Настоящее издание является третьим пилотным выпуском «Материалов для биобиблиографического словаря “Российское научное зарубежье”», разрабатываемого в рамках одноименного проекта Дома Русского Зарубежья им. Александра Солженицына. Он посвящен российским востоковедам, по различным причинам покинувшим Российскую империю / СССР и работавшим за рубежом в период со второй половины XIX в. до начала Второй мировой войны.
Многие десятилетия представление советского общества об отечественной «науке о Востоке» (выражение академика В.М.Алексеева), как и о многих других научных дисциплинах, было редуцировано до узкого перечня «разрешенных» имен и академических институций. Между тем, полнокровная история российской науки складывается из нескольких неразрывных составляющих — истории «дореволюционной» науки, «советской» науки, сосредоточенной в академической, вузовской и ведомственных системах (военной, дипломатической и др.), науки российского зарубежья (всех волн эмиграции) и «репрессированной» науки.
Начало ХХ века часто называют «золотым веком» российского востоковедения. Изначально произраставшее на почве странничества, «хожений» в далекие страны, а затем стимулируемое культурной и экономической колонизацией огромных восточных пространств Российской империи, в XVIII—XIX вв. оно получило мощную прививку немецкой классической ориенталистики и к 1917 году признавалось одной из сильнейших национальных школ мирового востоковедения.
Революционные потрясения 1917 года и последовавшая за ними Гражданская война существенно изменили персональную и институциональную карту отечественной науки. Общий процесс трансформации персонального состава российского научного сообщества затронул и востоковедение. Парадоксально, но во многом благодаря именно революционным катаклизмам, расколовшим некогда единое научное сообщество на «метрополию» и «диаспору», российское востоковедение существенно расширило свое влияние на развитие мировой науки о Востоке — от Китая до Северной Америки и Австралии. Большинство востоковедов, оказавшихся или ушедших в эмиграцию, были людьми молодыми, в основном приват-доцентами. В отличие от других гуманитариев-эмигрантов, создававших национальную научную инфраструктуру и тем самым обрекавших себя на уход вглубь «национального тела» (что во многих случаях было весьма позитивным), ориенталисты не имели ни достаточного авторитета, ни средств, ни кадров для организации «своих» институтов или музеев. Отсутствие таких национальных институций стало одним из важных факторов быстрого «вживления» российских ученых в поначалу инородную профессиональную ткань Европы и США и их интеграции в мировую науку.
По нашим самым предварительным подсчетам, только в период между двумя мировыми войнами за пределами Российской империи / советской России / СССР осталось более пятисот отечественных специалистов, занимавшихся изучением разных периодов истории, культуры, экономики восточных стран. Оценивая эти данные, следует иметь в виду, что объем и содержание понятия «востоковедение» применительно к началу ХХ в. существенно отличались от современных. Наука о Востоке в этот период включала несколько пластов специалистов: академических ученых, дипломатов, военных, краеведов, философов, священнослужителей, коллекционеров восточного искусства, полиглотов и др. Все они вносили значительный научный вклад в изучение как восточных территорий Российской империи, так и сопредельных азиатских стран — Персии, Афганистана, Индии, Китая, Монголии, Кореи, Японии и др. Так, например, состоявшая на службе по ведомству Министерства иностранных дел целая генерация российских ориенталистов (Н.В.Ханыков, С.В.Жуковский, В.Ф.Минорский и др.) гармонично сочетала изучение новейшей политической и социально-экономической истории азиатских стран с глубоким интересом к седой древности, многовековым традициям и культуре восточных народов. Российские военные востоковеды, как показал недавно в выдающейся работе М.К.Басханов, также внесли исключительный вклад в развитие и академического востоковедения, и представлений российского общества о Востоке. Очень часто именно они были первыми специально подготовленными исследователями, сумевшими достичь отдаленных, малоизвестных областей Азии и представившими бесценные научные данные о них.
По сравнению с другими гуманитарными сообществами структура и характер эмиграции специалистов-востоковедов после 1917 г. имели свои особенности. Так, одной из тяжелейших и наиболее ощутимых на протяжении многих десятилетий потерь для многих гуманитарных наук был отъезд ряда крупнейших ученых — признанных лидеров в своих научных дисциплинах. Достаточно напомнить, что антиковедение и византинистика лишились таких выдающихся специалистов, как академики Михаил Иванович Ростовцев (1870–1952) и Никодим Павлович Кондаков (1844–1925), члены-корреспонденты АН Фаддей Францевич Зелинский (1859–1944) и Александр Александрович Васильев (1867–1953) и др.
Между тем востоковедение в значительной мере сохранило свои ведущие академические кадры. Несмотря на благоприятные возможности для эмиграции (регулярные зарубежные командировки) и размышления на эту тему, никто из академиков-востоковедов не воспользовался представившимися возможностями.
