Борис Борисович об этом узнал. Ему сказала одна замечательная женщина — заместитель по науке в музее Наталья Николаевна Чеботарева. Она была беспартийная. Честный, порядочный человек. А Михайлов мне об этом рассказал — мы как раз шли на ВДНХ, где обычно обедали, парком шли Останкинским... Осень была потрясающая, шуршащая листва. Мы идём, беседуем на эту довольно печальную тему, и я сказал, — не знаю, как в голову пришла мне эта мысль, — что по советским законам членов профсоюзного комитета можно уволить только с согласия профсоюзного комитета. «Скоро будут выборы профсоюзные, давай мы сделаем так, чтобы профком состоял из наших людей, тогда санкции на увольнение мы не дадим».
Мы устроили тайную предвыборную кампанию, на выборах провели больше людей своих, чем партбюро своих, избрали честных людей в счётную комиссию, чтобы не подтасовали результаты, и я стал председателем профсоюзного комитета, а Борис Борисович — заместителем.
И получилось так, что «школа коммунизма», как тогда назывались профсоюзы, вдруг какой-то своей ячейкой впервые за много-много лет «взбунтовались» — все просьбы администрации на увольнение Михайлова заканчивались отказом. Так он и работал в музее до начала Перестройки.
Собственно, здесь и ответ на ваш вопрос, потому что когда в конце 1980-х я работал в Библиотеке иностранной литературы (был заведующим лекционно-выставочным отделом), то ещё в конце 1988 года в план на 1989-й я поставил проведение выставок «YMCA-press» Ардиса «Жизни с Богом». И 17 сентября 1990-м в «Иностранке» мы открыли выставку YMCA-press. Это всё было похоже на чудо, в принципе такого быть тогда даже не могло, но мне невероятно, повезло, что у нас оказались люди, которые это поддержали. И потом, что называется, случай помог. Это была не просто выставка, когда книги можно только под стеклом смотреть, а помимо выставки работал ещё читальный зал, где впервые можно было и работать с этой литературой в библиотеке, плюс ещё книжный магазин был устроен. Н.А.Струве тогда привез 40 тысяч экземпляров книг!
Это была коллекция книг «YMСA-press» за многие годы деятельности издательства (порядка 600–700 названий), книги издательства имени Чехова в Нью-Йорке и парижского издательства «Возрождение». И ещё периодика — «Вестник Русского Христианского Движения», журнал «Путь», то есть всё то, что выходило под маркой YMСA, РСХД и книги других издательств, закрывшихся к тому времени. А далее, когда Никита Алексеевич в октябре 1990 года уезжал, мы с ним подписали два договора: один договор о создании постоянно действующего читального зала при Библиотеке иностранной литературы и второй договор о проведении выставок в других городах Советского Союза. И уже в марте 1991 года мы провели выставку в музее А.С.Пушкина на Мойке в Петербурге, тогда — Ленинграде, а потом в сентябре 1991-го в Киеве, а в 1992-м были уже Тверь, Орел, Ставрополь, Воронеж. Сейчас уже больше 70 городов, в которых такие выставки состоялись.
Одновременно с выставками проводилась и передача книг в дар. У нас программа такая: мы находим благотворителя, который выделяет деньги на покупку нескольких сотен (трехсот-пятисот) эмигрантских книг, современных и старых, начиная с 1920-х годов. Того, чего нет в продаже (как мы называем с «бердяевской» поры) и до начала 1990-х, когда на Западе практически прекратилось эмигрантское книгоиздание. И эти книги мы дарим в различные города. Семья Зайцевых-Соллогуб в Париже финансировала покупку книг для Калуги — родных мест Бориса Константиновича Зайцева, и эта коллекция была передана Калужской городской библиотеке. А профессор Владимир Улитин из Калифорнии в память о своей бабушке — донской казачке — финансировал покупку книг для Ростова-на-Дону. Митрополит Жорж Ходр из Ливана, который учился вместе с известным священником-репатриантом о.Борисом Старком, решил подарить коллекцию книг Ярославлю. Мы с ним вместе туда ездили. Наша география — это не только Россия, но и города Украины, Крым, Белоруссия, все три Балтийские страны. В Восточной Европе — это Польша, Чехия, Словакия, Болгария, Сербия, Венгрия. Есть места, куда мы не добрались ещё.
