• Оглавление
• Выдержки из предисловия
• Рецензии
  

ОГЛАВЛЕНИЕ

Вместо предисловия

МИР ПЕРВЫЙ

Село
Отец
Мать
Я родился
Город
В школе
Школа окончена
Университет
О моем религиозном воспитании
Война

МИР ВТОРОЙ

За три месяца плена
Американцы
Дело репатриации
Моя жизнь в Мюнхене
Что ожидало меня в третьем доме
У четы Циннбауэр
Я снова остался один
Я, кажется, начал устраиваться в Германии
Семинария
В конце ноября
Марианна

МИР ТРЕТИЙ

Визы мы ожидали долго
С первых дней, как мы приехали в Америку
Спорт в американских колледжах
Пастор церкви
За это время в Америке
Начало учебного года
Мы решили на полгода поехать в Европу
Возвращение в США
В середине года
Образование в американских народных школах
Сперва сыновья, а за ними и дочери
Распад Советского Союза
Голландское отделение Общества имени Соловьева
Из всех встреч самая печальная     
О Гавайях и гавайцах

МОЯ ВЕРА

Исповедь

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ

Эта книга о встрече автора с Западом в эмиграции и одновременно вопрос: почему Россия нe Запад? Это своего рода Apologia pro vita sua.
Но прежде чем встретиться с Западом, автор, бывший советский и по-советски воспитанный, рассказал, как он на Западе встретился с Россией в лице русских послереволюционных эмигрантов. Это было в так называемой Русской освободительной армии генерала Власова за шесть недель до окончания войны. Пережив плен, когда исход войны был уже предрешен, oн под конец марта 1945 года в группе других из лагеря военнопленных подался в эту армию не потому, что думал помогать немцам, а чтобы избежать массовой насильственной репатриации в Советский Союз на расправу. Вся группа оказалaсь в офицерской школе РОА в городке Мюнсинген, в юго-западной части Германии. Немцы не успели даже обмундировать этих новобранцев и дать им оружие, как война окончилась.
В той армии оказалось несколько русских эмигрантов из Югославии, молодых людей его лет. Они сразу заинтересовались советскими русскими из немецких лагерей. Этих эмигрантов отличало особое русское сознание. Они — русские, славяне. А у нас, советских, oсобенно у молодых, получивших советское образование, невзирая на жестокую войну, — интернациональное сознание, классовая мораль. И вот здесь же, при этой первой встрече, наш интернационализм и классовая мораль сразу рассеялись «как сон, как утренний туман».
Позже автор близко сходился с некоторыми из старой эмиграции — их называли старыми мы, послевоенные новые эмигранты. Это были люди, которые, по их свидетельству, «унесли Россию с собой» в эмиграцию. На Западе они жили Россией и русским сознанием. А для нас та «Рассея» канула в историю — и возвратится ли она? A после великой победы Советский Союз так укрепился, что возвращению в старую Россию, казалось, не было больше места в истории. Нам нужно было устраиваться жить на Западе, «надолго, навсегда», входить в экономическую и общественную жизнь Запада.
Живя в свободном и благоустроенном мире, автор задавался вопросом, почему Россия не смогла устроить жизнь так свободно и благоустроенно, как Запад? Он был далек от идеализации Запада. На Западе, полном своего комплекса превосходства и высокомерия, немало своих изъянов. Однако западные страны создали государственные учреждения, т.е. бюрократию, суды и полицию, на которых граждане могут положиться. За бюрократией, и особенно полицией, чтобы избежать злоупотребления властью, наблюдают и проверяют их работу нарочно для этого учрежденные или избранные гражданские комиссии. Кроме того, Запад создал частные общественные организации и всевозможные профессиональные ассоциации, независимые от государственных учреждений (non governmental organizations), которые, оставаясь лояльными к правительству, противостоят самовластию бюрократии, особенно полиции, защищая права и свободу граждан. Они отстаивают даже права иностранцев.
