СОДЕРЖАНИЕ

Л. Белошевская. Пражское литературное содружество «Скит»
От составителей

АНТОЛОГИЯ

Альфред  Бем
Сон II («И снова, и снова снится...»)
Двое похорон («Твоя душа вместила песнопенья...»)

Сергей Рафальский
«Я смешон с моим костюмом странным...»
Молитва о России («Можно молиться слезами...»)
Скрипка («В двенадцатом часу пуховики теплы...»)
«Туман над осенью, над памятью...»
Отечество («Когда казалось: из окна...»)
Полет («Как на костре мечты дремоту жгли...»)
Дуэль («Еще рассвет из труб не вышел дымом...»)
«Уже года превозмогли...»
Планетарит

Николай Дзевановский
«Все горе испытав...»
Рыбаки («Случайною копейкой дорожа...»)
«Когда надежд сужаются дороги...»
Одесса
«Спускался город стройными рядами...»
«Я помню запах водорослей синих...»
«Я помню окрик в рокоте лебедок...»
«Я помню город. Он давно отрезан...»
«Как долог путь! Избитая дорога...»

Иван Тидеман
Тифозный эшелон. Рассказ
О плавающих и путешествующих. Отрывок из повести
 
Алексей Фотинский 
Весеннее («Протоптала в саду дорожки...»)
Июнь («Напряженно прислушались села...»)
Сенокос («К земле — поклоном...»)
Заводь («В зеленый пруд нырнула колокольня...»)
«Пусть невнятно бормочет укоры...»
«Все будет так, как было прежде, встарь...»
«Я рожден в глухих лесах Полесья...»
Демонстрация («В граниты дней...»)
 «Темный вечер склонился быстро...»
«Ах, уйти бы, уйти далече!..»

Екатерина Рейтлингер
«Не забудьте, янтарем и просинью...»
«Я годами работать буду...»
«Качание сухих ветвей...»
«В браслетах царская рука...»

Александр Туринцев
«С недавних пор мне чудится все чаще...»
Эпизод («За каждый куст, канаву — бой...»)
Конница («Как по площади пройдешь ты серединою...»)
Музыка («Когда на симфоническом концерте...»)
«На раны – соль...»

Вячеслав Лебедев
Изгнание
1. «Поднявший меч — погибнет от меча...»
2. «Рвал ветер свитки облаков...»
Вечернее возвращение («Оставшись жить, оставшись ждать...»)
На дальнем пути («Вот так — поля и белый дом...»)
Выход из круга («Тобой исполненный и замкнутый в тебе...»)
Шестикрылый серафим («Горит душа, как легкий пламень...»)
Стихи о крыльях («Безумный век, бессменный ураган!..»)
Стихи о современности
1. «На склоне дней трагических империй...»
2. «Республика в фригийском колпачке...»
3. «Никто не знал, что приближался срок...»
4. «Так началось — не освежали век...»
Цеппелин над Москвой («Цеппелин летел над Москвою...»)
Выше небоскребов («Как жаль, что в Европе нет небоскребов...») 
Звезда Атлантиды («В ночь после смерти дымился в свечах Эдиссон...») 
Письма разлуки («Вокзалы гремели, как землетрясение...»)
Полуденное сияниe («Ты чертишь планы торпеды...»)
Ропщущий Одиссей («Мы с детства просили о счастье...»)
Пролог («Лето сгорело в дыму сентября...»)
Весы Авеля («Ты отступаешь в тень своей судьбы...»)
Весна эмигрантская («На бульваре нищий пел “Разлуку”...»)
Кавалерийская баллада
Поэма временных лет
Новый Колумб

Христина Кроткова  
«А дни плывут, что в половодье льдины...»
«И день за днем, томительный и нежный...»
«Твоей нерадостной страны...»
Два проклятья («Бог оставил людям два проклятья...»)
«В буран сбылись осенние приметы...»
«Бабушка, бесшумная старушка...»
Преданье («С дыханьем застаревшей тишины...»)
Итальянские сонеты
I. Посвящение
II. Сожжение Савонаролы
VII. Дант
VIII. Венеция
IX. Боттичелли: «Весна»
XIII. Ночь
XIV. Прощание
Блаженство («Даль туманится утром и небом...»)
Рождение музыки («Умела петь, но птицы засмеяли...»)

