• Оглавление
• Выдержки из предисловия
• Рецензии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Мальва Ланда. От переводчика

Евгений Рашковский. Голос из ушедших миров: заметки редактора

Глава 1. Возвращение «домой»
  
Глава 2. Моя родина Замостье  

Глава 3. Варшавские мостовые  

Глава 4. Тоска по дому  

Глава 5. Братоубийство  

Глава 6. Эмигрантские судьбы

Глава 7. Страна грез  

Глава 8. Начинаю прозревать 

Глава 9. Киев  

Глава 10. «Еврейский вопрос» 

Глава 11. Первый советский арест

Глава 12. По тюрьмам у «товарищей»

Глава 13. Второй советский арест

Глава 14. Сокамерники  

Глава 15. По этапу  

Глава 16. Тайга  

Глава 17. Сотоварищи по лагерю  

Глава 18. На диком бреге…  

Глава 19. Чудеса  

Глава 20. Надежда  

Глава 21. Свобода  

Глава 22. Грузия  

Глава 23. Тоска по еврейству 

Глава 24. Реабилитировали 

Глава 25. В своем отечестве…  

 

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ

Евгений Рашковский
Голос из ушедших миров: заметки редактора


Предлагаемая читателю мемуарная книга Моше Зальцмана  (1909-2000)  – «Они меня реабилитировали…» - перевод как бы второй ступени, перевод с перевода. В 1970 г. книга вышла в оригинале, на языке идиш, в Тель-Авиве. Семь лет спустя книга была переведена с идиша на французский , была быстро раскуплена и высоко оценена целым рядом рецензентов. А еще пять лет спустя книга, переведенная с французского перевода на немецкий, вышла в ФРГ (к сожалению, немецким изданием не располагаю). <...>
Далее, о биографической канве воспоминаний.
Моше Зальцман родился в 1909 г. в городе Замостье Люблинской губернии, входившей в состав Российской империи Королевства Польского, в среде самых бесправных, необеспеченных и презираемых низов тогдашней Польши – в среде нищих торговцев вразнос и ремесленного пролетариата. Люблинские земли и сопредельная с нею Восточная Галиция находились как бы в сердце «еврейского пояса» тогдашнего мира, располагавшегося вдоль полосы «Балтика – Черное море», т.е., по существу, вдоль определяющей меридиональной полосы Восточной Европы . Но именно по этой полосе прошли наиболее жестокие бои Первой мировой, а также тех войн, которые были связаны с революционными процессами становления новых восточноевропейскихх государств: Советской России, Польши, Украины, Белоруссии, республик Балтии. А уж далее – «красное колесо» последующего революционного и контрреволюционного террора и фашизма. И всё это – по территориально рассеянному и политически неорганизованному еврейскому населению, которое в основном было физически истреблено и, по существу, прекратило свое существование в этом самом бывшем «еврейском поясе».
Рано осиротев, Моше Зальцман вынужден был с отрочества зарабатывать на хлеб, а в 15 лет сделался активистом комсомольского и профсоюзного движения надомников-портных (сначала в Замостье, затем в Варшаве, затем в Париже).
Путь юных выходцев из патриархальных еврейских низов к коммунизму – как к некоему перевертышу духовных чаяний миллионов исстрадавшихся в ту эпоху людей разных этносов и вер – был примерно таков. Сначала – под влиянием Первой мировой войны и гражданской войны в России – вступление в социал-демократические движения и сопутствующие им профсоюзы , более всего отвечавшие традициям взаимовыручки и взаимопомощи среди патриархальных и мирных низов еврейских общин, а затем – вслед за разочарованием в успехах мирной социал-демократии Независимой Польши – в полукоммунистические организации: Комбунд,  прокоммунистические кружки среди левых социал-сионистов, левые фракции профсоюзов.  А уж далее – в политические, профсоюзные и молодежные организации безусловно пробольшевистского, просоветского толка . Так, тысячи и тысячи людей вольно или невольно попадали в историческую ловушку одной из самых яростных и абсолютистских идеологий ХХ века. А уж за идеологией большевизма  и за скреплявшей ее централизованной бюрократией ВКП/б/ и Коминтерна выстраивалась паутина «силовых» органов тогдашней Советской власти.
В 1933 г. Зальцман, как революционный политэмигрант из Европы, перебрался в Москву. Действительность «страны победившего социализма» оказалась для фанатичного и малообразованного, но наблюдательного и чуткого юноши – чуть ли не с первых дней пребывания в СССР – в некотором роде шоковой. Не пожелав делать карьеру профессионального коминтерновского «борца», но, тем не менее, желая отдать свои силы «мировому пролетариату», Зальцман перебрался в Киев, где устроился простым рабочим на пошивочную фабрику (1934), а в августе 1937 был арестован и, пережив нечеловеческие избиения и пытки, но так и не сознавшись в шпионаже в пользу «панской» Польши, был приговорен по 58 статье Уголовного кодекса к десяти годам лагерей, прошел через лагеря Казахстана (знаменитый КАРЛАГ), Алтая и Коми, по отбытии лагерного срока поселился в Грузии (г. Гурджаани), в 1957 г. репатриировался в Польшу, а оттуда довольно скоро перебрался во Францию. Умер в Париже 7 марта 2000 г.
На мой взгляд, книга воспоминаний Моше Зальцмана  может послужить для нынешнего читателя (особенно для молодого читателя) как бы тройным учебником.
