Татьяна Медведева
«Все-таки только небу сегодня я доверяюсь»
Главная тема новой книги поэта Юрия Кублановского – душа и время

Столетие. 09.11.2015

Душа-скиталица — она одновременно всюду: ловит ускользающее мгновение, тоскует по тому, что прошло, испытывает будущее. Сколько же счастья и неприкаянности в нашем земном странствии — такие мысли рождаются при чтении новой книги Юрия Кублановского «Неисправные времена». И если формулировать лаконично, главная тема сборника — душа и время.

Биография Юрия Кублановского богата яркими событиями и это «отдельное произведение», можно сказать — очень талантливое жизнетворчество. Как признал сам поэт: «судьба извилисто мной распорядилась». Он родился в Рыбинске, с детства любил рисовать, а потом как вспышка — открылось литературное дарование. 15-летним вихрастым мальчишкой приехал знакомиться к «трубадуру оттепели» Андрею Вознесенскому. Столичный мэтр подарил юному и отважному гостю из глубинки свою дружбу, которую они пронесли «по жизни» — то сближаясь, то отдаляясь. В своем поэтическом призвании Юрий Кублановский не сомневался. Но, не видя себя в советском литературном истеблишменте, поэт получил образование искусствоведа. Дальше было много «дорог и развилок» — участие в СМОГе, работа экскурсоводом на Соловках и в Ферапонтовом монастыре, духовное окормление у протоиерея Александра Меня, эмиграция, дружба с Бродским и Солженицыным, работа на радио «Свобода» и возвращение на родину после крушения СССР.

В 90-е годы, когда в стране происходила «великая криминальная революция», поэт встал в оппозицию ельцинскому режиму и его радетелям — «на меня клепали, что чуть не красный…» — напишет он в стихах.

Это потребовало настоящего мужества и смелости — без всякого двурушничества, столь свойственного творческой интеллигенции, умеющей держать нос по ветру. Подобная твердость закономерна. Поэт проделал мировоззренческую эволюцию от русского западничества к почвенничеству. Этой консервативной «траектории» он придерживается и теперь.

В настоящее время Юрий Кублановский стал известен как публицист и участник политических ток-шоу на телевидении, где дает отповедь либералам. Хочется верить, что для многих эта узнаваемость и медийность может стать трамплином к поэзии «смиренника-аристократа», как его очень метко охарактеризовал критик Павел Басинский. 

Юрий Кублановский входил в литературу в 60-е годы ХХ столетия. И его можно смело отнести к поэтам Бронзового века. Сегодня эту концепцию активно разрабатывает и популяризирует богослов и культуролог Александр Щипков. Бронзовым веком он называет поэзию авторов, заявивших о себе в 1953–1990 годы. Этот период — антитеза декадансу Серебряного века и «поэзии Политеха». К представителям Бронзового века Александр Щипков относит позднего Заболоцкого, Охапкина, Бродского, Кривулина, Чухонцева, Седакову.

«Это поэты, которых коснулся Христос, — объясняет свою концепцию Щипков. — Они вернули в поэзию религиозную составляющую, которая была потеряна в декадансе и футуризме и почти не ощущалась в советской литературе. В Серебряном веке была оккультная религиозность. А Заболоцкий, прошедший войну и лагерь, стал родоначальником новой искренности, новой сакральности. «Поэты Политеха», будь то Рождественский или Вознесенский, тоже были яркими и одаренными. Но это была публицистическая поэзия, альтернативный официоз. А поэты Бронзового века говорили о горних и несиюминутных вещах».

Конечно, деление литературы по «химическому принципу» — достаточно условный прием. Не хватит таблицы Менделеева, чтобы все структурировать. Но что делать — филологи составляют гербарий из увядших цветов и «опавших листьев». А живое слово всегда — благоухает и не поддается «систематизации». Но все же термины Золотой и Серебряный век давно прижились. Теперь укореняется и Бронзовый век, который состоялся как антитеза «поэтам Политеха», а также литераторам постмодернизма, строившим свои произведения на игре с классикой, иронии, пародии, стебе (Ерофеевы, Пригов, Кибиров, Рубинштейн, Иртеньев, «куртуазные маньеристы», Губерман).

Юрий Кублановский —– один из узнаваемых и неповторимых голосов Бронзового века. В его поэзии есть черты, которые называет Александр Щипков — способность говорить о горних и несиюминутных вещах.