Михаил Скачков 
«Так мы встречаемся с улыбкой...»
Музыка («Бьешь и болит...»)
За штукатуров («День-два без еды...»)
«Итак, равенство судеб...»
Биография («Я качался, как маятник...»)

Дмитрий Кобяков
«В почтовой конторе и сегодня так сини...»
«В таверне в трюмо, на столах и эстраде...»
«Когда-нибудь кто-нибудь это расскажет...»
«Мостков деревянных скользящая сырость...»
«Сны — буревестники грядущих дней...»
«Вот — выжатый день...»
 
Мария Мыслинская
«Взревел гудок назойливо и хлестко...»
Осеннее («Дождь, дождь и мир такой огромный...»)
«О, не сжимай в тиски тоски...»
«Хочу не петь, а говорить...»
Романтическое («О жизнь моя, все глуше, глуше...»)
«Еще одна пустая осень...»
Волга (Заклятие)
1. «В мутную синь...»
2. «Разливайся, золотая синь...»
Леночкина Россия. Рассказ

Михаил Иванников             
В степи. Отрывок из повести
Очень просто. Отрывок из повести

Борис Семенов
«Полуденных нам не услышать песен...»
Mache Funиbre («Снова годы ползут без крыл...»)
«Уж яблони на солнце устают...»
«Целомудренно сокрывшие печали...»
«Золотом и снегом зори росные...»
«Не было ни пытано, ни прошено...»
Осенняя («Маленький я, маленький...»)
«Росами студеными обрызнут...»
Ведьмы («Хмелея от серебряного сна...»)
Повесть о благоверном Царе и верноподданном Василии
Раиса Спинадель 
«Поистерлися тайные знаки...»
«С ухаба скачет на ухаб...»
«Торжественно, в сонета строгой раме...»
«О, как презренно-безобразны...»
«Был день. Был дом. И были крепки стены...»
«Лакей, подать сюда мой счет...»
«Что наших дней искания и споры...»

Семен Долинский 
Золотая пагуба. Рассказ
Предел. Отрывок из романа

Александр Воеводин 
Путь прямой. Рассказ
Ольга. Отрывок из повести

Елена Глушкова 
Колыбельные
2. «Юность свою убаюкаю...»
3. «Тише, тише, надо спать...»
«Пришла небогатая...»
«Лес как лес... Деревьев много...»
Паучок («Вьет свою ниточку маленький серый паук...»)
«Дни, как золото, последние...»
Дудочка
2. «Я выжгла горестью каленой...»
3. «Я на дудочке узорной...»
4. «Звук высокий...»
Псалом («Сегодня я в храме лесном...»)

Лев Гомолицкий 
«Под взгляд твоих очей я подхожу в печали...»
«Мне Гамаюн поет лесные песни...»
«Но то был год борений и прозрений...»
«Я опрокинут, точно чаша меда...»
«Кто говорил во сне больному сердцу?..»
«Ты, тело гибкое, ты, тело молодое...»
«Передо мной стоит вино открыто...»
«“Помилуй, Господи!” как громы прозвучало...»
«К окну вплотную подошла луна...»
«Из тьмы ночной иная тьма сейчас...»
Ода смерти («По плескам городских каналов...»)

Алексей Эйснер 
«Стихает день, к закату уходящий…»
Дон Кихот («Нарисованные в небе облака...»)
«В тот страшный год протяжно выли волки...»)
Бумажный змей («Закат осенний тает...»)
Возвращение («Чужое небо будет так же ясно...»)
Музе («Внимаю ли я ночи черной...»)
Цирк («В дыму одичалых окраин...»)
Бесчувствие («Как ротозеи по дворцам...»)
Воскресенье («Фабричный дым и розовая мгла...»)
Разлука («Летят скворцы в чужие страны...»)
Вступление в поэму «Жемчуга» («Из детских книг заимствованный мир...») 
Конница
Роман с Европой. Записки художника

