1

Завтра воскресенье. Можно поехать в Звенигород — там очень красиво. Я, правда, еще там не была, но говорят…

 

2

И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое древо, приятное на вид и хорошее для пищи, и древо жизни посреди рая и древо познания добра и зла.

 

3

Город моего детства — Брянск. Наш дом стоит на окраине в самом конце Трубчевской улицы, где она переходит в уходящее вдаль шоссе. А справа от шоссе за привольно раскинувшимися полями на зеленых холмах взору открывается город, золоченые купола его храмов. Эта чудная картина всегда встает передо мною, когда я мысленно ухожу в прошлое.

Мы живем на первом этаже двухэтажного кирпичного дома – второй так и остался неотделанным. Перед домом полисадник, куда выглядывает застекленный балкон и окна парадных комнат — гостиной, зала и столовой. Окна отцовского кабинета, комнаты родителей и детской выходят во двор, отделенные от него густыми кустами сирени. Двор большой, на нем слева расположились хозяйственные постройки, а справа к нему примыкает большой сад, полный фруктовыми деревьями и кустами ягод.

 

4

И приносится крещаемый. Священник же вземлет от елея двема персты, и творит креста образ на челе и на персех, и на междорамии, глаголя:

«Помазуется раб божий Владимир, елеем радования во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь».

И назнаменует его перси, и междорамия. На персех убо глаголя:

«Во исцеление души и тела».

На ушесах же:

«Во услышание веры».

На руках:

«Руце твои сотвористе мя, и создасте мя».

На ногах:

«Во еже ходити ему по стопам заповедей твоих».

 

5

Узкие щелевидные окна прорезали полукружия апсид, освещая алтарь, на остальных фасадах храма они размещались в верхней их половине (в настоящее время боковые окна апсид и два средних окна на южном и северном фасаде растесаны). Северный и южный фасады имели по три окна, а западный — только два, в боковых нефах. Окна обрамлены углубленным полуваликом, слегка сужаются кверху и имеют килевидные завершения. В среднем прясле западной стены находится круглое окошечко, обрамленное углублением в камне в виде розетки, причем верхний лепесток розетки был тоже килевидным. Окно освещает ходы, устроенные в западной части храма. Такое же окошечко, но меньшей величины находится в нижней части западной стены, оно освещает лестницу, ведущую на хоры.

 

6

И егда помажется все тело, крещает его священник, проста его держа и зряща на восток, глаголя:

«Крещается раб божий Владимир во имя Отца, аминь. И Сына, аминь. И Святаго Духа, аминь».

На коемждо приглашении низводя его, и возводя.

 

7

За иконами нового иконостаса еще в XIX веке были обнаружены на западных плоскостях восточных столбов древние фрески, которые никогда не подновлялись и не были забелены. Они относятся к первоначальному этапу украшения собора, так как написаны на древнем грунте. Сверху в кругах представлены фигуры Флора и Лавра (покровителей лошадей), в средней части фрагменты пятиконечных крестов, а в нижнем регистре две сцены: на левом столбе явление Ангела Святому Пахомию Великому, а на правом – преподобный Варлаам и индийский царевич Иоасаф. Композиции с Пахомием и Ангелом, Варлаамома Иоасафом были избраны с определенным значением. В иносказательной форме они должны были напоминать о местном отшельнике Савве Сторожевском и его царственном ученике Юрии Звенигородском.

 

8

Collega major et amicissime!

Прерываю ход Ваших шипучих мыслей молитвословием, обращенным по Вашему адресу. Молитва моя состоит в следующем.

Будьте милы, наденьте шубу и шапку и сходите в магазин «Чаю и сахару» купца Стариченко. Поздоровавшись с ним, начинайте беседу приблизительно в такой форме.

Вы: Не отдадите ли Вы, синьор, взаймы дачу, находящуюся между Звенигородом и Саввой?

Он: Кому?

Вы: Известному московскому доктору и не менее известному литератору А. П. Чехову со чады.

Он (побледнев): Но… ветхая хижина моя не достойна вместить в себе невместимого.

Объясните ему, что я человек непритязательный и в желаниях скромный. Вы в случае его согласия отдать мне свою дачу потупляете взор и скромно справляетесь о цене.

 

9

Слава и процветание города Звенигорода начинается со времени переездки князя Звенигородского Юрия Дмитриевича из Москвы в свою «отчину» Звенигород, доставшуюся ему по завещанию отца своего великого князя Дмитрия Ивановича. Набожный и религиозный князь Юрий из своей «отчины» нередко выезжал в город Дмитров к своему брату — князю Дмитровскому Петру Дмитриевичу, а оттуда к крестному своему отцу — преподобному Сергию, по смерти которого строит на свое иждивение Троицкий собор и избирает своим духовным отцом преподобного Савву — игумена Сергиевой обители. Желая навсегда иметь при себе преподобного Савву, князь Юрий неотступно стал просить его «да пребудет у него и да созиждет монастырь в отечестве его близ Звенигорода, идеже место, зовом Сторожи». Преподобный Савва, видя душевное желание князя, соглашается на его приглашение и, пришед на Сторону — «якоже небесный рай благовонными насажден цветы, сие место обрет и зело возлюби». Это, пишет господин Смирнов, как кажется, было в 1398 или в 1399 году.

 

10

Едем, место, в коем Богом насаждены всякого рода благовонные растения. Он ни совершенно нетленен, ни совсем нетленен. Поставленный посреди тления и нетления, он всегда обилен плодами и цветущ цветами, и зрелыми и незрелыми. Падающие дерева и плоды зрелые превращаются в землю благовонную, не издающую запаха тления, как дерева мира сего. Это — от изобилия благодати освящения, всегда там разливающейся.