Он также умеет придавать публицистическому высказыванию на злобу дня — историософское измерение. Поэт находит незатертые образы, чтобы выразить свое стремление к «простодушной вере в живого Бога», надеется, что «мы не просто отпрыски инфузорий» и осмысляет свою судьбу, свое земное странствие. А начиналось все так:

«Двор зарос лекарственной ромашкой.

Что крещен в младенчестве, в строгой тайне,

Я и не догадывался до самой

вегетарианской оттепельной болтанки…»

Книга «Неисправные времена» — это своеобразное «былое и думы» в стихах разных лет (некоторые тексты новые, а некоторые — «перекочевали» из предыдущих сборников). Поэт словно плывет по державинской «реке времен». Или видит картины, которые редуцирует «старик Солярис» — «живой и разумный океан памяти». В книге, кстати, много «водных и сопутствующих им образов»: «тонущая Атлантида», рыбы, моллюски, чайки, моря и проливы, планктон и темные заводи, прибой, дебаркадер, шторм, галька, «колония лилий в йодистой дрейфует воде». Словно у поэта — перламутровая лира. Такое «доминирование» водной стихии не случайно — Юрий Кублановский родился на берегу Волги, это ландшафт его детства и юности. При этом любая река отсылает нас к архетипу Леты, в которую все канет. А так хочется сохранить! Поэт оглядывается на пройденный путь, подводит итоги:

Существую сам, а не по воле

исчисляемых часами дней.

А окрест — непаханое поле,

Поле жизни прожитой моей

Он возвращается к своему истоку и в памяти всплывают картины детства и юности:

В рост крапива возле развалин храма

Обжигала локти, цеплял репей.

А когда подрос, вразумляла мама,

Провожая сына в Москву: «Не пей»…

Всего несколько образов — но рождается вспышка, как фотоснимок эпохи — с разрушенной церковью, «неназойливой» русской природой, материнской тревогой.

Каким болезненным было это разрывание пуповины с малой родиной, каким жадным было стремление — увидеть и завоевать большой мир — эти чувства очень точно переданы в стихотворении.

Многие тексты перед читателем распахиваются как триптихи, в основе которых лежит структура времени: тогда–сейчас–после или раньше-теперь-потом (в разной последовательности). Мысль поэта раскачивается как маятник.

Так в стихотворении «Поздние стансы» лирический герой обращается в прошлое — вспоминает друзей — «корешей», которые уже ушли из жизни. Потом возвращается в настоящее: находит себя в «новом эоне» и восхищается красотой возлюбленной, а дальше – пытается угадать, что готовит завтрашний день:Все-таки только небу

сегодня я доверяюсь,

единому на потребу

робеючи, приобщаюсь.

Как будто после пробежки

голову задираю

и будущих странствий вешки

заранее расставляю.

Такая же структура: раньше-теперь-потом в стихотворении «Раскидистые холки старого барбариса….». Лирический герой осматривает монастырь, где находится икона Толгской Божьей Матери, и вспоминает, что здесь была колония малолеток. Возникает картина как девушки-заключенные шьют варежки в братских кельях. Эта была примета советского времени. Но меняется эпоха, монастырь восстановили и к иконе приходят паломники. А поэт осознает себя «стариком на пригородной платформе» и всматривается в будущее:

про себя страшась то огня, то тленья,

то загробной жизни в неявной форме.

Тема бега времени передана в стихотворении «Возле Волги». Лирический герой, который тождественен самому поэту, делится сокровенным:

Каждый раз возвращаясь к себе на родину

отстоять над холмиком матери панихиду,

боковым зрением замечаю

имена знакомые на надгробьях…

Здесь пронзительное чувство «любви к отеческим гробам и родному пепелищу» сочетается с чувством «вечного возращения» и вдруг кажется, что не было прожитых лет, не было утрат и потерь, а есть лишь мальчик Юра, который только начинает жить.

Но

Возвращаясь в отель по мосткам скрипучим,

мнится, слышу давний ответ уключин,

когда в майке, свой потерявшей цвет,

форсировал Волгу в 15 лет.

Одна из загадок нашего существования: проживая огромную жизнь, мы понимаем, что самым благодатным периодом было детство и юность. И душа-скиталица хочет вернуться к своему чистому и незамутненному истоку, наверное, потому, что «таковых есть Царствие Небесное».

