• Содержание
• Выдержки из предисловия
• Рецензии
  
• Дополнительные материалы
  

СОДЕРЖАНИЕ

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Н.Д. Солженицына
Вступительное слово

Е.Б. Пастернак
НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ БОРИСА ПАСТЕРНАКА:
ВОСПОМИНАНИЯ И ДОКУМЕНТЫ

Д.Д. Николаев
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА КАК ПРОПАГАНДА:
УСТАНОВКА И ВОСПРИЯТИЕ

Н.Н. Примочкина
«Я ДЕЛАЮ ИЗ СЕБЯ МОСТ, ПО КОТОРОМУ ЛЮДИ… ПРОЙДУТ К ЛУЧШЕМУ»:
Посредническая роль М. Горького между Россией, русской эмиграцией и Западом в 1920-х гг.

М.А. Ариас-Вихиль
М. ГОРЬКИЙ – ПРЕТЕНДЕНТ НА НОБЕЛЕВСКУЮ ПРЕМИЮ
(По материалам Архива А.М. Горького)

Ю.У. Каскина
ГОРЬКИЙ В ЗЕРКАЛЕ ЭМИГРАНТСКОЙ ПЕРИОДИКИ

Л.А. Спиридонова
ТВОРЧЕСТВО И.С. ШМЕЛЕВА В ВОСПРИЯТИИ ЗАРУБЕЖНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ

Л.Ю. Суровова
ПЕРЕВОДЧИКИ ИВАНА ШМЕЛЕВА НА НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК

Н.А. Герчикова, Л.В. Хачатурян
ТВОРЧЕСТВО И.С. ШМЕЛЕВА ЭМИГРАНТСКОГО ПЕРИОДА:
ПРОБЛЕМА РЕКОНСТРУКЦИИ ТЕКСТА

Т.В. Марченко
«ВЕНОК ЛАУРЕАТА ЕМУ ТОЧНО ВПОРУ»:
Французская пресса о Нобелевской премии Бунина

М.С. Берсенева
ПЕРЕКРЕСТОК КУЛЬТУР В ТВОРчЕСТВЕ Б.К. ЗАЙЦЕВА
(ВЗГЛЯД ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГА)

А. Морар
ВАЛЕНТИН ПАРНАХ, МАРК ТАЛОВ И СЕРГЕЙ ШАРШУН:
«Парижские старожилы» между Францией и Россией (1920–1923 гг.)

ПРИЛОЖЕНИЕ
Вечер В. Парнаха (Последние новости. 1921. 16 нояб.)

К. Пьералли
РУССКИЙ ТЕАТР В ИТАЛИИ: К вопросу о восприятии творчества Н.Н. Евреинова (1924–1929)

ПРИЛОЖЕНИЕ
I. Пьесы Н.Н. Евреинова, переведенные на итальянский язык
II. Постановки пьес Н.Н. Евреинова на итальянской сцене в 1920-х гг. и рецензии в прессе
(перечисление постановок отдельных пьес по театрам)

Е.А. Папкова
ПУТЬ ВСЕВОЛОДА ИВАНОВА В КРИТИКЕ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ 1920-х гг.

Е.В. Антошина
СЛЕД СКАЗКИ Л. КЭРРОЛЛА В ДОВОЕННОЙ ПРОЗЕ В.В. НАБОКОВА

Д.В. Токарев
«ВЕЧНАЯ ТЕМА РЕМБО-ЛЮЦИФЕРА» В ТЕКСТАХ БОРИСА ПОПЛАВСКОГО

А.А. Забияко
МЕМУАРЫ РУССКИХ ХАРБИНЦЕВ: МИФОЛОГИЗАЦИЯ
ИСТОРИИ VS ИСТОРИЯ ЭМИГРАЦИИ

М.К. Сивашова
«КАК НАМ ЗАБЫТЬ, КОГДА НАС МЕТЕТ НА ЧУЖБИНЕ…»:
Леонид Зуров между Россией и Францией
(латвийский период творчества)

И.В. Щеблыгина
ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ «СЛОВАРЯ РУССКИХ ЗАРУБЕЖНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ» В.Ф. БУЛГАКОВА
(По архивным данным)

В.Я. Саватеев
РУССКАЯ ПРОЗА «ПОСЛЕ БИТВЫ»: СПОРЫ И БЕССПОРНОЕ:
К вопросу о концепции русской литературы послевоенного периода