Другая программа, которую мы ведём уже десять лет, с 1998 года, — программа поддержки провинциальных библиотек новыми книгами. Она финансируется Русским Общественным Фондом Александра Солженицына. Каждый год мы покупаем книги здесь, в Москве, у московских издательств, на довольно большие суммы (несколько миллионов рублей) и эти книги дарим городам.
На очередной встрече
в Доме Русского Зарубежья | Н.А.Струве, В.А.Москвин, архиепископ
Иоанн Белгородский и Старо-Оскольский | Наталья Дмитриевна Солженицына
и Виктор Александрович Москвин |
– Как утверждают, кажется, каждый седьмой или десятый человек на Земле имеет российские корни. Ваше собственное расположение к литературе эмигрантской, к судьбам эмиграции очевидны. Что для вас стало важным в этой теме, что вы полюбили?
– Со школы я увлекался историей. Мне всегда интересно было знать, а что было раньше? Читал массу исторической литературы, поэтому потом и поступил на истфак, и в музей пошёл работать. А здесь уже появилось просто море возможностей. Это — с одной стороны, а с другой: в ту советскую пору я видел и чувствовал несправедливость общества, в котором декларировалась одно, а не деле, реально, происходило другое. И как историк я понимал, что это тупиковый путь. Ну а поскольку история всегда связана с политикой, а я как-то в своё время не стал заниматься политикой, и не стал этим заниматься потом, словом, не стал политиком, для меня было важно в какой-то степени попытаться внести свой вклад в изменение ситуации. Русское Зарубежье для страны ведь чрезвычайно важно. Это как раз то, что советская власть попыталась отторгнуть, вычеркнуть из русской истории. А на самом деле, если говорить о покинувших родину людях, это была душа России, её элита. И вот эта элита новой власти была не нужна, потому что нужно было расчистить место для новой, преданной коммунистическим идеям.
– Что вас, быть может, потрясло, когда вы столкнулись с этими судьбами, с этими людьми, когда вы напрямую вышли на этот материал? Что во всём этом было для вас главным?
– Главное — духовная мощь, сила, бескорыстие подавляющего большинства людей, с которыми я сталкивался, и необыкновенная любовь к России. Многие из них в России никогда не были. Н.А.Струве приехал в Россию впервые на шестидесятом году жизни. Он через всю свою жизнь пронёс любовь к России. Помню встречу в Париже в начале 1990-х у Андрея Владимировича и Наталии Борисовны Соллогуб, как они подробно расспрашивали о русской жизни, о том, что происходит, что будет. Весь вечер был практически этому посвящён. Их это волновало. В эмиграции, конечно, люди разные, порой очень разные, но подавляющее большинство из них такие, что живи они в России, они бы сделали её куда более великой и цивилизованной страной. Если бы не 1917-й год, мы никого бы не потеряли.
– Какая же сегодня ваша задача, ваша личная сверхзадача? Во имя чего делается эта гигантская работа?
– Задача? Это, наверное, не скромно, но мне хотелось бы, чтобы наша страна была одной из первых в мире. Не только по экономической и по военной силе своей, но прежде всего — по духовной мощи, по духовной крепости. А тогда будет и всё остальное. А культура, то есть то, чем я занимаюсь, — это, по сути, стержень любого общества, любого государства, и вот мне хотелось бы, чтобы этот стержень был стоящим во всех отношениях.
– Как вы думаете, сколько нужно центров таких, как ваш, и сколько надо лет, чтобы нам всё это преодолеть?
– Знаете, это будет зависеть опять же от нас. Александр Исаевич говорит, что должно пройти не одно поколение. Наверное, он прав, потому что та болезнь, которой была больна Россия в ХХ веке, почище любой раковой опухоли. Метастазы в разных областях жизни, и ещё очень долго их не удастся излечить, они будут так или иначе проявляться и проявляются, к сожалению. Но опять же это зависит от нас: если таких центров станет больше, то и времени на это понадобится меньше.
– Эти пусть и небольшие, по сравнению с масштабами страны, вкрапления в другие города, в их библиотеки, — ваше желание хоть чем-то немножко поделиться?..