Тема времени отражается во многих стихах-воспоминаниях. Лирическому герою, «порядочному аксакалу», кажется, что он «загребает веслом по Лете». Перед его внутреннем взором встают картины прошлого, которое хочется воскресить:

Там герой войны под базарной аркой,

подвязав под локоть рукав тельняшки,

побирался летней порою жаркой

и, боясь облавы, паслись дворняжки.

Так любовно поэт рисует картины «родной тмутаракании». И горько констатирует:

Всех, кто жил тогда, все, что прежде было,

по-хозяйски время употребило.

Тревожат память и воспоминания о «нищей молодости с мятежным драйвом...» — об этом стихотворения «Новый Вильнюс», «Зевс и Даная», «Проводы». Разве это могло кануть, исчезнуть? И кажется, что где-то это все продолжается вновь и вновь.

Смысловой сердцевиной книги является ее религиозное содержание, как мы сказали — эта главная примета поэтов Бронзового века, которые умеют выразить предстояние человека перед Богом.

Поэт остро переживает скоротечный бег времени, бренность мира и артикулирует смысл земного скитания души:

и разумею очевидное:

у долгой жизни есть задание

вернуть себя в допервобытное

космическое состоянье.

Здесь выражена тоска по райскому бытию, страх неизвестности, жажда спасения и зов вечности. Человеку свойственно размышлять о «концах и началах», грустить о небесах. Лирический герой осознает, что «приближается к краю жизненного плато». Но в нем теплится надежда:

Но вдруг там, как грешная жизнь не худа,

заволжские впрок прихватив холода,

я с Елизаветою, Божьей рабой,

ослепшая матушка, встречусь с тобой.

Мы силимся угадать: какое оно «загробное бытие» — но нам не хватает никакого воображения представить, как это может быть. И есть только надежда на встречу с теми, кто уже ушел навсегда. И мы понимаем, что это самое сильное наше желание и наша любовь, которая никогда не проходит.

Религиозное чувство — одно из самых интимных. Его лучше всего выражает молитва. В светской поэзии подобрать для этого слова и образы особенно трудно, ответственно. В «Сумерках на Босфоре» Юрий Кублановский приоткрывает эту часть своей души.

Стихотворение сюжетное: поэт как турист или паломник на Страстной седмице приехал в Стамбул, увидеть Босфор и поклониться Святой Софии. Текст обладает суггестивностью, по его прочтении история оживает и актуализируется — словно проносятся перед мысленным взором читателя лики Константина и Юстиниана, принятие Русью духовной эстафеты от Византии, раскол Церквей, и падение Константинополя. Обостряется чувство метафизического родства — мы, преемники Византии, которая пала в далеком 1453 году. Это было так давно и не с нами, но откуда рождается это чувство сопричастности? Как расшифровать причудливые орнаменты истории, понять Божий Замысел и Его Промысл — о судьбе каждого из нас, о судьбе цивилизации, к которой мы принадлежим?

Провиденье русским обрубит лапы:

не видать им тусклых огней Босфора.

Но не быть ему и под властью Папы.

Не пойму, кому здесь дается фора.

Неужели Всемирному Халифату.

В стихотворении ощущается как душа-скиталица пускается в странствия по эпохам.

Удивительно, что русскому человеку всегда мало идеи «личного спасения». Он ищет Божьего Присутствия в истории, хочет разгадать таинственные шифры «мировых событий».

Впрочем, от глобального поэт опять возвращается к частному. Лирический герой по-иовьи плачет, переживая Страстную Пятницу и делает признание:

С каждым годом все тяжелей бывает

Мне читать евангельские страницы

про арест, и пытки, и поруганье,

и уж вовсе, вовсе невыносимо

про предательство Петром Иисуса,

перекрытое петушиным криком.

Тема предательства Петра напоминает о человеческой слабости и маловерии. И каждый с горечью может сказать про себя: я тоже отрекался, отступал, забывал обеты, жил не по-христиански, ходил «дорогами блудного сына». В стихах Юрия Кублановского нет дидактики, он не дерзает проповедовать, он не впадает в прелесть «учительства», но его стараниями создается покаянное настроение и при чтении поэтических строк возникает чувство — это написано и про меня.

Интересно, что к Византии у поэта особое отношение — настоящее притяжение как к нашей духовной «прародине».