И.А. Дворецкая
РУССКИЕ ЭМИГРАНТЫ КАК ВЫМИРАЮЩИЙ ВИД:
АВТОПОРТРЕТ ПОКОЛЕНИЯ 1920–30-Х ГГ. В ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПЕРИОД    

Т.В. Марченко
НОБЕЛИАДА БОРИСА ПАСТЕРНАКА:
По шведским архивным материалам и периодике

С. Роле
ОТКЛИКИ НА ПРИСУЖДЕНИЕ НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ РУССКИМ ПИСАТЕЛЯМ ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ПРЕССЕ:
ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА ИЛИ ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ПРЕДВЗЯТОСТЬ?

М.Г. Литаврина
КТО СКАЗАЛ «ЛАНЧ»?
Советское / эмигрантское / американское в одноактных комедиях Всеволода Хомицкого

С. Гардзонио, Б. Сульпассо
ПОЛИТИЧЕСКАЯ И КУЛЬТУРНАЯ ЖИЗНЬ РУССКОЙ КОЛОНИИ В РИМЕ:
По материалам архива Библиотеки имени Гоголя

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ

В 2008 г. в истории присуждения Нобелевской премии по литературе русским писателям совпало два юбилея: 75 лет прошло с тех пор, как в 1933 г. премию получил Иван Бунин, и 50 лет — со времени, когда ее лауреатом был объявлен Борис Пастернак.
Эти события, быть может не столь значительные в истории русской литературы, как борьба направлений и течений или издание эпохальных произведений, заслуживают внимания хотя бы по одной причине. Именно Нобелевская премия по литературе заставляет весь мир — пусть и один раз в год — вспомнить о словесной культуре и не только еще раз услышать прославленные имена, но и узнать о национальных авторах, чье творчество, особенно поэтическое, редко выходит за пределы родной страны. Международное признание, которое далеко не всегда приходит к лауреату вслед за лаврами, или вселенская шумиха, в которой вряд ли нуждаются подлинный талант и великие книги, не имеют прямого отношения к чтению, пониманию и интерпретации литературы. Тем не менее Нобелевская премия дает прекрасный повод задуматься о литературной рецепции: какие критерии побуждают шведских академиков сделать тот или иной выбор, что они вычитывают из выдвинутых на премию книг или, точнее, что они вчитывают в произведения почти неизвестных им авторов из других стран, пишущих на чужом языке, обладающих иной, порой чуждой системой ценностей; существует ли некий канон — для мировой литературы или в рамках национальных литератур, — одинаково важный для читателей, в том числе зарубежных?
Помимо самого шведского жюри, которое опирается на литературную критику, на отзывы в прессе о номинированных писателях, существует и огромный массив самой этой прессы: отзывы в периодике сопровождают первое появление книги и тем более сыплются градом после присвоения ее автору золотой нобелевской медали. Но помимо периодики одновременно существуют дневники и письма, содержащие субъективные, порой резкие и вовсе не совпадающие с общепринятыми суждения о современной литературе; помимо свободных и честно высказанных взглядов на литературный процесс существуют и идеологический прессинг, давление цензуры, самооглядка на современников и потомков… Из чего только не складывается рецепция — знакомство, восприятие и интерпретация — художественной литературы в современном ей сознании читателей, критиков, литературоведов, публицистов…
С 16 по 19 ноября 2009 г. в Москве, в Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына прошла международная научная конференция «От Бунина до Пастернака: русская литература в зарубежном восприятии: К юбилеям присуждения Нобелевской премии русским писателям». В конференции приняли участие ученые из Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Томска, Благовещенска, а также из Франции, Италии, Швейцарии, Израиля, Латвии, Эстонии. Особо сердечную ноту в работу конференции внесло участие в ней Е.Б. Пастернака и Н.Д. Солженицыной. Вместе с самыми близкими людьми они пережили некогда все радости и горести, связанные со знаменитой и желанной международной премией по литературе, а сейчас, в начале XXI в., рассказали об уже далеких исторических днях искренне и просто.
Приуроченная к двум драматическим моментам в истории русской литературы XX в. — «невыдуманному национальному празднику» послереволюционной эмиграции, к которой принадлежал Бунин, и трагическому противостоянию Пастернака советской системе, — конференция была обращена к теме рецепции русской литературы.