Эмилия Чегринцева 
«Обернешься, – а сзади тают...»
«Уходя за вчерашние даты…»
Вальс («Расцветай, моя ночь, и касайся...»)
«Какая странная и злая…»
«Над фитилями билось пламя...»
Борису Поплавскому («Ветер слабо форточкой стучал...»)
Стихи о Гулливере
Гаданье («Разложены черные пики...»)
«Сжимала все упорней тьма...»
«Лошадям и извозчикам снятся...»
Бессонница («Из улицы в улицу – вброд...»)
Весной («На сквозняке весенних суток...»)
«Рисует белые узоры…»
Болезнь («Мой жар высок. Моя постель крылата...»)
«В девицах Муза счастья заждалась…»
Скульптор («Земные, теплые движенья...»)
Шахматы
«Город терялся, кружился и плыл...»
«Дни тяжелы, как груз аэростата...»
«Опять мне сердце не давало спать…»
Кольцо («От всех начал до всех концов...»)
«Ты любишь и бьешься, и гибнешь, сгорая...»
«Опять суббота. Ты не повторяй...»
«Был твой предок монголом раскосым...»
«Темный ангел ходит по полям...»
«Чужой петух кричит, что скоро утро...»
«Горько плачет кулик над болотом...»
«Еще раз наливаем в стаканы...»
«Вся та горечь и все то горе...»

Альфред Вурм

Владимир Мансветов  
Душа («Ты медленно подходишь к изголовью...»)
«Костел, как демон, каменные крылья...»
Лето («Солнце в комнате и запах скуки...»)
Виденье первое («Когда бледнели улицы от зноя...»)
«Листья падали. И каждый самураем...»
«Ритмично капала с пера...»
Призрак («Казалось — небрит был, а вправду — непризнан...») 
«Розовощекий выбритый восторг...»
Бессонница у окна («Ночной квадрат. Ночной туман в Палермо...») 
Moment musical («Застенчивость, как голос за стеной...»)
«В ночь — на ощупь, — там воздух в бреду...»
«Может быть, одолеет...»
лла Головина  
Сон  («Я во сне увидела сегодня...»)
Музей стихов («Последние года для песен и затей...»)
Обои  («Гляжу, прищурившись от лени...»)
«От пыльного, от душного тепла...»
«Февраль, с тобою на пари...»
«В городские сады возвращаются птицы...»
Лебединая карусель («Ветер, понапрасну холодей...»)
Городская весна («Ее прислали образцом ковров...»)
Бабье лето («Веселой лени голоса призывней...»)
Вдохновение («От сердца в кровь вошел огонь...»)
Парад игрушек («В Нюренберге — парад игрушек...»)
Брюгге («Ночью руки до плеча растают...»)
Вифлеем («Каждый год в музее городском...»)
«Ось земную пальцами пропеллер...» 
Расставание («Распускают вокзалы вязальные петли...»)
Дон Кихот («Росою — пыль на театральном поле...»)
«Отходя от сновидений ночью...»
«Это будет первое восстанье...»
Ландыши («Сквозь влажную тугую прель...»)
«Разобран лесок тропинками...»
Маруся («Зачем же без оглядки, слишком скоро...»)
«Что делать с ангельским чутьем...»
Золушка («Туфли Золушки поизношены…»)
«Табак в цвету — тяжелый зов поэм...»
«Еще вести покорный стих...»
«Заботясь о насущном хлебе...»

Василий Федоров 
Деревянный мир. Рассказ
Канареечное счастье. Главы из романа

Герман Хохлов 
Скит поэтов. (Пражские вечера). Очерк
Рецензия на книгу Гайто Газданова «Вечер у Клэр»
Журнальная беллетристика. Современные записки. Кн. 45