 

11

Город Звенигород Московской губернии, расположенный на высокой крутой горе левого берега Москвы-реки, текущей от запада на восток и окруженной со всех сторон речками и рвами, представляет собой вид высокой шарообразной пирамиды, украшенной с трех сторон растущими по горам зелеными и пушистами соснами и пестреющими между ними красивыми липами и развесистыми дубами, а с четвертой, москворецкой стороны — зеленающею травою с пахучими полевыми цветами и устроенным, по всей видимости, в давнее время из белого камня колодцем, из которого вода, журча, извилисто несется по крутизне через дорогу в Москва-реку, напояя, охлаждая и освежая утомившихся в жаркое время путешественников-богомольцев к преподобному Савве. Подобного красивого местоположения едва ли где можно встретить в наших подмосковных странах. «Нигде, — говорит историк Карамзин, — не видел я такого богатства растений: цветы, травы и деревья исполнены какой-то особой силы и свежести; липы и дубы прекрасны, дорога оттуда на Москву есть самая приятная для глаз, но какие виды!»

 

12

Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон; она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс. Имя второй реки Гихон; она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель; она протекает перед Ассириею. Четвертая река Евфрат.

 

13

Через Звенигородский уезд протекает рек, речек и ручьев 108, из них больших 4: 1) Москва, вытекающая из Рузского уезда и, продолжая течение свое от запад к востоку, идет в Московский уезд. 2) Истра, выходящая из Воскресенского бывшего уезда от севера к югу, впадает в Звенигородском уезде в Москву-реку. 3) Пахра и 4) Десна, вытекающие из Верейского уезда, и протекая от запада к востоку, входят в Подольский уезд. В Москву-реку по течению ее в Звенигородском уезде впадает 7 речек.

По местонахождению своему Звенигородский уезд занимает места ровные и низкие, и по большей части гористые. Грунт земли близ реки-Москвы и Истры супесковат, с мелким камнем, вообще больше иловатый. Гор в городе и уезде весьма много и очень высокие, лесов больших нет, а растет сосновый, еловый, березовый, осиновый и ольха.

 

14

В этом просторном светлом доме живет наша семья — отец Иван Иванович, мать — Раиса Михайловна и я с сестрой Лелей (Еленой). Здесь и младший брат отца — дядя Вася, но мы его почти никогда не видим — он целыми днями пропадает в охотничьих угодьях. А еще живет с нами пожилая женщина, которую мы, дети, зовем Сашей. Она была доверенным лицом родителей, чем-то вроде экономки, но очень много времени отдавала нам и мы ее очень любили. Была, конечно, в доме и кухарка Прасковья.

В брянском доме в кругу родных и прошло мое ранее детство. Оно не омрачалось ничем, если и возникали какие–либо семейные заботы и недомолвки, то до детей они не доходили. Мы знали свою комнату и свой сад, о котором впоследствии сестра рассказывала московским друзьям: «Мы уходили туда на целый день и чувствовали себя там как в краю чудес». В этот край мы попадали через двор, где расхаживал большой и добрый пес Марс — наш верный сторож. По существу мы росли на лоне природы — ведь наш сад мог потягаться с любым дачным участком, да и был отделен лишь досчатым забором от свободно раскинувшихся полей, уходящих вдаль — к древнему Свенскому монастырю. Он постоянно возникал перед нашими глазами в те далекие времена.

 

15

Таким образом рай, будучи изначально земной реальностью сродни естеству мира до грехопадения человека, состоит из «материи» отличной от материи мира, каким мы его знаем теперь, помещенный между тлением и нетлением. Это в точности соответствует естеству человека до грехопадения, ибо «ризы кожанные», в которые он облекся, изгнанный из рая, символически означают грубую плоть, в которую он облекся. С того времени человек в своем более грубом состоянии уже более не способен даже видеть рай до тех пор, пока у него не отверзутся его духовные очи, и он не будет «восхищен» как апостол Павел. Нынешнее, оставшееся неизменным в своем существе «место» рая — в высшем Царстве, которое еще, кажется, существует в буквальном смысле «возвышенности» над землей. В самом деле некоторые святые Отцы утверждают, что даже до грехопадения рай находился на некотором возвышенном месте, будучи выше всей земли.

 

 

16

Память сохранила немногое из первых лет детства. В ней встают лица родителей, таких молодых в ту пору, раздолье зимних снегов в нашем дворе, тенистые аллеи сада. Вспоминаются и отдельные маленькие события — например, появление электрического освещения в нашем доме. Детей радовала и удивляла сама возможность поворотом выключателя зажигать лампы, и мы, наперегонки со взрослыми, торопились из комнаты в комнату, чтобы продемонстрировать свою власть. Впрочем, к ней вскоре привыкли и даже припоминали с какой-то ностальгией спиртокалильную лампу в маминой комнате, испускавшую дневной свет.

 

17

Дело в том, что семье моей летом придется жить на даче. Воскресенск надоел, а в Звенигороде еще не жили, и есть охота его попробовать. Нанять дачу в самом городе я не хочу в силу кое-каких гигиено-экономо-политических соображений. За городом же есть одна только дача — принадлежащая вашему коммерсанту Стариченко, имеющему дочь-невесту с большим приданым. Дочери его и приданого мне не нужно, но дачу его я бы взял охотно, если, конечно, в ней можно жить, т. е. если не протекают потолки, целы окна, есть погреб и проч. Дача эта, если помните, находится на берегу Москвы, по дороге от Звенигорода к Савве, направо.

 

18

Кроме Добротворских–Данишевских нашими соседями по даче были Мартыновы. Я думаю, что они стали приезжать в Звенигород тоже по инициативе моей мамы. Иван Иванович Мартынов, его жена Елена Яковлевна, в девичестве Гембицкая, их сын Володя и тетушка Ивана Ивановича Зинаида Михайловна, или просто тетя Зина, жили на даче в Звенигороде даже дольше, чем мы, Беляевы, два или три года после того, как мы начали проводить лето в Доме творчества композиторов в Старой Рузе. Туда же стали ездить и Мартыновы, после того как съехали из Звенигорода. Поводов для перемещения летнего отдыха из Звенигорода в Рузу, по-видимому, было несколько. У моих родителей — Беляевых-то, что в Рузе была столовая и не надо было заботиться о еде. У Мартыновых, кроме этого очевидного обстоятельства, было еще и то, что Володя, мой дружок, стал, несмотря на его молодость тогда, серьезно продвигаться на профессиональном поприще пианиста и композитора. Сейчас Владимир Иванович Мартынов — признанный русской, да и заграничной общественностью автор, ну а тогда…

 

19

Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных и привел их к человеку чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым.