Эта тема для отечественного литературоведения отнюдь не нова; между тем русская литература ХХ в., разделенная на потоки — литературу советскую и литературу русского зарубежья, — приходила к читателю зачастую сложными путями, и рецепция книги порой отставала от ее написания на долгие годы. Можно обратиться к примерам нобелевских юбиляров: произведения Ивана Бунина долгое время издавались в России без опоры на рукописное наследие, а его публицистика появилась на отечественном книжном рынке в относительно полном масштабе лишь после распада СССР. Роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», законченный в 1956 г., впервые опубликованный за рубежом (в итальянском переводе в 1957 г., а в 1958 г. — на русском языке), вышел на родине поэта только в 1988 г. Разумеется, подобные драматические перипетии не могли не сказаться на восприятии — и в России, и за ее пределами — сложных судеб как самих авторов, так и их книг.
Однако с тех пор уже миновало много времени, прошли целые исторические эпохи, и ответ на ироничный вопрос поэта «Какое... тысячелетье на дворе?» — настоятельно требует подведения некоторых итогов. XXI в. взывает если и не к немедленным ответам и расстановке точек над i, то, во всяком случае, к постановке вопросов и выявлению проблем. Кроме того, и российскими исследователями, и их коллегами за рубежом накоплен немалый документальный материал, который требует освещения и осмысления.
Спектр тем и вопросов, затронутых на конференции, оказался чрезвычайно широк и разнопланов. Юбилейные даты присуждения Нобелевской премии стали теми хронологическими рамками, которыми необходимо было обозначить определенный период развития русской литературы XX в. — 1930–50-е гг. Уже не авангардные 20-е, но еще и не оттепельные 60-е, три десятилетия, в центре которых оказалась Вторая мировая война. Не совсем обычная периодизация, поскольку предвоенное и послевоенное десятилетия часто представляются совершенно разными эпохами, что, безусловно, оправдано исторически. После войны мир изменился, что не могло не сказаться и на литературном процессе — как внутри страны, так и в эмигратнской среде, — и на отношении к новому русскому слову в мире.
Направления, по которым исследователи из разных стран и научных центров рассматривают проблему рецепции русской литературы, были намечены в выступлениях на пленарном заседании — скорее торжественном, чем рабочем, но сразу высветившем главный вопрос, возникающий, когда речь заходит о восприятии русской литературы: что именно хотели прочитать за рубежом в книгах русских писателей XX в., как оценивали поэзию и прозу России новой эпохи?
В своем вступительном слове директор Дома русского зарубежья В.А. Москвин особо подчеркнул важность международных связей, позволяющих выдвинуть на первый план такую значимую и крайне мало изученную тему, как рецепция русской литературы в мире. Советник по культуре посольства Швеции в Москве Л.Юнсон не смогла обойти молчанием тот факт, что присуждение Нобелевской премии по литературе русским писателям всегда носило отпечаток некоторой скандальности, шла ли речь о Бунине и отвергнутом Горьком, о Пастернаке и Шолохове или о Солженицыне. Кстати, если во «внешнем» взгляде на русскую литературу ХХ в., как часто и на Россию в целом, преобладал некий двойной стандарт, а политическая ангажированность неизменно превалировала над политкорректностью, то и «внутренний» взгляд на родную словесность не был единым. Это отметила, в частности, Н.В. Корниенко, подчеркнув, что разделенная после революции на два потока русская литература остро нуждается в рассмотрении в двойном ракурсе, а именно — и как эмигрантская критика оценивала советскую литературу, и vice versa . Продолжив эту идею, А.Н.Николюкин распространил ее на необходимость изучения взаимодействия и взаимовлияния рус ской и мировой литературы, обращаясь как к периодической печати разных стран, так и к собственно художественным текстам. Таким образом, Нобелевская премия по литературе была вписана в широкий историко-литературный контекст восприятия и интерпретации русской литературы XX в. в России и за рубежом. <...>