Татьяна Ратгауз 
В сумраке («Тускнеет вечер. Вяло глохнут звуки...»)
Городская симфония («Ненужных писем груды на столе...»)
«Томится в стеклах тишина...»
White Star Line («От солнца чище и светлей...»)
Болезнь («В многотысячный раз апрелем...»)
Последняя прогулка («На радиаторе стрела...»)
Операция («Бил эфир в виски. Тугое тело...»)
Бумажные крылья («От фабричной продымленной пыли...»)
Джоконда («Этот мир, пронизанный шагами...»)
«В перекличке часов, иссякающих даром...»
Весеннее («По размытым дождями неделям...»)
«От нежности тяжелой не уснуть...»
«Вода густая у мостовых дуг...»
«Болезнь коснулась моего плеча...»
«Ветер долго метался в поле...»
Весна («Опять смятенным голосом зовут...»)
«Из разноцветной вырезан бумаги...»
Бегство («В стекле морозном вечер, и поля...»)
Болезнь («Сколько дней я больна городской равнодушной весной...») 
На рыбную ловлю («Мы поднимемся на рассвете...»)
Исцеление («Мы забываем о грусти...»)

Николай Андреев 
Жена. Рассказ

Кирилл Набоков 
Творчество (I) («Темно и трудно зрел напев...»)
Шекспир («Деревья спят… В гуденье черных рощ...»)
Поэма I. Встречи («Шел снег и бился в окна ветер...»)
Охота («Я уплываю. Я уплываю в ночь...»)
«Ночь падает тяжелой гроздью звезд...»
Творчество (II) («Как он поет! Он хочет жить — восторг...»)
Гроза («Молчанье пред грозой. И вдруг...»)
«В зеркальных ледянистых лужах...»
In memoriam Hoelderlin («Диотима, вернись... я сгораю, падая в тьму...») 
Расставанье («Все отступает в сумрак лет...»)
Музыка («Бессонницей ее зовут...)

Вадим Морковин 
«Утро. Бегу сквозь мглу...»
Цыганский романс («Трамвай летел, пылая знойной страстью...»)  
Шумава («Лес и шелест... Струны сосен...»)
Из Уи<л>фреда Оуэна («Путали пулеметы смерть и слякоть...») 
Карамышевский отряд. Отрывок из романа

Тамара Тукалевская 
«Плавает пламя...»
«Я пойду в ту комнату одна...»
«У Ангела крылья прострелены...»
«Ветер шалил на мосту...»
«Скачет рыцарь конный на окне...»
«Все та же вода, как вчера, как сегодня...»
«Я отравилась ядом...»

Евгений Гессен 
Нареканья («Раструб вокзала отступает...»)
Чужие слова («Когда судьба шершавой ставней...»)
Окно («В моей каморке есть окно...»)
«Какая тень связала их...»
«Узор легчайший на окне...»
Последние дни («Последние я провожаю дни...»)
Алле Головиной («Еще средь нас, но вся уже ты там...»)
Венчанье («Ты хочешь кончить иль начать достойно…»)
Друзьям («Мы встречаемся, как будто не видались...»)
«Как страшно после солнечной разлуки...»
Алисе З. («Ты бровь подводишь, напевая...»)
Стужа («В узорах голого окна...»)
«С кровью тяжелой и душной...»
«Все время думать и гадать...»
Голос Тамары («От слабости уже не пишешь...»)
«Не торопись. Еще немного...»
«От бедности сердечной принимаем...»
(Тоска) 
I. «Если б не было помех...»
II. «Я не буду тосковать...»
III. «Сердце — в глубине ночей...»
Половодье («Я вспоминаю все, что вспомнится...»)
«Писать стихи... Вернее, думать...»
«Зачем и в комнате укромной…»
«Разлуки срок уже к концу подходит...»
«Открыть окно и захлебнуться...»
«Как хорошо бывает знать...»
На окраине («Сегодня небо близкое...») 

Нина Мякотина 
«Лед сомкнулся над водой...»
«Мне снятся сны, чудесные, как прежде...»
«Синий день уплыл за шторы...»
«Меня уводят за собой...»
«Солнце слишком ярко светит...»
«На далеких отрогах гор...»
«Что осталось мне, что не покинуто...»
«Приходила утром радость...»

Дарья Михайлова 
Апрель («Весенней кисти акварель...»)
Радуга («Весною снится наяву...»)
«Сок солнечный струится долу...»
«Я слушаю тебя, июнь...»
Облака («В ароматическом пуху...»)
«Часов не ведает счастливый...»
«Ниткой шелковой узоры...»
О синей птице («Синей птицей — птицей без возврата...»)
«Пора! Лохмотьями повисла...»