 

20

У моего же отца, Виктора Михайловича Беляева, была своя специфика развлечений. Он с моей посильной помощью строил планеры из стандартных наборов реек, бамбуковых деталей и кальки для крыльев, которые покупались в Москве, в магазине «Пионер» на улице Горького у Белорусского вокзала. Какое удовольствие было видеть, как летали эти планеры над оврагом в конце улицы Чехова! Он делал и змеи — простые и коробчатые. Для запускания змеев нужен был простор, и мы их испытывали на большом поле (или оно только тогда казалось большим?) там, где сейчас турбаза на Ершовском шоссе.

Тем летом, когда я закончил 2-ой класс, мы с папой собрали хорошую коллекцию бабочек. Тогда, в 50-ых годах, разнообразие бабочек в Подмосковье по сравнению с нынешними временами было поразительным. В особенности в Звенигороде, который и по травам, и по цветам, и по насекомым был богаче других подмосковных местечек. Ловили мы с папой бабочек не стандартными средствами — детскими сачками из магазинов, а специально изготовленными. Сачок не такой формы и величины, как шапочка Буратино, а большой марлевый четырехугольный мешок на длинной деревянной ручке. Таким сачком можно было снять бабочку с цветка издалека, и если сразу после этого повернуть ручку на 90 градусов — сачок закрывается, а поскольку он просторный, то бабочка не портит свою пыльцу, пока бьется. Не трогая бабочку руками, а поднося к ней через марлю ватку с эфиром, вы ее усыпляете.

Так были пойманы павлиньи глаза, траурницы, лимонницы, капустницы, адмиралы, жемчужницы и даже два махаона и один парусник, не считая большого ассортимента мотыльков без названий.

Но самым интересным был процесс препарирования красавиц. Расправилки для бабочек изготовлялись из дощечек тонкой фанеры, тщательно шлифовавшейся, а в середину расправилки вклеивался слой нарезанных бутылочных пробок для втыкания булавок с образцами. Конструкцию расправилки я запомнил на всю жизнь и могу воспроизвести ее в любой момент. После того как булавка с бабочкой помещалась на пробковую и фанерную подложку, аккуратно булавками же фиксировалось положение верхних и нижних крыльев, усиков, а у крупных экземпляров и ножек. Для коллекции был заказан специальный ящик, со стеклянной выдвижной крышкой сверху и также пробковым «полом», закрытым бумагой. Этот ящик красовался в моей школе все годы учебы, а сколько времени после этого, я даже и не знаю…

 

21

Звери полевые и птицы небесные, приведенные ко Адаму, суть наши неразумные чувства, потому что звери и животные представляют различные страсти тела, равно и более сильного и более умеренного характера. Бог призвал всех их к твоему вниманию так, чтобы осознал что ум твой является верховным по отношению ко всем им.

 

22

Этим летом мадам Гамбурчиха не будет жить в Звенигороде. Но природа не терпит пустоты и взамен ее посылает вам целое полчище дачников в образе художников, поэтов (Пальмин) и проч. Компания соберется большая, беспокойная.

 

23

Кроме Мартыновых, Добровольских-Данишевских и нас, Беляевых, были и другие дачники. На нашей же улице Чехова жил последние свои годы Василий Григорьевич Ян (Янчевский), известный писатель, автор «Чингиз-хана», «Батыя» и еще нескольких известных исторических вещей. У меня до сих пор остались книжки с его автографами, а в одной из них — портрет, сделанный с фотографии производства моего папы: Янчевский и его жена Лидия Владимировна дружили с моими родителями. Маленькая Ленуха Данишевская как-то сказала, что тетя Лида похожа на свою собачку. Это часто случается с хозяевами собак, но тут это было совсем не здорово, так как Крошка была злобной сучкой той-терьера. Старшие говорили: «Леночка! Не говори тете Лиде, что она похожа на Крошку!» Но полной уверенности в том, что Ленуха выполнит просьбу, ни у кого не было.

 

24

Князь звенигородский Юрий Дмитриевич, лишившись в преподобном Савве своего отца духовного и мудрого наставника, продолжал посещать его обитель, полную отрадных для него воспоминаний и усердствовал ей от своего состояния. В летописях под 1432 годом значится, что Юрий, отправляясь в это год в Орду на суд со своим племянником великим князем Василием Темным, «на рождестве Богородицы был на литургии у Пречистые на Сторожех». Юрий умер в 1434 году в Москве. После него Звенигород достался сыну его Василию Косому, но в 1435 году, когда он был лишен зрения, отчины его взял себе Василий Темный, который пожаловал монастырю дворцовое село Каринское в 1454 году. Вскоре он передал Звенигород во владение шурину своему Василию Ярославовичу Боровскому, который в 1456 году дал монастырю грамоту «о неимании с крестьян монастырских дани, ямов, тамги и мытов». С 1462 года Звенигород поступил во владение Андрея Большого, сына Василия Темного. Этот князь имел великое усердие к монастырю Саввину, давал ему грамоты и сам решал споры людей монастырских касательно владения отчинами. До нас дошли три его грамоты, жалованные Саввинову монастырю.