В России всего этого не было. Россия не станет Западом. Политическая система в России сложилась на централизованных началах, где в настоящее время вся власть хотя избирается народом, исходит только сверху. О произволе русской бюрократии и милиции говорить не нужно. Всем известны их самоуправство, бесконечная волокита, взяточничество и бесчеловечность. Для русских славянофилов, любивших Россию, как мать, бюрократия и особенно суды были позором для страны. Они все были монархистами, самыми лояльными подданными царя, однако не могли мириться с таким положением дел в России.
Если бы было возможно, размышлял автор этих строк, он охотно бросил бы свободную и благоустроенную жизнь на Западе, вернулся бы «домой» и, наверное, смог бы хоть немного помочь устроить свободную и благоустроенную жизнь на родине. Но он понимал, что это были тщетные мечты.
Распад Советского Союза автор переживал тяжело. Как это могло случиться? Конечно, утопическая идеология о построении какого-то совершенного общества не могла не распасться. Идеология поддерживалась только насилием режима. Созданный революционным насилием режим единогласия и единомыслия мог поддерживаться только насилием. Ленинизм создал настоящую «тюрьму народов». Но сколько государство может продержаться на насилии? Когда Горбачев позволил гласность, идеология, в которую все равно уже давно никто не верил, распалась сама по себе.
Идеология распалась, но не мог ли Советский Союз, великая держава, существовать и без утопической идеологии? Многонациональная Российская империя создавалась и существовала задолго до появления этой утопической идеологии. Не мог ли и Советский Союз, великая держава, существовать без утопической идеологии? Кому нужна была эта утопия? Нужно же было выдумать такую идеологию!
Почему нельзя было создать, по выражению американской конституции, «более совершенный союз» свободных республик, основанный на обоюдных интересах? Но дело было в том, что режим единогласия и единомыслия не создал самостоятельной политической мысли.
В настоящее время многие русские люди, получив профессию, покидают Россию и ищут более благоустроенной жизни в Австралии, Новой Зеландии, Америке и других странах. Встречаясь с ними, я иногда спрашиваю их, как это случились, что Советский Союз распался? Но никто не может ответить — почему. Некоторые из них даже не понимают вопроса.
Россия — страна бунтов, переворотов, революций. К началу XX столетия самодержавие, бесспорно, изжило себя. Но вместо того, чтобы постепенно реформировать устаревший политический строй, русским понадобилась революция — полное разрушение и политического строя, и экономического. Коллективизация была сознательным разрушением веками сложившегося крестьянского быта. А когда тоталитарный режим Советского Союза канул в помойную яму истории и появилась возможность создать новый, более совершенный, как сказано выше, союз, устроенный на федеральных началах, русским понадобилось разрушить весь Союз. Недаром Европа боится русской разрушительной силы, скрытой в народных массах. Никто не знает, куда и как эта сила обернется.
Но никогда не поздно перейти от разрушения к созиданию, не разрушать ради того, чтобы создать какое-то новое настоящее или небывалое будущее — «новый мир». Прошлое всегда остается непрошедшей и непреходящей основой настоящего и будущего. Хочется видеть Россию благоустроенную, со свободными общественными учреждениями. Россию, где политическая власть не исходит из центра, где полномочия всех слоев власти — низшей, средней и высшей — строго ограничены и управляются собственными статутами, в соответствии с конституцией. Где человек является суверенной личностью, и если он не служит в государственном учреждении, он есть личность, независимая и не ответственная перед властью, кроме уплаты положенных налогов, но где сами власти зависят от воли избирающего их народа. Где судьи судят независимо от властей и творят суд по праву и закону. Это книга о России, о любви и горьких переживаниях. <...>

