• Оглавление
• Предисловия:
• Вход в тему
• Круг рассмотрения
• Рецензии
• Перейти на страницу об авторе

Вход в тему

Круг рассмотрения

ЧАСТЬ I — В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ

Глава 1 — Включая XVIII век

Глава 2 — При Александре I

Глава 3 — При Николае I

Глава 4 — В эпоху реформ

Глава 5 — После убийства Александра II

Глава 6 — В российском революционном движении

Глава 7 — Рождение сионизма

Глава 8 — На рубеже XIX–XX веков

Глава 9 — В революцию 1905

Глава 10 — В думское время

Глава 11 — Еврейское и русское осознание перед Мировой войной

Глава 12 — В войну (1914–1916)

 

Сквозь полвека работы над историей российской революции я множество раз соприкасался с вопросом русско-еврейских взаимоотношений. Они то и дело клином входили в события, в людскую психологию и вызывали накалённые страсти.
Я не терял надежды, что найдется прежде меня автор, кто объемно и равновесно, обоесторонне осветит нам этот калёный клин. Но чаще встречаем укоры односторонние: либо о вине русских перед евреями, даже об извечной испорченности русского народа, — этого с избытком. Либо, с другой стороны: кто из русских об этой взаимной проблеме писал — то большей частью запальчиво, переклонно, не желая и видеть, что бы за честь другой стороне в заслуги.
Не скажешь, что не хватает публицистов, — особенно у российских евреев их намного, намного больше, чем у русских. Однако при всем блистательном наборе умов и перьев — до сих пор не появился такой показ или освещение взаимной нашей истории, который встретил бы понимание с обеих сторон.
Но надо научиться не натягивать до звона напряжённых нитей переплетения.
Рад бы я был не пытать своих сил ещё на такой остроте. Но я верю, что эта история — попытка вникнуть в нее — не должна оставаться «запрещенной».
История «еврейского вопроса» в России (и только ли в России?) в первую очередь богата. Писать о ней — значит услышать самому новые голоса и донести их до читателя. (В этой книге еврейский голоса прозвучат много обильнее, нежели русские).
Но, по порывам общественного воздуха, — получается чаще: как идти по лезвию ножа. С двух сторон ощущаешь на себе возможные, невозможные и еще нарастающие упрёки и обвинения.
Чувство же, которое ведёт меня сквозь книгу о 200-летней совместной жизни русского и еврейского народов, — это поиск всех точек единого понимания и всех возможных путей в будущее, очищенных от горечи прошлого.
Как и все другие народы, как и все мы — еврейский народ и активный субъект истории и страдательный объект её, а нередко выполнял, даже и неосознанно, крупные задачи, навязанные Историей. «Еврейский вопрос» трактовался с многоположных точек зрения всегда страстно, но часто и самообманно. А ведь события, происходившие с любым народом в ходе Истории, — далеко не всегда определялись им одним, но и народами окружающими.
Слишком повышенная горячность сторон — унизительна для обеих. Однако не может существовать земного вопроса, негодного к раздумчивому обсуждению людьми. Увы, накоплялись в народной памяти взаимные обиды. Однако если замалчивать происшедшее — то когда излечим память? Пока народное мнение не найдет себе ясного пера — оно бывает гул неразборчивый, и хуже угрозно.
От минувших двух столетий уже не отвернуться наглухо. И — планета же стала мала, и в любом разделении — мы опять соседи.
Я долго откладывал эту книгу и рад был бы не брать на себя тяжесть её писать, но сроки моей жизни на исчерпе, и приходится взяться.
Никогда я не признавал ни за кем права на сокрытие того, что было. Не могу звать и к такому согласию, которое основывалось бы на неправедном освещении прошлого. Я призываю обе стороны — и русскую, и еврейскую — к терпеливому взаимопониманию и признанию своей доли греха, — а так легко от него отвернуться: да это же не мы…
Искренно стараюсь понять обе стороны. Для этого — погружаюсь в события, а не в полемику. Стремлюсь показать. Вступаю в споры лишь в тех неотклонимых случаях, где справедливость покрыта наслоениями неправды. Смею ожидать, что книга не будет встречена гневом крайних и непримиримых, а наоборот, сослужит взаимному согласию. Я надеюсь найти доброжелательных собеседников ив евреях, и в русских.
Автор понимает свою конечную задачу так: посильно разглядеть для будущего взаимодоступные и добрые пути русско-еврейских отношений.

