Дружников Ю.И. Узник России: По следам неизвестного Пушкина: Роман-исследование в трех хрониках / Юрий Дружников; [прилож. сост. О.Б.Василевская, В.Л.Дружникова; худож. Е.Л.Вельчинский].
Оценить (Нет голосов) |
Описание
Биография Пушкина, очищенная от «хрестоматийного глянца», рассматривается сквозь призму его стремления и предпринятых многочисленных легальных и тайных попыток выехать за рубеж. Тема несостоявшегося выезда поэта за границу затрагивалась исследователями М.А.Цявловским и Н.О.Лернером, но впервые в пушкиноведении Дружников разрабатывает ее вглубь. Яркий, полемически заостренный текст художественно-документального повествования вызывает противоречивые оценки критики.
СОДЕРЖАНИЕ
О книге и ее авторе
ХРОНИКА ПЕРВАЯ
ИЗГНАННИК САМОВОЛЬНЫЙ
Глава первая. Пушкин собирается за границу
Глава вторая. «Переселить его... в Геттинген»
Глава третья. Невыездной
Глава четвертая. Конфликт ума и сердца
Глава пятая. Курортник поневоле
Глава шестая. Кишинев: транзитный пункт
Глава седьмая. С греками в Грецию
Глава восьмая. Бегство с табором
Глава девятая. Надежда на войну
Глава десятая. Хлопоты и отказы
Глава одиннадцатая. Одесса: за черту порто-франко
Глава двенадцатая. Путями контрабандистов
Глава тринадцатая. Деньги для выезда
Глава четырнадцатая. От туч под голубое небо
Глава пятнадцатая. «Я ношу с собою смерть»
Глава шестнадцатая. Час прощания
ХРОНИКА ВТОРАЯ
ДОСЬЕ БЕГЛЕЦА
Глава первая. Михайловское: уговор с братом
Глава вторая. Слуга непокорный
Глава третья. Легально, для операции
Глава четвертая. Заговор с тиранством
Глава пятая. Прошение за прошением
Глава шестая. «Что мне в России делать?»
Глава седьмая. На привязи
Глава восьмая. Москва: «Вот вам новый Пушкин»
Глава девятая. Похмелье после славы
Глава десятая. Новая старая стратегия
Глава одиннадцатая. Неотмеченный юбилей
Глава двенадцатая. В армию или в Париж
Глава тринадцатая. «Честь имею донести»
Глава четырнадцатая. Гений и злодейство
Глава пятнадцатая. Не совсем тайный отъезд
Глава шестнадцатая. Кавказ: переход границы
Глава семнадцатая. «Жаль моих покинутых цепей»
ХРОНИКА ТРЕТЬЯ
СМЕРТЬ ИЗГОЯ
Глава первая. «Поедем, я готов...»
Глава вторая. Хотя бы в Полтаву
Глава третья. «Лишний человек» в зеркале
Глава четвертая. Поиски ниши
Глава пятая. Примирение духа с действительностью
Глава шестая. Неблагонадежный верноподданный
Глава седьмая. Внутренний эмигрант
Глава восьмая. «Сделаюсь русским Dangeau»
Глава девятая. «Нет препятствий ему ехать, куда хочет, но...»
Глава десятая. Истина дороже родины
Глава одиннадцатая. Виза в лучший мир
Глава двенадцатая. Самоубийство?
Глава тринадцатая. Посмертный обыск
Глава четырнадцатая, похожая на эпилог. Из России после Пушкина
Примечания
Краткая хронология попыток А.С.Пушкина выехать за границу
Указатель имен
О КНИГЕ И ЕЕ АВТОРЕ
…Дружников демонстрирует чутье тонкого психолога… хватку опытного следователя… азарт текстолога-следопыта. Но ярче всего он выступает в роли изобличителя и разоблачителя мифотворцев; тут в нем просыпается язвительный полемист, беспощадный публицист — настоящий диссидент. <…>
Уникальность Пушкина в том и состоит, что он, находясь у нас в начале всех начал и при пересечении всех маршрутов от бесконечной древности к бесконечной будущности, знаменует эту бесконечность перспектив. И поэтому он неотразим, сколько бы страшной правды мы про него ни сказали. Есть один способ убить пушкинское обаяние: прицепить его к чему-то одному, конечному.
…Мифомахия и мифомания друг без друга не живут. И хорошо знают друг друга. То есть знают, что те и другие «в какой-то мере правы». Что не мешает мифам быть мифами, а Дон-Кихотам испытывать от них тошноту.
Дружников считает необходимым раскапывать мифы, хотя оговаривается, что его концепции субъективны, а он сам лишь «малая частица, творец и жертва» литературного процесса. <…>
Мы имеем здесь дело с довольно редким случаем, когда академическая монография читается как увлекательный приключенческий роман. Созданный Дружниковым портрет Пушкина жив, многоформатен, психологически достоверен. Это трагический, но и веселый, жизнерадостный гений, как все люди, не лишенный слабостей и пороков. <…>
Как в «Доносчике 001», изучив забытые документы, свидетельства мемуаристов и архивные материалы (в книге присутствует богатый научный аппарат), Дружников ведет литературное следствие, сверяет факты, события, противоречивые мнения. И выдвигает увлекательные, иногда спорные гипотезы.