Ибо, во-первых, она может послужить незаменимым пособием по истории трех исчезнувших исторических миров.
Что же это за миры? Это –
1) уничтоженный гитлеровскими варварами мир восточноевропейского еврейства;
2) мир европейского революционного движения первой половины ХХ столетия во всем многообразии его внутренних политических противоречий и во всей его духовной обреченности;
3) это, наконец, мир советской цивилизации тридцатых-пятидесятых годов прошлого столетия .
Во-вторых, книга может послужить полезным, из самых глубин жизни черпающим свои материалы учебником социального познания. В данном случае я имею в виду прежде всего необходимую и нерасторжимую связь утопизма, террора и коррупции.
Соблазн большевизма среди «униженных и оскорбленных» Восточной Европы первой трети прошлого века – одна из важнейших загадок универсальной истории: каким образом агрессия и ярость тогдашнего коммунизма захватила миллионы кротких, патриархальных, долготерпеливых людей тогдашнего Восточноевропейского ареала? Причем – не только евреев, но и людей иных национальностей и вер: славян, кавказцев, мадьяр? – Книга Моше Зальцмана дает нам немало материалов к размышлениям на сей счет.
Коммунизм в патриархальном «еврейском поясе» Восточной Европы первой трети прошлого столетия был мессианским, в существе своем полусредневековым движением изверившихся, исстрадавшихся, отчаявшихся. Впрочем, он был в известном смысле сродни смутным, эсеро-большевистским чаяниям социальных и культурных низов тогдашней России  – чаяниям кары для реальных или вымышленных угнетателей, чаяниям перераспределения материальных благ, чаяниям доступа к достижениям и радостям современной цивилизации благодаря заботе патриархальной и строгой власти;  чаяниям переиграть всю вселенскую жизнь как бы сызнова . Не отсюда ли – средневековая категоричность обращенной к массам ленинской формулы: «коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны»? Именно в силу этого столь контрастного со всей сложностью проблем ХХ столетия программного примитивизма, большевизм – равно как и иные современные ему тоталитарные движения – оказался способным на массовую мобилизацию самых низменных и примитивных сторон человеческой психологии: завистливости, мстительности, легковерия и комплекса безрассудной самоправоты.
В-третьих, книга М. Зальцмана может послужить и учебником выживания, если угодно, учебником науки выживать в невыносимых условиях идейного растления, духовного и физического уничтожения. Кто знает, – какие еще сюрпризы преподнесет нам всемирная и отечественная история? Или – точнее: какие сюрпризы мы еще преподнесем сами себе?
Но – во всяком случае – без некоторой высокой планки человеческого достоинства никакое нравственное, интеллектуальное и даже, в конечном счете, физическое выживание человека, выживание и индивидуальное, и групповое, и родовое, невозможно. Выживание невозможно без понимания и сострадания. Ибо и то и другое суть отсветы того образа и подобия Божия , ограждению, сохранению и развитию коего в самих себе призван каждый из нас.
Этой, казалось бы, простой, но так трудно дающейся обыденному сознанию истине учат нас выношенные в аду  советских репрессивных систем произведения Александра Солженицына, Варлама Шаламова, Евгении Гинзбург и многих других.
Впрочем, и выживание не самоцель. Самоцелью, скорее, должно быть человеческое достоинство. Наше достоинство перед Богом, перед людьми, перед самими собой.
Есть в книге Зальцмана такой эпизод. Польско-еврейский революционный эмигрант в Советском Союзе, больной и немощный человек по имени Рахмиэль Гортенкройт , повидав коллективизацию и спровоцированный властями «голодомор» в  деревне, открыто возвращает Московскому горкому ВКП/б/ свой партбилет. Возвращает, зная, что наверняка сам себя приглашает на собственную казнь. По сведениям Зальцмана, этот человек был расстрелян вскоре после убийства Кирова, т.е. где-то в начале 1935 г.  Но – как говорили в средневековой Европе – “Dixi et salvavi animam meam: я сказал и спас свою душу”… Наш мемуарист называет этого человека «калекой с умом гения».
Раскрытие правды о достоинстве человека составляет основное объективное духовное содержание книги воспоминаний Моше Зальцмана.
И еще одно соображение о важности этой книги.
В нынешнем нашем российском сознании российском сознании господствует вытекающая из комплекса нашей нераскаянности, неприкаянности ностальгия по временам большевистской диктатуры. Если угодно, компллекс реванша. И поддерживается этот комплекс и в нынешних обездоленных низах, и в «силовых» и бюрократических учреждениях, и среди тысяч  «высоколобых», да к тому же и удостоенных всяких научных и артистических титулов и званий.
Что сие? Неумение помнить  и мыслить? Следствие несбывшихся иллюзий? Неумение понять прямую преемственную связь между былой диктатурой и нынешней системой криминально-бюрократического капитализма?
Но мне хотелось бы думать, что рассказ немудрящего портного из Замостья о своих исканиях, заблуждениях и страданиях, а вместе с ними – и о страданиях несметных человеческих масс разных национальностей, верований и земель, – может быть, поможет кому-то обрести более трезвый и духовный взгляд на историю и жизнь...