1995

Эту книгу я писал, исходя лишь из велений исторического материала и поиска доброжелательных решений на будущее. Но надо не упускать из виду: за последние годы состояние России столь крушительно изменилось, что исследуемая проблема сильно отодвинулась и померкла сравнительно с другими нынешними российскими.

2000

Какие могут быть границы у этой книги?
Я отдаю себе отчет во всей сложности и огромности предмета. Понимаю, что у него есть и метафизическая сторона. Говорят даже, еврейскую проблему можно понять только и исключительно в религиозном и мистическом плане. Наличие такого плана я несомненно признаю, но, хотя, о том написаны уже многие книги, — думаю, он скрыт от людей и принципиально недоступен даже знатокам.
Однако и все основные судьбы человеческой истории конечно имеют мистические связи и влияния — но это не мешает нам рассматривать их в плане историко-бытийном. И вряд ли верховное освещение всегда обязательно для рассмотрения осязаемых, близких к нам явлений. В пределах нашего земного существования мы можем судить и о русских, и о евреях — земными мерками.
Я хочу осветить вопрос — в исторических, политических, бытовых и культурных отношениях только, — и почти только в пределах совместной двухвековой жизни русских и евреев в одном государстве. Я и думать не смею касаться четырёх-трёхтысячелетней глубины еврейской истории, уже внушительно наслоенной в стольких книгах и в бережных энциклопедиях. Не берусь я рассматривать историю евреев и в самых близких к нам странах — Польше, Германии, Австро-Венгрии. Я сосредотачиваюсь на русско-еврейских отношениях, притом с перевесом на ХХ век, знаменательный и катастрофичный в жизни обоих наших народов. На трудном взаимном опыте нашего сосуществования, и с попыткой рассеять непонимание ошибочное и обвинения ложные, а напомнить и об обвинениях справедливых. Книги, напечатанные в первые десятилетия этого века, уже и сильно не поспели в охвате этого опыта.
Конечно, современный автор не может при том упустить из виду уже полувековое существование государства Израиль и огромное влияние его на еврейскую, и не только еврейскую, жизнь во всем мире. Не может, хотя бы для объёмности собственного понимания, не попытаться для себя самого сколько-то вникнуть и во внутреннюю жизнь Израиля и духовные направления в нём, — а тогда невольно, боковыми отблесками, это может отразиться и в книге. Было бы непомерной претензией со стороны автора включать сюда основательное рассмотрение принципиальных вопросов сионизма и жизни Израиля. Однако я большое внимание придаю публикациям современных культурных российских евреев, проживших десятилетия в СССР, затем переехавших в Израиль и, таким образом, имевших случай переобмыслить на своём опыте еврейские проблемы.

 