Автор сам оговаривается, что в его хрониках о Пушкине есть и место для воображения, домысла, то есть того, что чуждо «чистой» филологии. Впрочем, домыслы, извлекаемые Дружниковым из источников, литературных или документальных, весьма убедительны.
Новое слово… в… синкретическом русле исторической прозы — пушкиноведческие работы Юрия Дружникова, которыми он очищает личность и наследие поэта от хрестоматийного глянца мифотворчества. <…>
Однако… первооткрывательское значение его не исключает спора с писателем по ряду проблем. Спора тем более уместного, что многие свои выводы Юрий Дружников подает как версии и гипотезы с тем предельным заострением мысли, которое рассчитано на ответную полемику. Сам полемист по складу дарования, он и в читателе своих книг предполагает не безучастного потребителя сообщаемой информации, а заинтересованного, пристрастного полемиста. И, словно подталкивая к спору, как бы конструирует подчас новые мифы взамен развенчанных.
Первое, что обращает на себя внимание в статьях против него, это настойчивое подчеркивание американской «прописки» супостата и его должности. …Американский профессор, американский перестройщик истории литературы, эмигрант, и слово профессор — самое частотное... Когда-то, давая достойный отпор (гневную отповедь) израильской ли военщине, американским ли поджигателям войны, немецким ли реваншистам, полагалось сказать что-нибудь вроде: «Госпожа Меир, видимо, надеется...» Слово госпожа было ироническим выпадом и тягчайшим оскорблением. [Здесь] такое оскорбление — профессор…
Критиков Юрия Дружникова беспокоит не столько правдоподобие того или иного вывода, сколько посягательство на идею незыблемости мира…
<…> Изложение прекрасно документировано, но документы противоречат друг другу, а любой факт можно истолковать различным образом. Тем и трудна любая реконструкция; оттого она никогда и не бывает окончательной.
Юрий Дружников… стреляет… не только в Натали, но и в Пушкина: отчего же нам и его не назвать новоявленным Дантесом: «Явился Дружников Дантесом и Натали он расстрелял...»
Так зачем же перепечатывать эту клевету…?
Не нам ли пристало помнить то, что завещал своим друзьям Пушкин ― а завещал он «священную обязанность оградить имя жены его от клеветы».
<…> Who are you, Mr. Druzhnikoff? Новорусский Алеко? «Человек убегающий»? Из каких состояний соткана ваша эмигрантско-патриотическая душа?
<…> …Книга Дружникова написана им в конце концов о себе самом. Нет, не только, но об определенном человеческом типе или даже архетипе. «Вечный скиталец» — вот как это называется. А еще точнее — «русский мизантроп». Что опять-таки никакое не обвинение, а нозологическая единица. «Русская мизантропия» в той или иной степени свойственна именно русским патриотам. Это особый, уникальный обертон русского национального характера.
И в заключение хотите афоризм и парадокс? Такую антирусскую и антипушкинскую книгу мог написать только русский человек.
Горькая судьба гонимого инакомыслящего, вышвырнутого в изгнание, отточила блистательное и дерзкое перо прозаика Юрия Дружникова, и та же самая судьба породила своеобразный острый ракурс, под которым исследователь Ю.И. Дружников рассматривает творчество Пушкина и опусы официозных пушкинистов. …Дружников пишет о Пушкине с редкостной даже в наши дни честностью и взвешенностью.
…Уже нашел свое место в литературоведении термин «демифологизация А.С. Пушкина». Термин связан с теми исследователями, которые не принимают данную точку зрения, а пытаются снять «хрестоматийный глянец» с поэта, чтобы создать свою точку зрения об его личности и творчества. Когда исследователь защищает только одну точку зрения, он оформляет деформированный образ поэта. …Когда существуют минимум две точки зрения, тогда читатель сможет сделать сам себе выводы о реальности данной ситуации. <…>
Русский писатель и исследователь Юрий Дружников связывает создание мифов в России с ментальностью этого народа: «…только в России возможно такое: превращать поэта в атеиста одновременно с его обожествлением».
То, что критики называют моим разоблачением мифов, в действительности лишь попытка разгрести наслоения… <…> Уточню: понять субъективно, сделать шажок к истине, ибо истина непостижима для целых народов, что уж говорить о литераторе-единоличнике.
…Я медленно копаю до исходного документа, а нет его — до свидетельств очевидцев. <…> Копаю слоями: сперва просто как любознательный читатель, потом как историк, литературовед, наконец, как писатель, то есть с эмоциями. <…>
Ошибки прошлого помогают разбираться в себе, в окружении, даже в литературе. Читатель вправе строго спросить: какая связь между книгами этого автора, меж Павликом Морозовым и Пушкиным? А это крайности русского духа: бездна падения и бездна величия. <…>
Мы все жертвы мифов, но так же, как одни хотят заблуждаться, другие хотят понять суть заблуждений.
…Я аккумулирую все точки зрения. Включая, разумеется, собственную, — иначе для чего же писать? … При этом открыт любым новым углам зрения, буде таковые возникнут.