– С одной стороны, конечно, поделиться, а с другой быть каким-то катализатором... Иногда удается делать интереснейшие вещи. В начале 1990-х мы с Никитой Алексеевичем приехали в город Ливны Орловской области, и он прочитал лекцию об отце Сергии (С.Н.Булгакове). Лекция проходила в местной гимназии. Пришло, конечно, всё начальство, мэр, его замы — нечасто парижские гости приезжают в маленький городок, — а Никита Алексеевич говорил о том, что о.Сергий (Булгаков) по своей значимости, по масштабу своей фигуры для христианского богословия ХХ века сопоставим с Фомой Аквинским. Его лекция была настолько яркой, что заместитель мэра Александр Максимов (он сам окончил Ленинградский университет) увлёкся темой Булгакова, и что же произошло? В краеведческом музее был создан зал, посвящённый отцу Сергию. А в 1996 году между первым и вторым турами президентских выборов (Зюганов имел все шансы победить, так как он орловчанин), Пролетарская площадь города Ливны была переименована в площадь отца Сергия (Булгакова). Состоялся Крестный ход, который возглавлял архиепископ Орловский и Ливинский Паисий, была установлена мемориальная доска на духовном училище, где отец Сергий учился, был установлен его бюст, издано несколько книг.
– Вот что может сделать одна лекция...
– Да, и одна лекция в какой-то степени может перевернуть сознание довольно большого количества людей. И если в начале 1990-х в Ливнах мало кто что-то знал об отце Сергии (Булгакове), кроме того что было написано в советских книжках («экономист и ревизионист»!), то вот это и случилось...
Или, скажем, тоже маленький городок Торопец, в Тверской области. Когда мы там были, тоже с книгами, то обратили внимание торопчан на то, что в их городке жил с четырёх лет и до совершеннолетия патриарх Тихон, и домик его сохранился. Предложили в этом домике создать музей. Так и или иначе, доска мемориальная на доме появилась, и власти пытаются организовать музей, а мы им предложили провести конференцию. И вот уже на протяжении многих лет в этом маленьком городке проходят международные конференции, посвящённые патриарху Тихону.
А город Белёв, где учился в духовном училище митрополит Евлогий (Георгиевский)! Благодаря нашим поездкам улица Союзная носит теперь имя митрополита Евлогия. Поэтому мы всегда стараемся не просто книжки привезти и подарить, а чтобы прошли встречи, устраиваем пресс-конференции, на которые собирается вся местная пресса, даем массу интервью, проводим беседы в библиотеках, куда всегда приходит молодёжь, и с начальством общаемся, убеждаем, что вот вам бы неплохо сделать то-то и то-то. Срабатывает.
– А что вы сами предпочитаете читать, когда это не работа, не рукопись какая-то?
– Я своим пристрастиям не изменил: люблю читать историков. Совсем недавно перечитывал Карамзина. Невероятно интересно.
– Как вы себе представляете, к чему может привести засилье в библиотеках электроники, электронных книг. Не считаете ли вы, что может произойти вытеснение книги?
– Думаю, что у нас вытеснения не произойдёт, хотя, безусловно, электронные книги на практике уже занимают значительное место. Здесь есть, как и во многих вещах, две стороны. Позитивная — это когда исследователю понадобилась какая-то информация, и он через Интернет её может получить, не выходя из дома. Но существует и довольно значительная опасность в том, что в сети появляется море мусора и халтуры. В былые времена такого не могло появиться в печати, потому что само по себе издание книги — дело достаточно трудоёмкое и финансово недешёвое. Поэтому, понятное дело, издавалась литература серьёзная, хорошо отработанная, проверенная, а халтура не доходила до читателя. А сейчас в Интернете море бездарной, неграмотной литературы, низкокачественной информации практически во всех областях, от богословия до математики. И, конечно, чтобы получить положительный результат от Интернета, надо ещё им уметь пользоваться, иметь достаточно серьёзную подготовку, чтобы отличить качественную публикацию от халтуры, от той, которая может только вред принести. Появляется сейчас много информации, на которую человек просто может «клюнуть», и связано это, как правило, с рекламой, а на кону там может стоять даже человеческая жизнь. А как много публикаций, которые разжигают рознь, ненависть.
– Не могу не задать вам ещё один вопрос. В какой мере коснётся и не навредит ли вашей библиотеке работа через тендеры?