«Вестник РХД» №184, II – 2002

Солженицын, посвятивший чуть ли не половину жизни изучению истории русской революции, не мог не встретить на своем пути проблему отношений между евреями и русскими. Он не терял надежды, что найдется прежде него автор, «кто объемно и равновесно осветит» этот вопрос, но, на самом деле, лишь Солженицыну эта тема и была по плечу, — хотя бы в силу его исключительного дара охватывать большие отрезки времени, сочетать движения широкого исторического потока и переживания людей в полотнах, достойных Толстого.
Ведь сам его замысел — понять и объяснить отношения между русскими и евреями в течение двухсот лет — требовал разработки огромного материала и глубокого знания и русского прошлого, и русской ментальности. Замысел предполагал и большое дерзновенье ума, так как вопрос этот всегда был горячим, таковым и остался: предубеждения, обиды, обоюдная страстность в подходе к событиям делали эту задачу неимоверно трудной...
По счастию, Солженицын в изучении этого чрезвычайно чувствительного поля всегда опирается на источники безусловно верные, на труды историков и публицистов из евреев, которые лучше других свидетелей могли дать отчет о том, как евреи смотрели на вынужденное и нелегкое сосуществование двух народов. Ведь история навязала общую жизнь на одной земле, несмотря на столь разные культурные и социальные традиции, преодолеть которые было чрезвычайно трудно.
Точка отсчета, принятая Солженицыным, — конец ХVIII века, хотя первая глава восходит к самому началу, к империи хазаров, соседствовавших с южными князьями. Крещение Руси в 988 году, давшее повод к первой конфронтации между иудаизмом и христианством на русской земле, было тем временем, когда сопоставление двух религий привело к ссорам, столкновениям, и к первым погромам. Уже в это время евреи отличаются тем, что принимают большое участие в коммерческой жизни Киева, и конфликты рождаются часто из-за экономического соревнования. В 1113 г., когда произошел Киевский погром, «еврей-ростовщик» был главной мишенью христиан. С самого начала, Солженицыну поразительно удается показать, хотя и в общих чертах, как сформировался образ еврея в коллективном сознании новообращенных русских христиан. Это был, скорее, конфликт интересов, и более социальных, нежели культурных традиций; иудаизм же служил только фоном.
Еврейский вопрос был четко поставлен Екатериной Великой в течение своего длинного царствования. Имеют ли евреи право жить в России где угодно? Чем заниматься? На каких условиях? Конец XVIII века, ознаменованный вхождением части Польши в состав Русской империи, законно ставил эти вопросы. России предстояло тогда освоить многочисленную массу евреев, замкнутую на самое себя, повинующуюся своим авторитетам (кагалу и раввинату), но претендующую играть немалую экономическую роль.
До конца XIX века, и чуть ли не до революции, Россия была страной в основном крестьянской, а до 1861 года с той трагической особенностью, что в ней все еще сохранялось крепостное право. Отношения между евреями и русскими существовали преимущественно в деревне. Солженицын совершенно правильно подчеркивает, что обе проблемы — проблема крепостного права и проблема еврейского населения — взаимосвязаны. Евреи, попавшие в Россию, не были ни крестьянами, ни крепостными, но тем не менее желали предаваться своим промыслам в деревне. Торговля винными напитками была их специальностью. В глазах русских крестьян, обреченных быть крепостными, евреи выглядят привилегированными, так как они — свободные граждане. Русским крестьянам мало известны те административные препоны, которые отягчают жизнь евреев. Они видят только их свободу и их немалые доходы.
Со своей стороны, евреи считают, что попытки правительства превратить их в свободных поселенцев (однако работающих на земле, а не торгующих вином), ограничить их пребывание чертой оседлости, рекрутский набор, — что все эти несправедливые меры направлены против них. Так, с самого начала, установилось взаимное непонимание. Солженицын считает, что от Александра I, который хотел «дать государству полезных граждан, а евреям родину», до Александра III, которому пришлось противостоять погромам, возникшим после убийства Александра II в 1881 г., русские цари честно и искренно пытались наделить евреев полноправным гражданством. Но что означает это слово до 1861 г., в стране с крепостным правом? Крестьяне прикреплены к земле, евреи принуждены жить в черте оседлости, правда, с многочисленными исключениями. Между этими двумя крайностями цари пытались разрешить проблему, которую осложняли взаимные обиды на местах. В течение XIX века ассимиляция евреев обнадежила как русскую, так и еврейскую интеллигенцию. Просвещение казалось для них тем царским путем, который решит проблему. Но со стороны евреев ассимиляция наткнется на сильное сопротивление народных масс, придерживающихся своей религии. Стоит ли напоминать, что в девятнадцатом веке Православие оставалось основным признаком принадлежности к русской нации. Всякий обращенный еврей для русской политической системы переставал быть евреем. Не удивительно, что это только вызывало раздражение и сопротивление всем тенденциям в пользу ассимиляции. Революционное движение вселило надежду на ускорение ассимиляции, но и тут оно своей роли не сыграло, и повело еврейские элиты по двум направлениям: к созданию чисто еврейского рабочего движения — Бунда, и к сионизму. К концу века ассимиляция казалась уже иллюзией.
Солженицын не придерживается какой-нибудь одной точки зрения, он — летописец нелегкой истории, которая состоит из непонимания, из безнадежных усилий, как властей и элит, так и простого народа, в поисках условий совместного существования. В итоге, несмотря на страсти, сопутствующие этой теме, его книга — повествование о той долгой трагедии, которая накануне революции (на чем оканчивается первый том этой фрески), еще далеко не утихала. Первая мировая война трагедию только усугубила. Евреи были разбросаны по всей Европе — как в Германской, так и в Русской империи; когда пришло время воевать, кем они себя определяли — русскими, немцами? Или солидарными между собой поверх тех границ, которые навязала им история? Вопрос этот проходит через всю книгу: как быть евреем в стране, чья идеологическая система чужда еврейству? Как сохранить еврейскую идентичность при приобретении родины? С большим нетерпением читатель ждет появления обещанных двух последующих томов.