 

РЕЦЕНЗИИ

Анна Кузнецова


Книга впервые вышла на идише в 1970 году в Тель-Авиве, затем переводилась на французский, немецкий и иврит, но автор мечтал видеть ее изданной в России. Родившись в 1909 году в той Польше, которая была частью Российской империи, из всех революционных движений, соблазнявших тогда молодежь, выбрал коммунистическое. Из Франции в 1933 году эмигрировал в СССР, в 1937-м был арестован, прошел через пытки, но не оговорил ни себя, ни других; после лагерей и ссылки в 1957 году был репатриирован по договору с Польшей, но перебрался во Францию, где написал несколько книг и дожил до 2000 года. Воспоминания написаны в обратной композиции: начав их с возвращения в Варшаву, мемуарист обращается памятью в Замостье времен своего детства и оттуда ведет читателя по вехам своего жизненного пути. Пишет он «картинами» — в настоящем времени, со всеми сопровождающими эпизод звуками, красками, чувствами… Главы «Второй советский арест», «Сокамерники» и «По этапу» написаны более скупо — иначе их невозможно было бы читать.


ЛАГЕРНАЯ ОДИССЕЯ (отрывок)


Моше Зальцман относился к плеяде пламенных революционеров, искренне верящих в победу коммунизма во всем мире. Свою историю он рассказал в книге «Меня реабилитировали...: Из записок еврейского портного сталинских времен».
В 1933 году он добровольно приехал в Советский Союз из Франции, чтобы строить «новую общественную систему, в которой все люди на земле будут свободны и смогут жить... без войн, без экономического неравенства». Многие отговаривали: «Так вы что — сдурели или что? Вы что, не знаете, что в России дикий голод?» Зальцман был непреклонен («Я пошел в коммунисты не ради брюха»), а, кроме того, считал все эти разговоры о голоде лживой буржуазной пропагандой. Однако Москва встретила политэмигранта толпами бездомных голодных людей, похожих на беженцев: «И это — после триумфального завершения Первой пятилетки!»
Чем больше Зальцман узнавал советскую жизнь, тем больше возникало вопросов. «Почему такая низкая зарплата?» — спрашивал он сестру, фабричную работницу, которую годом раньше «партия послала в Советский Союз». И получал ответ: «Не разговаривай слишком много... Вообще слушай и не говори то, что думаешь!» Когда Моше стал работать портным, на его фабрике поймали женщину, попытавшуюся вынести восемь пуговиц и поменять на молоко для своих больных детей. Ей присудили четыре года лагерей. «Революции не делаются в лайковых перчатках», — внушал себе коммунист Зальцман. «Но внутренний голос вопил: “Так нельзя! Нельзя бросать каждого в лагеря!”» А скоро пришла и его очередь: следователи НКВД резиновыми дубинками, тяжелыми ботинками и «рабоче-крестьянскими кулаками» выбивали признание в шпионаже в пользу панской Польши. «Почему ты такой твердолобый? — уговаривал “хороший” энкавэдэшник окровавленного, почерневшего от побоев “шпиона”. — Подпиши бумагу и пойдешь в лагерь более или менее похожий на самого себя. Отбудешь свой срок, и тебя освободят. Если не подпишешь, умрешь под следствием... Самые большие люди, величайшие военные руководители ломались здесь и делали то, что требовало НКВД». И понять их можно, и осудить трудно. Но у еврейского портного Моше был свой довод: «Что скажет мой сын, когда вырастет? Что он будет думать обо мне? Нет! Не уступлю!» Так и не уступил. Еще один пример, как остаться человеком в нечеловеческих обстоятельствах. Оказывается, это все-таки возможно.
Книги для тех, кто ценит историю без белых пятен. Даже если эти пятна не такие уж белые — в грязи и крови.