 

25

Из далекого прошлого перед глазами встает площадь, залитая горячими солнечными лучами, полная народу. На площади выстроились полки солдат, духовенство с иконами и хоругвиями служит молебен, напутствуя уходящих на фронт. Солдаты были для нас близкими: ведь мы видели их ежедневно выходящими из расположенных рядом с нашим домом казарм Дорогобуржского полка. В полковой пекарне выпекался необычайно вкусный черный хлеб, который нередко попадал соседям. Мы привыкли к тому, что по утрам солдаты проходят мимо нас на ученье. И вот теперь — они уходят на войну! Что это такое, дети, конечно, не понимали, но чувствовали, как на нашу жизнь надвинулось что-то враждебное, непредсказуемое. Это ощущали равно и взрослые и дети. Так получилось, что этот исторический рубеж стал и рубежом моего раннего детства, началом периода грамотности и чтения книг, подготовки к поступлению в школу. Я вступил в новую возрастную стадию, хотя во многом еще оставался тесно связанным с первой беспечальной детской порой.

 

26

И я пошел к Ангелу и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал: возьми и съешь ее, она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед. И взял я книжку из руки Ангела и съел ее, и она в устах моих была сладка как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем.

 

27

В начале мая семнадцатого года нас неожиданно повезли в Карачев. Прямо с вокзала, сразу, через полчаса нас пригласили в комнату дедушки. Он сидел на своей кровати в ночной рубашке, особенно сосредоточенный и серьезный, даже — отрешенный. Мы подошли к нему, он произнес несколько слов и благословил, возложив руки на наши головы. Это была наша последняя встреча с дедушкой, вскоре он ушел из жизни. Промелькнула ли здесь снова тень, витавшая над нашим семейством, или это была милость судьбы, спасавшей от последующего? Ведь дедушка был человеком старой закалки и образа мыслей и как невыносимо тяжело было ему увидеть начавшееся через несколько месяцев. Мир его праху, мир тому, кто столько лет возглавлял большую семью, проживающую в двух городах. Теперь главою семьи становился наш отец. Мы с сестрой были еще слишком малы, чтобы понять всю суть происходящего, но, вернувшись в Брянск, много раз вспоминали дедушку, благословляющего нас в своей комнате.

 

28

Перед моими родителями в 39-ом или 40-ом году в этом доме на лето поселились Шапорины и, по-видимому, они и передали сию «эстафету» моим родителям — Беляевым.

Солнечным воскресением 22 июня 1941 года на террасе дома Троицких, как рассказывала мама, сидели с друзьями пили чай, шутили, смеялись, когда из комнаты от радиоприемника пришел отец и сказал: «Перестаньте смеяться: война!»

Дней через несколько, там же, мама должна была пойти на почту позвонить или отправить кому-то телеграмму и увидела на Сенной площади мобилизацию на фронт. Там были звенигородцы, окрестные крестьяне, лошади, телеги, выпивка, вопли баб, скупые слезы сдержанной провинциальной интеллигенции, выкрикивание каких-то фамилий, ответы — «Я!» Ну и все, что положено в этой ситуации. Ничего этого я не видел, потому что родился через четыре года, но как ясно я все это вижу, какое это все родное и близкое, близкое…

Мама должна была протиснуться сквозь это горе, но ее остановил молодой парень и попросил: «Гражданочка, попрощайтесь со мной, пожалуйста, со мной некому попрощаться!» Они расцеловались, мама говорит, что ничего потом не видела от слез, нечего было и думать о телефонных звонках, телеграммах, а еле добежала не разбирая дороги до своей подушки на даче.

 

29

У мамы, как и обычно, собирались друзья, беседовали, пили чай, играли в излюбленную в то время карточную игру — «шестьдесят шесть». Николай Степанович запаздывал. Наконец он появился очень взволнованный и приветствовал всех словами: «Поздравлю вас с Временным правительством!» Все начали поздравлять друг друга, и только мой отец, стоявший в стороне от карточного стола, не разделял общей радости. «Прольется много крови», — сказал он. Кто знает, говорил ли в нем голос здравого смысла человека, хорошо знакомого с прошедшими событиями (в его библиотеке были книги по истории французской революции), либо перед его глазами открылась завеса будущего? Кто знает…

 

30

И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет, но в те дни, когда возгласит седьмой Ангел, когда он вострубит, совершится тайна Божия, как Он благовествовал рабам Своим пророкам. И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мною, и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле.

 

31

К вечеру, когда стемнело, мы увидели из окон зарево над зданием смольни — крыша уже рухнула и остатки стропил тлели на земле. Зарево полыхало несколько ночей, являя знак чего-то угрожающего. Я думаю так теперь, будучи уже взрослым. Но и в те далекие годы оно навевало какие-то смутные предчувствия неведомого. Оно уже приблизилось и очень скоро обнаружило свое присутствие.

 

32

И пошел Каин от лица Господня и поселился в земле Нод, на восток от Едема. И познал Каин жену свою и она зачила, и родила Еноха. И построил он город; и назвал город по имени сына своего: Енох. У Еноха родился Ирад; Ирад родил Мехиаеля; Мехиаель родил Мафусала; Мафусал родил Ламеха. И взял себе Ламех две жены: имя одной: Ада, и имя второй: Цилла. Ада родила Иавала; он был отец живущих в шатрах со стадами. Имя брату его Иувад; он был отец всех играющих на гуслях и свирели. Цилла также родила Тувалкаина, который был ковачем всех орудий из меди и железа. И сестра Тувалкаина Ноема.

 

33

В один из зимних вечеров, когда мы с Лелей готовили уроки, раздался грохот раскрывшейся входной двери, затем прогремел дикий возглас: «Ни с места! Руки вверх!» Послышался топот тяжелых шагов по коридору, распахнулась наша дверь и мы увидели перед собой нескольких людей в бушлатах, с гранатами в руках. Увидев детей, они отступили назад, побежали в другие комнаты. Мы услышали шум резко отодвигаемой мебели и перебивающие друг друга громкие голоса. Затем еще раз хлопнула входная дверь, и все стихло. Вбежавшая к нам мама воскликнула: «Увели папу!»

 

34

И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами; на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел был подобен барсу, ноги у него — как у медведя, а пасть у него — как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела.