– Я считаю, что это просто безобразие, потому что нельзя чиновника, бухгалтера ставить во главе большой политики. А ведь культура и образование — это часть политики. Попытка сэкономить какие-то деньги в данном случае нанесёт колоссальнейший, в том числе и материальный, ущерб стране. Потому что эта система тендеров ведёт к тому, что книги могут закупаться только у посредника. Раньше можно было купить книги у издателя, по минимальной цене, а сейчас только у посредника. Естественно, самая минимальная цена у посредника выше, чем у издателя. Тут, с одной стороны, идёт прямой ущерб и разбазаривание государственных средств под эгидой заботы об их сохранении, а с другой стороны — далеко не всякий посредник будет выискивать серьёзную литературу, которая выходит малыми тиражами. Это ему экономически невыгодно. Не будет он заботиться и о покупке научной литературы, он будет заботиться о собственном коммерческом интересе, о том, чтобы как можно больше включить максимально выгодных для него, то есть дешёвых изданий. А дешёвых не только потому, что они напечатаны на плохой бумаге, а потому что труда в такие книги мало вложено, как издательского, так и, главное, авторского. В результате фонды библиотек будут получать низкокачественные книги, то есть иметь информацию низкого качества.
— Есть ли опасность, что библиотеки, особенно небольшие, но с традициями, могут потерять свою индивидуальность? Смогут ли они комплектовать фонды в соответствии с той спецификой или тем направлением, которое у них уже сформировалось?
— Делать это будет намного тяжелее, естественно. Да и нам тоже будет тяжелее. Для того чтобы нашей библиотеке, например, участвовать в этих тендерах, мы специально были вынуждены выделить людей, которые готовят эту документацию. Это тоже деньги, которых никто не считает, это длительные переговоры с потенциальными победителями тендера на то, чтобы там были книги, которые нам необходимы. И всё равно, для того чтобы пополнить фонд, мы должны будем придумывать какие-то невероятные пути, о которых тем же финансистам и подсказать не можем. Потому перед нами дилемма: либо этой книги не будет в фонде, либо договариваться с каким-то благотворителем, который за свой счёт их купит, а потом нам подарит. То есть, я считаю, то, что сделано в целом по стране в области комплектования библиотек и распространения на них тендерной системы, это не просто глупость, а преступление.
– А обратный путь какой-то существует?
– Конечно, существует. Просто нужно отменить эту тендерную систему на закупки информации и вообще любого интеллектуального труда. А книга — это результат интеллектуального труда. Такого безобразия нет ни в одной стране. Это «изобретение» людей, которые не понимают, что делают. Жажда закрыть кажущиеся им дыры в этом деле подводит к мысли об известной русской пословице «Заставь дурака Богу молиться — он лоб расшибет.». Они лоб-то и расшибают, но не себе, а стране.
В библиотечном сообществе люди есть разные. Кому-то, кто привык к спокойной работе, и для него директорское место библиотечное представляется такой тихой гаванью, скорее всего, всё равно — будут в его фондах серьёзные книги, или будет макулатура (написанные, как под копирку, романы и детективы), и на неё читатель найдётся. Если ему это всё равно, то, наверное, он эту систему поддержит, потому что — чего ж проще: подготовил бумажки, отдал, получил, что получится. Голова не болит, ни о чём не думаешь.
– Мы можем стать жертвами новых сторон лоббирования?
– Наверное, когда чиновники все эти новшества изобретают, они не заботятся о том, чтобы коррупция стала меньше. И получается, что они своими новшествами создают такие проблемы и преграды, что коррупция всё больше. Эта проблема зашла довольно далеко, потому что, когда у нас появляется какая-то глупость (а их у нас сделано немало), много времени должно пройти, чтобы потом её начать поправлять.
Есть такие вещи, которые не касаются многих библиотек, а нас касаются впрямую: вот, скажем, привозим мы из-за рубежа книги и журналы. В Соединённых Штатах есть наши верные друзья и помощники, которые объединились в комитет «Книги для России» во главе с Людмилой Сергеевной Флам-Оболенской. Они собирают по гаражам, по чердакам, по подвалам русские книги, рукописи, которые им отдают люди старые, а иногда и их внуки, правнуки, которые и русским-то не владеют. Собирается огромный морской контейнер, который приплывает, приезжает в Москву, на таможню. Там говорят: дайте список на все книги. Описать морской контейнер, где несколько десятков тысяч книг — это работа на много лет. Всё надо разобрать, описать, для чего нужны большие помещения, большой штат людей. И более того, против каждой позиции нужно цену указать! «Нам подарили!» — «А нас это не касается, укажите цену». А цену указать для того, чтобы взять таможенный сбор! Люди подарили, люди спасли от уничтожения часть нашего национального достояния, и получается, что таможне это достояние не нужно. Им нужен финансовый план! Причем система такая, что бесплатно этот контейнер можно только три дня держать, а дальше включается «счётчик». Причём, включается по таким ценам, что это совершеннейший бандитизм. Так что для нас каждый морской контейнер — это настоящий бой. Приходится до премьер-министра доходить, чтобы дали таможне команду выпустить этот груз. Вопиющая, совершенно дикая вещь. А те же наши «олигархи», которые любят сейчас собирать коллекции, добились того, что был принят закон, по которому физическое лицо что-то привозит беспошлинно, без всякого НДС и без ничего. И таможня его не мучает. А если музей или библиотека что-то получают в дар, они с трудом пробиваются через этот бюрократический частокол.