РЕЦЕНЗИИ

Андрей Мартынов
Мелким шрифтом, двойным светом
Ханжа Роллан, циник Шоу и другие

Литература русского зарубежья в общественном сознании прочно увязывается с идеей консервации. Писатели-эмигранты стремились сохранить дореволюционное наследие и донести его до освобожденной от большевизма родины. В принципе подобная оценка литературы диаспоры не лишена основания — вспомним знаменитую речь Ивана Бунина «Миссия русской эмиграции». Другое клише — стремление преодолеть разрыв с писателями метрополии. Здесь, пока была возможность, создавались и совместные издательства (Зиновия Гржебина), и совместные журналы (горьковская «Беседа»). Позже пытались найти у оставшихся на родине хоть какую-нибудь критику режима. Последнее, увы, зачастую принимало формы фарса, когда «крамолу» неожиданно «обнаруживали» у классиков соцреализма (Александр Фадеев).
Все это так… Только взгляд на эмигрантскую литературу получается какой-то неполный, а возведенные в абсолют клише становятся мифами. Создается впечатление, будто писатели-изгнанники существовали сами по себе — в этаком ящике с песком для штабных учений. А ведь они, хотели того или нет, в большей или меньшей степени вовлекались в литературные процессы стран рассеяния, а через них — и в мировой литературный процесс.
Сборник материалов международной конференции, прошедшей в Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына, рассматривает эмигрантскую литературу именно в общецивилизационном контексте. Собственно сама конференция, прошедшая в ноябре 2009 года, была посвящена двум юбилеям: 75-летию вручения Нобелевской премии Ивану Бунину и 50-летию, когда лауреатом был объявлен Борис Пастернак. Но наряду со статьями о лауреатах книга содержит работы о писателях, лишь номинировавшихся на премию, а также материалы о связях изгнанников с их западными коллегами и переводчиками.
В числе авторов можно назвать Лидию Спиридонову и Людмилу Суровову (Москва), Клаудиу Пьералли (Милан) и Дмитрия Токарева (Санкт-Петербург), Бьянку Сульпассо (Рим) и Стефано Гардзонио (Пиза), Ирину Белобровцеву (Таллин) и Анник Морар (Женева), Вячеслава Саватеева (Москва) и Сержа Роле (Лилль).
Отношения с западными писателями были непростые. Вот, например, несколько характеристик коллег, данных Иваном Шмелевым: «идиот Роллан, отвернувшийся от родины и ею забытый ханжа», «циник» Бернард Шоу, «сноб и слепец» Уэллс, «талант индивидуальный и наблюдатель хладнокровный, без Бога… крепкий мужичок, занявшийся крупным свиноводством» Кнут Гамсун. Субъективно? Да. Но если учесть, что его талант ценился многими нобелевскими лауреатами — Томасом Манном и Редьярдом Киплингом, Сельмой Лагерлеф и тем же Роменом Ролланом, а еще один лауреат Герман Гессе называл Ивана Сергеевича «художником первого ряда», то в контексте подобных похвал слова самого Шмелева свидетельствуют явно не в пользу автора гениального «Солнца мертвых».
Впрочем, нередко подобными характеристиками эмигранты награждали и друг друга — в частности, Бунина. Помимо прозаической зависти представители этой среды, не имея к тому никаких оснований, требовали от Ивана Алексеевича «помощи». И, естественно, выражали недовольство, если их просьбы оставались без ответа. Ироничная Надежда Тэффи даже предлагала создать «клуб обиженных Буниным».
Не столь болезненными были отношения с носителями европейской культуры у талантливого драматурга и теоретика театра Николая Евреинова. Его труды регулярно переводились на европейские языки (в книге приведен список итальянских переводов пьес русского эмигранта, а также перечень постановок и отзывов на них в местной прессе). Евреинова протежировал знаменитый нобелевский лауреат Луиджи Пиранделло, с которым он иногда полемизировал по некоторым теоретическим вопросам. Кстати, на доме на рю Буало в Париже, где жил Евреинов, французским правительством установлена мемориальная доска в честь автора «Истории русского театра». А вот его сосед Ремизов, чьи книги, несмотря на очень сложный язык, тем не менее переводились (и ценились!), такой чести не удостоился.
Также интересна самохарактеристика Владимира Набокова: «Я промотал мечту. Разглядываньем мучительных миниатюр, мелким шрифтом, двойным светом, я безнадежно испортил себе внутреннее зрение». Возможно, и промотал. Вот только то, что он не получил Нобелевской премии, не его проблема, а проблема (и вина!) Нобелевского комитета.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

• Андрей Мартынов
  Международная научная конференция «От Бунина до Пастернака: русская литература в зарубежном восприятии» (Москва, 16–18 ноября 2009 г.)
  Опубликовано в журнале: «НЛО» №102, 2010 г.