 

35

В конце августа 1919  года до нас дошли тревожные слухи: партию заключенных, в которую входил и наш отец, предполагалось перевести в другой город. В нарастающем беспокойстве мы прожили около месяца, изредка получая весточки от отца, неведомо как передававшиеся на волю. Одна из них пришла утром 26 сентября накануне праздника Воздвижения. Папа просил меня и сестру придти вечером к тюрьме. В этом не было, как нам тогда показалось, ничего особенного. Мы часто ходили туда, чтобы увидеть отцовское лицо в окне четвертого этажа.

И вот вечером прекрасного осеннего дня мы, двое детей, стоим перед тюрьмой и отец смотрит на нас из окна. Это длилось долго. Наконец папа сделал нам прощальный знак рукой, и мы ушли во власти странного чувства, заставляющего нас молчать на протяжении всего пути домой.

На следующее утро мы собирались идти к тюрьме. Мама встала пораньше нас и, когда мы намеревались выходить из дома, она внезапно возвратилась и вбежала в комнату с громким криком: «Дети, дети, никуда не ходите!» «Угнали?» — спросила Саша. «Расстреляли!» — воскликнула мама и мы окаменели от ужаса.

Но тотчас же все пришло в движение и, вместе с мамой и случайно оказавшейся здесь работницей Дуняшей, мы кинулись на улицу и вскоре пришли на кладбище, стояли перед братской могилой, засыпанной рыхлой землей. Там, внизу, лежал наш дорогой отец, которого еще вчера видели живым, который, как мы это поняли теперь, позвал нас, чтобы благословить и проситься навсегда. Невыразимо тяжело и страшно было в эти мгновения, все стояли подавленные и лишь Дуняша горько рыдала, отойдя в сторону. Как сейчас вижу ее, стоящую под березой, а за ней — маму и Лелю. Все было кончено.

 

36

И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому их них одежды былые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

 

37

День за днем мы жили в том же горестном мире. Помню, что нередко я открывал дверцы шкафа, где хранились папины костюмы, и долго стоял среди них, как бы соприкасаясь с дорогим ушедшим. Но внезапно на нашу осиротевшую семью обрушилось новое несчастье: ночью пришли вооруженные люди, забрали маму и увели ее в тюрьму. Мы остались одни с нашей верной Сашей.

Не знаю, как и на какие средства мы жили. Как мы перебивались, было известно только Саше, но обеды, хоть и скромные, были ежедневно. Соседи помогали, не отшатнулись от несчастного дома. В конце концов кто-то из друзей, кажется, Николай Степанович, составил прошение, с которым мы отправились к всесильному тогда председателю горсовета.

Помню, как мы с сестрой сидели в его приемной — двое детей среди взрослых посетителей, помню, как были допущены в кабинет, где наше прошение было просмотрено, и мы отпущены без каких–либо обещаний. День проходил за днем, а мама оставалась за решеткой.

 

38

В 1919 году после вскрытия мощей Саввы Сторожевского монастырь был закрыт. В 1919–1920 годах его территория находилась в ведении ВЧК. Постановлением СНК за № 205 от 06.12.20 монастырские постройки были переданы Наркомздраву под санаторий для московских рабочих. С 1923 года в стенах монастырского ансамбля, помимо дома отдыха, размещался и Звенигородский музей, переведенный сюда из усадьбы Введенское.

 

39

Окно ее камеры находилось как раз над тюремными воротами, и мы часто приходили повидать маму, хотя бы издали, а иногда даже услышать ее голос. В один из погожих осенних дней мы отправились на очередное свидание. Мама появилась в окне чем-то очень взволнованная и крикнула нам — «Уходите, уходите, скорей!» Мы не успели сообразить, в чем дело, как распахнулись ворота и конвоиры вывели троих людей — двух здоровенных парней в гимнастерках без поясов, со связанными за спиной руками и трясущуюся от страха старую женщину в сером затрепанном платье. Всех троих посадили на стоявшие здесь извощичьи пролетки и под охраной увезли прочь. Народ, собравшийся у тюрьмы, последовал за ними. Мы вышли на площадь перед кладбищем и остановились там, а арестованные скрылись за воротами. И вот, в царившей на площади напряженной тишине, раздались три выстрела — в том санкопированном ритме, который и сейчас звучит в моих ушах. Спустя некоторое время конвоиры вышли из ворот, а люди на площади под водительством какого-то высокого мужчины ринулись на кладбище. В отдаленном углу могильщики орудовали лопатами над быстро растущим холмиком. Мы стояли в глубоком молчании и ушли, одержимые самыми мрачными предчувствиями. К нашему великому счастью, они не оправдались. Вскоре маму отпустили домой, и потекли печальные зимние дни, о которых не вспоминается ничего определенного, кроме того, что в доме все напоминало о папе, и сердце разрывалось при мысли о вечной разлуке с ним.

 

40

В настоящее время я нахожусь в граде Звенигороде, где волею судеб исправляю должность земского врача, упросившего меня заменить его на две недели. Полдня занят приемом больных (30–40 человек в день), остальное же время отдыхаю или страшно скучаю, сидя у окна и глядя на темное небо, льющее уже 3-й день нехороший безостановочный дождь… Перед моим окном — гора с соснами, правее — дом исправника, еще правее — паршивенький городишко, бывший когда-то стольным градом, налево — заброшенный крепостной вал, левее — лесок, а из-за последнего выглядывает Савва Освященный. Заднее крыльцо, или, вернее, задняя дверь, около которой воняет сортиром и хрюкает поросенок, глядит на реку.

 

41

Приближалась эра музыки. В годы детства, проведенные в Брянске, я почти не соприкасался с нею и не проявлял к ней интереса. Положение изменилось осенью 1921 года, когда мама, предполагая обучать Лелю, приобрела каким-то образом рояль. Тогда это было совсем не простым делом. Рояль поставили в нашей комнате, и он сразу привлек мое внимание. Рояль стал для меня особенно памятным не только в качестве первого инструмента, к которому прикоснулись мои руки, но и сам по себе. Это была старая прямострунка, больше похожая на стол, с неполным диапазоном и очень своеобразным, несколько суховатым звучанием. Помнится, как к нам зашел один из знакомых — певец Дмитрий Марченков, работавший тогда в московском Большом театре. Услышав из коридора звуки инструмента, он заинтересовался, зашел в комнату и долго сидел за клавиатурой.

