Квартира № 2 и ее окрестности    
— Предыстория с участием писателя Заяицкого. — Такие разные Хрюковы. — Морозовская
пастораль и блистательные Людаевы. — Димерджи, Бобров и Сумароков. — «КОАПП». — Сага
о Газенновых. — Марыхна. — Секс–символ квартиры Маня Лошадкина. — Истцы и ответчики.
— Связь времен. — Двор и флигель.

О моем отце, художнике Алексее Айзенмане                     

О маме  

Со стороны отца. Взгляд со своей колокольни
        
Детская пастораль в летнем колорите. De profundis
— Крюково – Москва. — Москва – Тучково (деревня Петрово). — Кременье I – Кременье II.
— Калистово. — Плаксинино.

Подруга дней моих суровых на фоне городского пейзажа

Под сенью нянюшек в цвету. Элегические записки о мыле и мыловарении                        
— История первая. — История вторая. — История третья. — История четвертая. — История пятая.

Триптих детский тоталитарный                          
— 1. — 2. — 3.

Встреча в метро

Кунсткамера, или Пейзаж 90–х. Работа с натуры

Безымянный тупик, 4  

В обратной перспективе  

Витя Гордон и все–все–все

Истории из истории советского костюма, а также сопутствующие им истории в жанре эго–истории
— Про то, во что одевались мы и наши родители. — Про синее, хлопчатобумажное, с белой
каемкой. — Про вязальный бум. — Про воплощения горного козла. — Про куртку из выворотной
кожи. — Про плюшевый шушун. — Про овчинный тулуп. — Про лайковый пиджак. — Про болгарскую дубленку. — Про шляпы и про тараканов. — Про джинсы и батники. — Про обувь.

«Если мне что-то дано, я должна это высказать»

РЕЦЕНЗИИ

Валерий Иванов
и Мурка,— и голос Ахматовой


В издательстве «Русский путь» вышла очередная «московская» новинка: Ольга Вельчинская. «Квартира №2 и ее окрестности».

Неторопливый, день за днем, рассказ о семейном жилище, до самых недавних пор коммунальном, с его стенами и окнами, заявлениями жильцов в ЖЭК и справками с места работы — может ли он захватить внимание читателя целиком, как захватывает боевик или фантастика? Рассказ о маленьких и понемногу взрослеющих детях, о пьющих или непьющих соседях и о детях соседей, о всяких старых вещах и разных мелких событиях всевозможной степени давности? Может, может, конечно, может!
Начав читать книгу Ольги Вельчинской «Квартира № 2 и ее окрестности», вы с первых страниц почувствуете, что в ваших руках — самое настоящее открытие, что вы один из первых, кто вдруг «въезжает в тему» (жаргонный смысл выражения в данном случае дорастает до самого высокого лексического уровня). Потому что есть у нашей литературы такая тема — повседневная жизнь людей в советской России, в советской Москве. Там, где быт интеллигенции вдруг оказался насильственно вдавлен и раскатан по слою быта бывших трущобных и полутрущобных жителей, где обитатели городского «дна» смешались с «верхами», там все сравнялись по достатку и отношениям с властью и все вместе должны были найти возможность жить в этом невозможном симбиозе. А большие исторические события продолжали накладывать отпечаток на каждое маленькое частное существование.
Разумеется, вспоминать и описывать ту жизнь нельзя без соответствующего таланта, а он у автора есть. Вот, например: «Соседей детства я любила, как близких родственников, хотя и присутствовала при жестоких боях на кухне и в коридоре в начале 1953-го года, в апофеозе «дела врачей». Изрыгая сочные проклятия, соседи Хрюковы и Газенновы метали друг в друга горячие чайники и утюги — один снаряд однажды едва не задел нас с мамой. Соседи никак не могли прийти к соглашению, как они поделят две наших комнаты после того, как нас вышлют в город Биробиджан. Такова была гуманная задумка товарища Сталина, желавшего уберечь московских евреев от народного гнева по вине врачей-отравителей. Со дня на день ожидая высылки, мама старалась купать пятилетнюю меня в жестяной ванночке как можно чаще, чтобы «надольше» хватило».
Чего только не было в той жизни, в той квартире № 2 в доме № 5 по Мансуровскому переулку! И красавица Аля-«Мурка» чудом выжила от ножевого ранения зэковской финкой под самое сердце, и низкий женский голос по телефону без всяких «здрассьте» или «извините» в адрес того, кто снял трубку, прямо и просто требовал кого надо — потому что это был голос Ахматовой, и вынашивались творческие планы художника Айзенмана, отца Ольги Вельчинской! И каждая подробность осталась замечена, описана и сохранена, воссоздав больше ста человеческих портретов в таких чертах, которые были бы недоступны поверхностному и слишком рациональному взгляду большинства современников.