Напротив, «приват-доцентское» и «консульское» звено востоковедов пострадало весьма существенно. Многие находившиеся на дипломатической службе или в научной командировке специалисты остались в странах пребывания. Насколько этот урон был значим для дальнейшего развития ориенталистики в нашей стране, показывает небольшой перечень имен известных ученых, оставшихся за рубежом, — японист Сергей Григорьевич Елисеев (1889–1975), тюркологи Владимир Алексеевич Иванов (1886–1970) и Владимир Федорович Минорский (1877–1966), синологи Сергей Михайлович Широкогоров (1887–1939) и Игорь Павлович Митрофанов (1892–1943), египтологи Владимир Михайлович Викентьев (1882–1960) и Григорий Иванович Лукьянов (1885–1945), кавказоведы Николай Георгиевич Адонц (1871–1942) и Георгий Васильевич Баев (1869–1939).
То, что стало потерями для российского научного сообщества и российского национального самосознания в целом, обернулось значительным приобретением для мировой науки. Так, выдающийся этнолог, лингвист, археолог и антрополог, исследователь Сибири и стран Дальнего Востока Сергей Михайлович Широкогоров, в 1922 г. эмигрировавший в Китай, в дальнейшем преподавал в университетах Пекина, Шанхая, Амоя и Кантона. Именно в годы эмиграции вышли его основные труды по тунгусоведению, сибирскому шаманизму, физической антропологии национальных меньшинств в Китае, теоретической этнологии, навсегда закрепившие за ним репутацию одного из самых крупных ученых-этнологов ХХ века.
Не вернулся на родину после революции 1917 г. и выдающийся русский тюрколог, выпускник Лазаревского института восточных языков Владимир Федорович Минорский. По словам его учителя А.Е.Крымского, Минорский «превосходно <...> владел всеми восточными языками, он изъездил Персию вдоль и поперек, знает ее, понимает ее. По убеждениям это человек кристальной честности и неподкупности». Поверенный в делах России в Персии, Минорский до 1919 г. оставался в этой стране, а затем жил во Франции, с начала 30-х годов — в Великобритании, где преподавал в Школе восточных и африканских исследований при Лондонском университете и в Кембридже.
Ряд российских ученых-эмигрантов (или выходцев из эмигрантских семей) оказали значительное влияние на становление восточных страноведческих школ американской науки. Приват-доцент Петроградского университета японист Сергей Григорьевич Елисеев создал и возглавил в 30-е годы в Гарварде крупнейший научный центр синологии и японоведения. Историк и политолог Александр Адамович Беннигсен (1913–1988) сформировал школу американских специалистов по мусульманству советской Средней Азии и Закавказья. Барон Петр Алексеевич Будберг (1903–1972), специалист по сино-алтайским языкам, ранней истории китайской культуры и китайской классической письменности, с 1940 г. руководил кафедрой востоковедения Калифорнийского университета в Беркли.
Возможно, именно удачная профессиональная карьера, сохранение своего социального статуса, культурной и этнической идентификации, а следовательно, невозможность доказательства тезиса об «оторванности от родной почвы» как причине научного бесплодия оказались причиной того, что и история судеб российских востоковедов в эмиграции до сих пор остается малоизвестной в России. Ни в энциклопедии «Русское зарубежье: Золотая книга русской эмиграции» (М., 1997), ни в трех изданиях многотомного справочника С.Д.Милибанд, посвященного востоковедам СССР и России, нет имен отечественных ориенталистов, работавших за рубежом в первой половине ХХ в. Тема «российское востоковедное зарубежье» остается уделом преимущественно специальных научных изданий и рассматривается в основном на уровне научных биографий отдельных специалистов.
Между тем впервые многие имена российских востоковедов-эмигрантов были указаны еще в конце 1970-х в пионерской публикации Ф.Ф.Перченка (псевд. Вознесенский И.), а различные концептуальные подходы для описания исторического феномена российской востоковедной диаспоры уже предложены в работах А.М.Решетова, В.М.Алпатова, П.Э.Подалко и в наших статьях.
Данный пилотный выпуск является первым опытом систематического описания персонального состава российского востоковедного зарубежья и включает свыше трехсот имен востоковедов, родившихся по 1921 г. включительно (год окончания Гражданской войны) и покинувших Россию / СССР до начала Второй мировой войны. Материалы выпуска отражают основные потоки российских научных миграций XIX — первой половины XX в.: специалистов, в течение многих лет работавших за рубежом во второй половине XIX в.; представителей массовой эмиграции 1880–1900-х годов; научных беженцев периода Гражданской войны (1917–1921). В него вошли сведения об исследователях Востока всех периодов (древней, средневековой, новой, новейшей), его истории, литературы, языка, культуры в целом, экономики, географии, демографии и т.д. Главными критериями отнесения персоналии к цеху востоковедов служили по отдельности или в комбинации следующие признаки: наличие востоковедного образования, знание восточных языков, опубликованные научные и научно-популярные работы, участие в профессиональных общественных организациях. В выпуск включены также те специалисты из стран, получивших после 1917 г. национально-государственную самостоятельность (Польша, Латвия, Литва, Эстония, Финляндия), которые в течение многих лет работали и / или публиковались в России, а также сотрудники Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), часть из которых имела советское гражданство, но принимала активное участие в научных изданиях зарубежья.
<...>