 

42

Наши родители решили, что мальчики и летом должны заниматься музыкой на рояле. Был найден инструмент на улице Красная Горка. Это та улица, на которой находился дом Чехова, Антона Павловича, где он жил и работал земским врачом, потом она переходит в Лермонтовскую и в Ершовское шоссе, мимо турбазы. Ходили мы на занятия по утрам. Волока занимался с 10 до 11, а я с 11 до 12. Когда так, а когда наоборот. Ходили через Соловьевский тупик, потом по тропинке в овраге, при выходе из которого другой овраг под названием Малиновый оставался по правую руку. По дну Малинового оврага бежал ручеек, на вид безобидный, но среди местной детворы почему-то считалось, что он течет с горы из больницы и состоит из воды, которой обмывают покойников. Перейдя ручеек по доске, дальше надо было подняться между садами на Красную Горку. Совсем недавно я узнал фамилию хозяев, у которых наши родители арендовали инструмент — Демосфеновы?! Каким удивительным образом в России возникают такие фамилии? Демосфенов? Или Афанасий Велосипедов? Дьяк в XV веке. Чудеса!

 

43

Мировая музыка должна быть в особенности усматриваема в том, что мы видим в самом небе, или в сочетании элементов, или в разнообразии времен года. Ведь возможно ли, чтобы столь быстрая махина неба двигалась в бесшумном, беззвучном беге? Даже если по многим причинам этот звук и не достигает наших ушей, столь быстрое движение столь великих тел не может не производить звуков, в особенности потому, что движение светил так приноровлено друг к другу и нельзя помыслить ничего иного, что было бы столь же слаженно, столь же приноровлено друг к другу. Ведь одни движутся на большей, а другие на меньшей высоте, и все вращается столь ровно, что сохраняется должный порядок в неодинаковом их различии. Вот почему в этом небесном кружении не может отсутствовать должный порядок модуляции.

 

44

Когда в 56-ом или 57-ом году в первых числах июня мы очередной раз приехали на дачу в Звенигород, мама сказала мне, что я и в этом году буду продолжать ходить на Красную Горку играть на рояле. «Только там, в той комнате, где ты занимаешься, за письменным столом будет сидеть мужчина, дядя, он просто будет сидеть и не будет тебе мешать, а ты не обращай на него внимания. Позанимаешься свой час и уйдешь. Поздоровайся с ним, конечно, а если он не ответит, то и ничего, Бог с ним». Не могу сказать, что я был заинтересован сильно, но все же ждал встречи с незнакомцем с некоторым любопытством. Так все и случилось, как сказала мама. Помимо этого бывало в течение моих музыкальных часов, что в комнату тихо заходила хозяйка дома и приносила ему еду, кормила его с ложки, а он мычал потихоньку, гугукал, каша стекала по подбородку, а хозяйка вытирала ему рот салфеткой. На мое присутствие этот человек за столом реагировал очень слабо. Позже я узнал, что это брат хозяйки, счетовод или бухгалтер, которого арестовали еще перед войной не то в 40-ом, не то в 41-ом, и никто ничего о нем не знал, пока он не вернулся домой из лагерей зимой 56-го. О нем, конечно, и думать забыли, а он вернулся своими ногами под родной кров. Однако вскоре после возвращения он отключился и перестал быть человеком в полном смысле. Такое его жалкое состояние продолжалось недолго. На следующий год я его уже не застал. Он умер осенью.

 

45

А что такое человеческая музыка, понимает всякий, кто углубляется в самого себя. Ведь что сочетает бестелесную живость разума с телом как не согласие и некая темперация, подобная той, которая создает единое созвучие из низких и высоких голосов?

 

46

Как-то я подбирал мелодию украинской песни, я играл ее в тональности ля минор, не помышляя о существовании вводного тона. Тетя Руфина, неплохо игравшая на фортепиано, сказала через открытую дверь из другой комнаты: «Возьми соль диез!» Я был удивлен — «Тетя Руфина, как вы это узнали, ведь вы не видите клавиш?» «Я это слышу», — отвечала она, и мне сразу стало ясно, что музыка — это не только работа пальцев, но прежде всего слухи и ума. При всей наивности, именно это небольшое событие помогло мне войти в мир музыки. Спасибо за это тете Руфине, которая всегда была добра ко мне и Леле, была близким другом моей матери и — очень возможно — подсказала мысль начать мое музыкальное обучение.

 

 

 

47

Поскольку инициировала мои занятия музыкой мама, а не музыкант папа, то и в Звенигороде этими вопросами занималась мама, а папа редко со мной ходил на упомянутые «музыкальные» часы. Володя, напротив, почти всегда занимался с отцом, Иваном Ивановичем. Тогда, когда я приходил вторым и ждал своей очереди на скамеечке на улице, то, бывало, слышал в открытое окно раздраженный голос старшего Мартынова: «Си — четвертым пальцем, си — четвертым пальцем, а ты берешь соль вторым, идиот, кретин, сколько раз тебе повторять — си четвертым пальцем!». Но Волока не уступал и упорно тыкал соль вторым пальцем (т. е. указательным). Прохожие иногда останавливались и сетовали: «Какое безобразие, как портят ребенка!»

 

48

Третья музыка — та, которая называется инструментальной. Она получается путем натягивания, например жил, либо путем выдыхания, как в флейтах, либо посредством инструментов, приводимых в движение водой или каким-либо ударом, например по вогнутым медным инструментам, отчего получаются различные звуки.