Одно из стихотворений сборника «Неисправные времена» — «Феодора» — посвящено знаменитой супруге византийского императора Юстиниана, построившего «Святую Софию», разработавшего концепцию «симфонии» Церкви и государства. И история его любви — невероятна и прекрасна. Он женился на циркачке и сделал ее своей соправительницей. Юрия Кублановского вдохновил эпизод мятежа 532 года: «Юстиниан хотел было бежать через потайную дверь, но Феодора указала ему на пурпурные мантии: «Разве есть саваны лучше этих?» Вот это характер! И как такую женщину не воспеть? Стихотворение, посвященное Феодоре — настолько гармонично, что из него даже цитату трудно выкроить, чтобы не разрушать живую ткань стиха. Этот настоящий шедевр нужно воспринимать только целиком, чтобы оценить все виртуозное мастерство поэта. Он очарован Феодорой, Юстинианом и эпохой V–VI веков. И опять по прочтении возникает чувство загадки — в чем же тайна расцвета и гибели ромейской империи, если у ее истоков стояли такие выдающиеся правители. А еще оживают в сознании все мессианские «коды» и мечты наших великих предков и лучших государственных деятелей — вернуть крест на Святую Софию. В другом стихотворении, развивая эту тему, поэт делает такое признание, которое многого стоит:

Дай алчущей рыбиной быть,

чье брюхо жемчужине радо,

и тысячелетие плыть

и плыть до ворот Царьграда.

Написано это было в далеком 1989 году. Но и сегодня, в 2015-м, стихотворение звучит современно. Поэт избегает «лобовых пассажей», но вдумчивый читатель с легкостью продолжит то, что имеет в виду автор. Геополитические мотивы нескольких текстов «Неисправных времен» — «мечта государей — проливы» и крест над Святой Софией — это маяки для русской цивилизации. И в ХХI веке Россия вновь ощущает себя катехоном — и это вечный русский сюжет, «на том стоим».

И закономерно, что от Византийской темы поэт перекидывает мостик к Тавриде и поет: «Великолепие, затрапезу, богемность Крыма». В книгу включены стихотворения разных лет, отразившие — разлуку России с полуостровом, жизнь «врозь» и чудесное воссоединение. Таврида — сакральная земля, где бродят тени великих людей: князя Владимира и Николая II, Пушкина и Чехова, Волошина и Грина, Цветаевой и Эфрона. Читая стихи Кублановского, посвященные Крыму, вспоминаешь высказывание Бродского: «Это поэт, способный говорить о государственной истории как лирик и о личном смятении тоном гражданина».

Все сбылось. Крым вернулся. И уже в 2014 году поэт снова держал оборону в стихах от тех, кто называл возвращение Тавриды в родную гавань – аннексией. В крымских стихах Юрия Кублановского перемешались личные ноты, политическая публицистика, переклички с Серебряным веком и гражданской войной. И опять возникает чувство: душа аукает, блуждая по закоулкам времени и эпох.

Главная тема «душа и время» отразилась как в зеркалах во всех стихах сборника, большинство из которых — философская лирика, в которую вплетены любовные сцены, пейзажи, публицистические реплики, дневниковые фрагменты, воспоминания, милые подробности частной жизни.

Настроение сборника элегично. Его задают ностальгические зарисовки и сетования на быстротечность жизни («спешу … к финишу, верней, к неброской переправе…»), а также названия стихов: «Шотландское кладбище», «Одиночество», «Осень в библиотеке». При этом поэт идет как по канату между пафосом и скепсисом, его исповедальность — благородна и сдержанна, образы импрессионистичны и всегда свежи. Никакой расхристанности, удивительный вкус и чувство меры и всегда «фирменная» — «новизна в каноне», которой он добивается в поэтике. «Я стоял за лирику как умел, став ее поверженным знаменосцем…» — признается автор.

Новая книга включила как недавние, так и прежние стихи — уже известные тексты. Несмотря на то, что это «собранье пестрых глав», она воспринимается очень целостной. Ее общее настроение — тихая радость, светлая грусть, предчувствие «будущих странствий», доверие небу. Прочитав «Неисправные времена», каждый непременно захочет открыть и другие книги Юрия Кублановского — «Возвращение», «Чужбинное», «Дольше календаря», «Перекличка», «Изборник». Это поэзия, с которой не хочется расставаться.