РЕЦЕНЗИИ

Ольга Бугославская
«Небо не вмещалось ни в ГУЛАГ ни в Холокост…»


Автобиографические жанры предоставляют авторам исключительно богатые возможности. Опубликованные издательством «Русский путь» воспоминания Г.А.Рара и М.Я.Клименко вмещают в себя историческую хронику, семейную сагу, биографию, философский трактат, роман-воспитание, историю любви, элементы шпионского и политического детектива, путеводитель, а также русскую литературу и философию, от Афанасия Никитина до Достоевского, Ильина и Бердяева.
Из названий ясно, что обе книги написаны с мировоззренческих позиций, ушедших в идеалистическое прошлое. Долг, отчет, ответственность — не самые актуальные на сегодняшний день категории.
<...>
Михаил Клименко родился в бывшем Советском Союзе. В его родном селе, находившемся недалеко от польской границы, говорили «на смеси русско-польско-белорусско-литовско-украинского» языков. Во время войны попал в плен. Чтобы спастись из фашистского концлагеря, записался в РОА генерала Власова. После капитуляции Германии Михаилу Клименко удалось избежать выдачи советским властям, и он остался жить в Германии. Там, а также в Швейцарии он продолжил историческое образование, начатое еще до войны в Харькове, — занимался восточным богословием, историей христианской церкви, древними языками. Затем он был вынужден перебраться в США, а потом окончательно обосновался на Гавайях. Райские острова, по признанию автора, оказались для него своего рода западней, «золотой клеткой», из которой он стремился, но так и не смог выбраться.
Понятие «родина» представляется в этой автобиографии большой личной проблемой и драмой. Родители Михаила Клименко пережили разруху, голод, коллективизацию, на их глазах осуществлялось раскулачивание, они многократно теряли плоды своих нелегких трудов. И они сами, и их сын были убеждены, что власть разоряет и грабит крестьян. Симпатий к советам и к коммунистической идеологии Михаил Клименко не испытывал никогда. Любимой прекрасной родины, какая была у эмигрантов первой, белой волны, Михаил Клименко не знал. Однако при всем том «распад Советского Союза автор переживал тяжело», без ликования. В отличие от белоэмигрантов, ему не была знакома тоска по родине. Но в то же время Михаил Клименко пишет: «И всегда, всегда Россия стояла передо мной. Что бы я ни писал, о чем ни думал, я имел в виду Россию».
Если Глеб Рар жил внутри русской общины, то Михаил Клименко полностью включился сначала в немецкую, а потом в американскую жизнь. В Германии судьба свела его с немецкой пожилой парой, которая фактически заменила ему родителей. Женой стала девушка из Швейцарии. Ближний круг знакомых составляли профессора европейских и американских университетов. Русские во второй и третьей частях воспоминаний встречаются редко. Это должно было бы способствовать отчуждению или как минимум равнодушию в отношении того, что касается России. Однако равнодушия нет и в помине. Автор очень горячо защищает покинутую родину от несправедливых нападок западной пропагандистской машины. Его возмущает, что американцы присвоили себе победу в войне, забыв об участии других стран. Что, окружив СССР со всех сторон военными базами, поднимают шум вокруг советской базы на Кубе. Что, спустя короткое время после войны, немцы «больше уже не вспоминали о своих жестокостях и преступлениях в России, но зато были полны возмущений по поводу жестокостей русских в отношении немцев и тщательно документировали все происшествия и свои потери в войне от русских».
Основной причиной переезда Михаила Клименко в США было желание дать будущим детям родину. Это осуществилось, дети стали американцами. Но сам он Америку так и не полюбил. В книге высказано очень много критических суждений об американской действительности, особенно о системе образования. При взгляде из Америки Европа и Россия в книге Михаила Клименко во многом образуют единое целое, которое автору внутренне ближе. Критический образ мышления вообще не позволяет ему чем-то безусловно восхищаться и что-то полностью принимать.
В отличие от Г.А.Рара, который возвращался в Москву преисполненным веры в лучшее будущее, Михаил Клименко от поездки на родину облегчения не испытал: его родное село оказалось полностью разоренным. Изгнанный из родной страны, хотя вроде бы и не очень любимой, после долгих лет жизни в Европе и Америке этот человек оказался запертым на прекрасном, но удаленном от всего света острове, где он изначально никак не хотел задерживаться. На протяжении всего повествования чувствуется растерянность автора: чего судьба хотела от него? Почему привела именно туда, куда привела? Это впечатление усиливается тем, что книга очевидно написана человеком, который думает не на русском языке. Это выражается и на лексическом, и на синтаксическом уровне. Так может перевести на русский переводчик, для которого русский язык не родной. Но это никак не недостаток. Наоборот, некоторая затрудненность языка очень соответствует общему настроению книги.
Так же, как и Глеб Рар, Михаил Клименко — человек верующий: «В разброде, суматохе и беспорядке мира должен быть какой-то смысл. Не может быть, чтобы весь мир, вся наша жизнь были бессмысленным, бесцельным нагромождением событий». Но там, где у Глеба Рара — уверенность и полная убежденность, у Михаила Клименко — беспокойная мысль, поиск и внутренняя напряженность. Он многократно повторяет, что долго ничего не понимал в православном, а впоследствии и в католическом богослужении и на самих службах чувствовал себя чужим. Обрядовой стороне дела Михаил Клименко, в отличие от Глеба Рара, не склонен придавать значения: «Я не имел школьных казенных уроков по религии. Может, это и спасло меня от показного в религии, от несущественного, от внешне обрядового, которого в религии, особенно в нашем православии, очень много». И он не обходит стороной самый острый вопрос, связанный с христианским вероучением: «Оправдание зла и страдания невинных в мире тем, что Бог создал человека свободным и человек, воспользовавшись своей свободой, отпал от Бога и пошел путем зла, кажется неубедительным. Бог, всемогущий Творец, давая человеку полную свободу и зная, что человек пойдет путем зла, должен был иметь достаточно средств, чтобы предотвратить хотя бы самые ярые выступления зла и страдания невинных. … Почему небо не вмешалось в такие явно несправедливые человеческие отношения, как крепостное право, расизм, дискриминация, апартеид? Небо не вмешалось ни в ГУЛАГ, ни в Холокост. Как справедливый, добрый, любящий Бог мог попустить господство зла и страдания невинных в мире? Это является не самым ли большим камнем преткновения для многих ищущих Бога. Зная, что человек пойдет путем зла, Бог должен быть ответственным за зло, быть причиной зла». Далее автор констатирует, что на это «ответа ни у кого нет», «можно только гадать»…
Глеб Рар возлагал большие надежды на воссоединение Русской православной церкви, считая, что именно в православной церкви живет истина, а потому ее процветание означает процветание и духовное преображение страны и народа. Михаил Клименко оценивает состояние всей христианской церкви в целом. И при этом видит односторонность и несамодостаточность как отдельно взятой восточной, так и отдельно взятой западной ветвей христианства и необходимость их примирения и объединения: «…христианство должно быть единым восточно-западным, кафолическим, то есть общим, вселенским, не разделенным…». Примирение двух начал — «восточного, состоящего из преданности и покорности Божеству, и западного, утверждающего активность, самодеятельность человека», — мыслится им как восстановление изначальной сущности христианства, которое способно гармонизировать и преобразить жизнь как в России, так и на Западе. Впрочем, он прекрасно понимает, что это утопия.