 

49

В августе 1922 года в моей жизни произошло событие, которое оказало решающее воздействие на все последующее — я начал занятия музыкой с Владимиром Сергеевичем Григорьевым. Это был талантливый и незаурядный человек. Выпускник Петербургской консерватории, он был призван в 1918 году в армию, прошел большой фронтовой путь, приведший его к командированию бронепоездом — в этой должности он и пребывал в Карачеве. Очевидно, как поется в известной песне, его бронепоезд стоял на «запасном пути», отнимая у него не слишком много времени, и он смог вспомнить о своей музыкальной профессии, старался проявить себя в маленьком русском городе, завоевав там признание и уважение, как музыкант и человек. В числе его начинаний была небольшая студия фортепианной игры, куда посчастливилось поступить и мне.

 

50

Дом, в котором жил и работал Чехов, с мемориальной доской находился справа, если двигаться по улице в сторону Ершова, а знаменитая «Липа Чехова», тоже с мемориальной доской — наискосок через улицу слева. И если правда то, что Антон Павлович любил по вечерам отдохнуть под этой липой, то совершено не исключено, что он ходил и по улице Красная Горка. А если это могло быть так, то Чехов неминуемо должен быть проходить мимо дома, в котором мы с Волокой занимались музыкой. Помню еще, что в комнате с роялем и Демосфеновым была плюшевая скатерть на овальном столе, а на рояле стояла белая ваза, ножка которой была выполнена в виде обнимающихся трех голых граций. У них на головах держалось блюдо с непропорциональной величины виноградными кистями: виноградины были крупней грудей граций. Гипсовый виноград не привлекал особого внимания, а груди — волновали. Еще на стенах висели какие-то натюрморты и скаковые лошади в рамках.

 

51

В студии Владимира Сергеевича я был самым младшим среди остальных — пяти или шести дам, одна из них была сестрой нашего школьного учителя. На уроки собирались все вместе, к определенному часу — таков был твердый порядок. Каждый урок начинался слуховыми упражнениями — мы должны были распознать интервалы и аккорды, вместе с этим усваивались понятия о ладах, ритмических структурах, словом — постепенно осваивались начатки элементарной теории, а затем даже и гармонии. Мы заглядывали в учебник Римского-Корсакова, решали несложные задачи. Все неизменно сопровождалось живыми примерами и, с каждой новой встречей, мы все осмысленнее воспринимали музыку.

Мне трудно припомнить сейчас последовательно ход занятий. Начал я с первой сонаты Клементи, с нее сразу перешел на шестую, которую играл свободно и уверенно. Учитель остался доволен и даже сказал окружающим — «Посмотрите на его правую руку!» Затем были сонаты Моцарта — до мажор и фа мажор и что-то еще. В общем, в первом году занятий я значительно продвинулся вперед, отважился аккомпанировать певцам, играть небольшие пьески в кругу друзей, и постепенно прослыл среди них музыкантом.

 

52

Через три дома от нас по той же стороне снимал дачу Меснер из консерватории. Семьи его я никогда не видел, но она, т.е. семья, у него на даче точно была, иначе как же могла там существовать его собака? А собака была у него очень примечательная. Это был кобель польской таксы, т.е. таксы по обводам, но с шерстью ирландского сеттера. Темно-рыжий с мохнатыми ушами и с бахромой на хвосте. Звали Барклай. Это был очень серьезный пес. Его хозяин по вторникам и пятницам ездил в Москву для своей преподавательской деятельности, то ли по каким-то другим причинам, а возвращался обычно вечером с одним и тем же поездом. Со станции Меснер приезжал на Московскую улицу на рейсовом автобусе. И каждые вторник и пятницу, точно к тому часу, когда должен быть приехать хозяин, Барклай, в гордом одиночестве, ходил встречать хозяина на автобусную остановку! Один! Для этого надо было выполнить следующий маршрут: кусок пути по улице Чехова, потом квартал по Соловьевской, потом снова поворот под прямым углом на Пролетарскую и опять прямой угол и выход на Московскую улицу к остановке! Не хило? Для собаки-то? Между тем Барклай выполнял это все безукоризненно и всегда одинаково. Кстати сказать, последний участок пути по Пролетарской пес проходил как раз мимо того места, где в 41 году с Сенной площади люди уходили на фронт в ополчение.

 

53

Вспоминается весна 1924 года, когда отмечалось 125-летие со дня рождения Пушкина. Школьный драматический кружок приурочил к этому постановку «Моцарта и Сальери». Мне поручили роль Моцарта не столько из-за артистических способностей, а просто потому, что я мог играть на фортепиано по ходу действия. В заключительном эпизоде вслед за словами: «Так слушай же, Сальери, мой Реквием», я исполнил «Лакримозу» в листовском переложении.

 

54

Раз, или иногда дважды, в сезон небольшая колония направлялась в лес на пикник. Дядя Лева и тетя Марина Данишевские отыскали в лесу под деревней Дюдьково прелестную лужайку у излучины речки Сторожи. Шли дорогой, беседовали Добротворские, Данишевские, Беляевы, Шмидты, Мартыновы. Попутно собирали какие попадутся грибы. Мы, дети, носились во время этих походов по лесу, то обгоняя взрослых, то отставая, проделывая в пять раз больший, чем необходимо, путь. Несли с собой сковородку, картошку, лук и прочее. На поляне разжигали костер, жарили еду, пили водку (они) и лимонад (мы). Речка в этом месте была холодной и быстрой, на крутом ее повороте из-под воды выступал огромный валун, а над ним нависала толстая ветвь ивы. Проход на лужайку был скрыт зарослями крапивы и душистой мелкой лесной малины. Возвращались домой после 7, 8-ми вечера.