Глеб Заварзин
Четыре года за восемь пуговиц
Рабоче-крестьянский кулак на голову политэмигранта


Что можно добавить к воспоминаниям о сталинском терроре, особенно после Солженицына, Шаламова, Разгона, Евгении Гинзбург? Однако путь еврейского портного Моше Зальцмана (1909–2000) до подвалов НКВД и архипелага ГУЛАГа оказался еще сложнее и извилистее, чем у них. Если Шаламов и Солженицын с рождения другой такой страны не знали, то для автора этой книги СССР поначалу был «страной грез», Землей Обетованной. Зальцман приехал в Советский Союз как политэмигрант в 1933 году. До этого жил во Франции, а еще раньше – в Польше, где в 15 лет проникся революционными идеями.
Так что его мемуары – во многом взгляд «человека со стороны», поначалу восторженный, даже благоговейный: «Как хороший еврей, приехавший в Израиль, идет к Стене Плача, так и я пошел на Красную площадь и стоял в долгой очереди в Мавзолей Ленина, чтобы видеть бальзамированное тело творца Революции». Но скоро ликование от приезда «в Москву! в Москву!» сменилось отрезвлением. В Париже рассказы о голодающей России казались лживой буржуазной пропагандой, но московский перрон встретил французского коммуниста толпой «крестьян, мужчин, женщин и детей, грязных, в лохмотьях, сидящих на корточках на земле… Откуда они?.. Почему скитаются, бездомные и голодные, в то время как рабочие руки нужны в хозяйстве!.. И это – после триумфального завершения Первой пятилетки!»
Со временем подобных вопросов и восклицаний возникало все больше. Вот собрание на фабрике в Киеве, где Зальцман работал портным: первый секретарь фабричного парткома, украинец, избран членом руководящего органа КП(б) Украины. «Все выступающие восхваляют его как человека, который вышел из украинских кадров. Все восхваляют мудрую политику Иосифа Виссарионовича Сталина. Моя интернациональная совесть не могла принять это. Я сказал: «Я не могу понять, почему мы так рады тому, что новый секретарь вышел из украинских кадров. Разве сотни тысяч евреев, русских и татар, поколения которых жили на Украинской земле и вместе с украинцами боролись против банд Петлюры и белополяков, не являются такими же «нашими»? Или случай с работницей той же фабрики, попытавшейся вынести восемь пуговиц, чтобы поменять на молоко детям. Ее отправили в лагерь на четыре года. «Мягкое обращение с людьми, – говорил я сам себе, – не научит их видеть в общественной собственности священную собственность». Но внутренний голос вопил: «Так нельзя! Нельзя бросать каждого в лагеря!»
По мнению редактора книги и автора предисловия Евгения Рашковского, она «может послужить для нынешнего читателя (особенно для молодого читателя) как бы тройным учебником». Так и есть. Во-первых, она рисует картину трех исчезнувших миров – уничтоженного фашистами мира восточноевропейского еврейства, мира европейского революционного движения первой половины ХХ века и мира советской цивилизации 1930–1950-х годов. Во-вторых, это учебник социального познания: как и почему коммунистическая идея захватила миллионы евреев и неевреев? И, наконец, наука выживания в самых невыносимых, невозможных обстоятельствах. Например, на допросах в НКВД: следователь «поднимает свой огромный кулак. «Погляди, – говорит он. – Рабоче-крестьянский кулак!» И его кулак опускается мне на голову. Падаю. И все трое пинают меня ногами, топчут меня, изрыгая самую грязную ругань… Открыл глаза – лежу в луже крови…» «Подпиши бумагу <признание в шпионаже в пользу «панской Польши». – Г.З.>, и пойдешь в лагерь более или менее похожий на самого себя... Если не подпишешь – умрешь под следствием… Самые большие люди, величайшие военные руководители ломались здесь и делали то, что требовало НКВД», – уговаривает другой, «добрый» следователь. Многие поступали именно так, и кто осудит их, измученных пытками и страхом за родных и близких. Альтернативы просто не было, но… «Я ответил, что скорее умру, чем оскверню свое имя и плюну на свое коммунистическое прошлое. На это он не сказал ничего». Принципиальный человек Моше Зальцман.