Никита Алексеевич Струве | Виктор Александрович Москвин
с Людмилой Сергеевной Флам- Оболенской. США, 2008 |
– Мне приходится наблюдать, как много в музеи, в данном случае в Дом Марины Цветаевой, приходит ребят, в основном, старшеклассников. Они выходят из этого дома уже совершенно другими, иногда потрясёнными. Не было ли у вас идеи создать в Библиотеке-фонде нечто вроде лектория, где школьники, студенты могли бы получать адекватную вашей коллекции информацию, узнавая от специалистов, а что же там, за страницами книг за строчками энциклопедий? Как сделать, чтобы вся эта глыба сокровищ — и российский дух и русская духовность — не прошли мимо них?
– Здесь и мы кое-что делаем. Когда у нас собирается довольно много преподавателей, они ведь потом идут к студентам и читают лекции. Что же касается школьников, мы уже предлагали учителям и начальству системы образования устраивать встречи с писателями, с учеными, с «живыми» героями, но они почему-то не сочли это интересным. У нас в библиотеке проходят встречи с учителями из других стран, которые занимаются русским языком. Это мы делаем вместе с Департаментом образования Правительства Москвы, где работает очень сильный и интересный заместитель председателя Юрий Алексеевич Горячёв, и это он устраивает на нашей базе разного рода семинары, конференции русистов из разных стран. Мы здесь больше достигаем успеха. Что касается ребят, то, конечно, всё это можно организовать, всё это будет полезно, но в стенах одного дома многих не соберёшь. Мы очень плодотворно сотрудничаем со студентами, а о школьниках надо ещё подумать.
Сейчас мы открываем выставку — работы учащихся Севастопольской художественной школы по случаю 225-летия Севастополя. Эта выставка прошла в Севастопольском художественном музее, 12 марта закончила свою работу там и с 21 марта по 15 апреля продолжалась в Библиотеке-фонде, а затем переехала в Санкт-Петербург, в выставочный зал Союза художников на Большой Морской.
Конечно, наша библиотека для гуманитариев, прежде всего — для молодых историков, потому что у нас много интереснейших архивных материалов. Есть целые коллекции, которые только-только пришли. Историки, искусствоведы, историки книг, полиграфисты, люди, которые занимаются богословием, — конечно, фонды библиотеки, наш архив, для них необходимы. Но не только для них. У нас, например, хранится рукопись Игоря Сикорского с фотографиями первых русских самолетов и первого в мире вертолёта. У молодёжи ведь тоже интересы разные.
В прошлом году мы проводили первый Международный кинофестиваль, который назывался «Русское Зарубежье». Приходило много молодых людей, которые интересуются не только «звонкими» фильмами, идущими на широком экране, но и теми картинами, которые были сделаны русскими режиссёрами или с участием русских актёров за рубежом. Залы были полны.
У нас часто бывают встречи с писателями, на которые приходят люди разных возрастов, в том числе и среди молодежи. Например, встречи с поэтессой Ольгой Седаковой собирают всегда много молодых. Доля студенчества от общего числа наших читателей составляет около 30 %, потому что русское зарубежье изучается в университетских программах, и это уже является определяющим. А для аспирантов русское зарубежье продолжает быть интересным ещё и потому, что здесь огромные пласты неисследованного. Много готовится научных работ, защищают люди диссертации, пишут книги.
PS. В 2004 г. В.А.Москвин защитил кандидатскую диссертацию на тему «Цензура и распространение иностранных изданий в Москве (вторая половинаXIX – начало XX вв.)».
С Виктором Александровичем Москвиным беседовала Ольга Ростова