Особенный праздник для взрослых и для детей бывал по 6-ым числам августа, в день рождения маленькой Лены, Ленухи. Приготовления совершались сильно загодя, думаю, что недели за две. Клеили китайские фонарики из цветной бумаги, украшали их с внешней стороны забавными рисунками и бумажной аппликацией. Внутри в фонарик цилиндрической формы размером примерно как среднего размера современная консервная банка от венгерского зеленого горошка вставлялась обычная стеариновая свечка. Потом, 6-го вечером, когда уже темно, свечки зажигали, и чудесные мерцающие фонарики висели в саду у Добротворских и Данишевских на проволоках, натянутых как для сушки белья. Шили разноцветные сатиновые мешки для «бега в мешках». Изготовляли луки и стрелы для соревнований по стрельбе. Освежали, разравнивали и пропалывали городошные квадраты, которые прямо на проезжей части улицы устраивались в самом начале лета. Подновляли деревянные ложки, в которых на бегу от старта до финиша нужно было пронести куриные яйца. Придумывали новые шарады, чтобы они не повторялись от лета к лету.

К празднику готовились тщательно, и праздник удавался на славу. Закуска вечером в саду была простая и вкусная — селедка, маленькие острые, с концов жареные пирожки с грибами, с капустой, с луком и яйцами и сладкие с ягодами.

 

55

Был на днях в Звенигороде, ездил в монастырь преподобного Саввы. Отстоял Христову заутреню и дня два лазил на колокольню и звонил во все колокола. Славно очень отдохнул и получил удовольствие. Монасе отнеслись ко мне весьма гостеприимно и угощали меня водкой и колбасой. Показывали мне чижа в клетке, который тоже ел колбасу, и хотя чень уверяли. что это чиж, однако я усомнился и, хоть и не высказывал им моего сомнения, однако думаю, что это просто воробей.

 

56

Нельзя при этом не упомянуть про замечательное эхо в городе Звенигороде близь бывшего соляного магазина на валу. Тишина неимоверная! Посетитель, разговаривая немного повышенным голосом, слышит через несколько секунд повторение своих слов с удивительною отчетливостью. Эхо как бы делает круг, взлетая кверху, идет к Москве–реке и опять возвращается к посетителю. Некоторые из бывших с нами посетителей не доверяли сначала этому и говорили, что, вероятно, сидит где-нибудь какое-либо другое лицо, повторяющее наши слова.

 

57

Говорящий со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его. Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и ширина. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий. Длина и широта и высота его равны. И стены его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческого, какова мера и Ангела. Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое тапаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. А двенадцать ворот — двенадцать жемчужин, каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города — чистое золото, как прозрачное стекло.

 

58

Не знаю, на какой улице жили на даче три человека — двое мужчин и одна женщина. То ли она была женой одного из мужчин, а второй был другом семьи, то ли она была женой другого, а первый был другом семьи, то ли вообще они не состояли между собой в матримониальных отношениях, не знаю. Они всегда — подчеркиваю — всегда передвигались только втроем, исключения из этого заведенного порядка не наблюдалось. Один из мужчин все лето ходил в длинном макинтоше бежево-серого цвета и с тростью, которой он постоянно эффектно вращал перед тем, как с размаха воткнуть ее в землю перед собой. Когда он как-то в особо жаркий день в составе вечной троицы появился на улице в пиджаке, то все страшно удивились. Второй всегда молчал или бесцветно хихикал и не запомнился мне совсем. Женщину мама называла Алин Толстая, а папа как-то, заговорчески подмигнув, сообщил мне, что Алин Толстая — внучка Толстого и правнучка Кутузова.

 

59

Летом весь Звенигород

Полон птичьим свистом.

Там синицы прыгают

По садам тенистым.

 

Там дома со ставнями

На горе поставлены,

Лавочка под кленами,

Новый дом с балконами.

 

60

И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего: ибо слава Божия осветила его, и светильник его — Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою. Ворота его не будут запираться днем, а ночи там не будет. И принесут в него славу и честь народов, и не войдет в него ничто нечистое и никто, преданный мерзости и лжи, а только те, которые вписаны у Агнца в книге жизни.

 

61

Прошло более семидесяти лет, но этот вечер представляется мне во всей невероятной реальности. Я вижу отца, сидящего в левом углу террасы у раскрытой двери. За нею полисадник и догорающий летний закат, один из тех несказанно прекрасных, которыми радует среднерусская природа. В правом углу поместился я, и оба объяты очарованием вечера, связаны какой-то невидимой нитью кровной общности. Не помню, о чем мы говорили. Но все было проникнуто необыкновенным чувством гармонии и слияния душ. Нет слов, чтобы передать всю духовную красоту этого вечера, чувства объединяющей нас любви, заставлявшее длить ничем не нарушаемую настроенность этих минут. И лишь когда угасли краски зари, мы разошлись с темнеющей террасы. Как и всегда отец пришел пожелать спокойной ночи и я уснул с чувством счастья и покоя.

 

62

И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скания Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

 

63

Вспоминается один из выездов на дачу в селении Красный двор. Радовала сама дорога: мы ехали на пролетке вдоль всей Трубчевской улицы, через знаменитый Черный мост, откуда открывался вид на гористый пригород Карачиж, а вдали на древний Свенский монастырь. Что же касается дачи, расположенной в лесу вблизи шоссе, то мы с сестрой еще не ощущали прелести лесной природы, оставались равнодушными к походам за грибами — белых там было великое множество! Как я уже говорил, мы скучали по нашему саду…

 

64

Среди полей, в саду тенистом

Я вижу старый, милый дом.

Сияет солнце в небе чистом,

Склонились вербы над прудом.

Давно был этот дом построен,

Давно уже разрушен он.

Но, как всегда, высок и строен,

Отец выходит на балкон.

Он смотрит в будущего дали,

Откуда набегает мрак,

Откуда беды и печали

Шлют свой немилосердный знак.

И чтоб ему прибавить силы,

Иль чтоб его поцеловать,

Из зала или из могилы

Выходит, улыбаясь, мать.

Они стоят, обнявшись, вместе

Средь зачарованных полей,

И, как жених своей невесте,

Целует руку он у ней.

А рядом мальчик синеглазый

У ног родителей притих.

Забыв про игры и проказы,

С любовью смотрит в лица их.