Андрей Мартынов
Невинный предатель
Неантисоветский антисоветчик
 

Можно сколь угодно спорить об уместности довоенного террора — уменьшил он потенциальную «пятую колонну» или, наоборот, репрессии ожесточили часть населения, превратив мнимых противников режима в реальных. Не о том речь. Факт, что политика Москвы в отношении собственных военнослужащих, попавших в плен, а также граждан, оказавшихся на оккупированной территории, увеличила число собственных противников.
Михаил Яковлевич Клименко не был в восторге от советской власти. Ему, глубоко верующему человеку, не могла нравиться агрессивная атеистическая пропаганда. Не был он в восторге и от коллективизации, которая коснулась его семьи. Но тем не менее он оставался вполне лояльным режиму человеком. Пошел на фронт. Честно воевал. Попал в плен. В лагерях за счет других не выживал. Какое-то время работал остарбайтером. В 1945 году узнал, что все граждане Советского Союза в соответствии с пунктами Крымской (Ялтинской) конференции подлежат обязательной депортации на родину вне зависимости от их желания. В том числе военнопленные, ранее объявленные Сталиным предателями. «Где-то таилась мысль, что после поражения Германии война между союзниками будет неизбежной. Не может же Америка терпеть коммунистический строй». Поэтому в марте 1945 года Клименко записывается в Русскую освободительную армию генерал-лейтенанта Андрея Власова, к которой, как к боевой единице, относился довольно критично. Не похоже на логику «немецкого холуя», как изящно клеймила всех коллаборантов советская пропаганда (впрочем, были и такие). Да и трусостью такой поступок назвать сложно. Скорее разумная (и по-человечески понятная) осторожность.
Расчет Клименко провалился. Власовцев насильственно депортировали в СССР. Правда, некоторым удалось избежать высылки, сопровождавшейся зачастую трагедиями. Клименко оказался в числе уцелевших. Работал. Учился. Защитил диссертацию. Перебрался в Соединенные Штаты. Преподавал в славянском отделении Университета штата Канзас. Увлекся русской философией, Владимиром Соловьевым. И нельзя сказать, что мемуарист стал антисоветчиком или просто озлобился на страну, разлучившую его с близкими (первое письмо на родину, опасаясь репрессий в отношении родных, осмелился написать лишь после смерти Сталина).
Нет, злобы не было и в помине. Так, по поводу размещения советских ракет на Кубе в 1962 году, повлекшего официальные протесты Вашингтона (Карибский кризис), он писал: «Американское правительство рядом договоров окружило Советский Союз своими военными базами от Японии до Норвегии. Бесспорно, думал я, советские ракеты у американских берегов напугали нервных американцев. Но также бесспорно... что Советский Союз боится американских военных баз у своих границ... Почему советское правительство не протестовало открыто, как Кеннеди, против американских баз?.. Из страха? А может, Москва была уверена, что эти военные базы на чужих территориях не пригодятся».
Все это далеко от образа оголтелого сторонника «крестового похода против большевизма», каковыми представляла советская пропаганда русских эмигрантов. Хотя были и такие. Только стали они антисоветчиками не по мановению руки ЦРУ или НАТО (ранее Антанты или гестапо). Их создал режим, с которым они боролись. Как у Ницше: «Если долго сражаться с драконами, сам станешь драконом»… Или все-таки победителем дракона — Георгием?