Мария Толстая 
«Цветет каштан. И розовые свечи...»
«Желтый луч пробежал высоко по карнизам...»
«О веселом тепле, о пылающих в сумерках розах...»
«Настанет вечер, тихий и суровый...»
«Рано утром в дальнюю дорогу...»
«Мокрый город затихнет, растают дома в отдаленье...»
«Путем земным день ото дня проходишь...»
«Остывает земля, изнуренная светом и зноем...»
«Журчанье первых пчел...»
Пролог («На небе прозрачными руками...»)

Николай Терлецкий 
De Aevo Aureo («Для науки и техники слишком мало простору...»)  

Ирина Бем 
Киев («Зачем не твоя, о Киев...»)
Из цикла «Звездные вечера»
Август («Ведь в августе ночи прекрасны, как дождь...») 
Летние сумерки («Сумрак льется в окно, смолкли птицы...»)  
На смерть Н. Гронского («Смерть по выбору, смерть не на плахе...»)  
«Ты шел дерзновенной эмблемой отваги...»
Орфей («В те дни, когда божественный Орфей...»)
«Прекрасное слово — гордость...»
Прага («Ветер рвет у ограды сиреневый куст...»)
«О, если б знать, о, если бы предвидеть...»
«Люблю зиму...»
Из цикла «В поисках Бога»
«Благословенны пахоты и нивы...»
«О, если б сон, о, если б сон без снов...»
«Есть мгновенья, тихие, как зори...»
Молитва («Как древле, Господи, Тобой прощенный Ной...») 
Андромаха 
I. «Корютайолос Гектор, ты бился и умер героем...»
II. «Сколько вас в наши страшные дни, Андромах безызвестных!..»  


ДОКУМЕНТЫ

А.Л. Бем. Тезисы выступлений на вечерах «Скита» 
Вступительное слово к вечеру «Скита» 15 мая 1930
Вступление к вечеру В.Г. Федорова и Вяч. Лебедева 22 янв<аря> 1932 г.  
Вступительное слово на юбил<ейном> вечере «Скита» 22 апр<еля> 1932 г. 
Вступительное слово на вечере «Скита» 25 апр<еля> 1933 г.
Вступительное слово на собрании «Скита» 4 июня 1935 г. 
Памяти Бор<иса> Поплавского 
Вступительное слово на вечере «Скита» 13.XII.1937
Задачи современной эмигрантской литературы. (Вступительное слово
к выступлению писателей на вечере 19.V.1944)

Протоколы собраний (Фрагменты записей из журнала «Архив I.  Доклады.
Лекции.  Диспуты»)

Вечера. Программы

Воспоминания  
Вячеслав Лебедев. Воспоминания о пражском «Ските»
Евгений Гессен. Отрывок из «Дневников»

Пародии 
Вадим Морковин. Палата № 6
Вадим Морковин. Эрмитаж

Стихотворные шутки 

Условные сокращения
Библиография
Именной указатель  

 

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Альфред Людвигович Бем	Группа участников «Скита поэтов»

РЕЦЕНЗИИ

О печальных событиях 1968 года в Чехословакии знает, наверное, каждый. О других же моментах в истории взаимоотношений между нашими народами до сих пор в российском обществе знают мало. А ведь была страница, которая золотом вписана в историю российско-чешской дружбы. Настоящей, невыдуманной, когда очень многим нашим соотечественникам было подставлено сильное плечо друга. Речь идет о «Русской акции», предпринятой президентом Чехословакии Масариком и премьер-министром Крамаржом в начале двадцатых годов. Акции, благодаря которой тысячи русских эмигрантов, лишившихся Родины после гражданской войны, получили возможность учиться и обустроить свою жизнь. Тогда на улицах Праги беспрерывно звучала русская речь.
Огромные средства были вложены в организацию русских институтов, благотворительных центров, общежитий, гимназий. Русская речь звучала всюду, и те наши соотечественники, жившие в Чехословацкой республике, были явно не худшими представителями канувшей в Лету царской России.
Пражский район Винограды, Галкова улица. Три комнаты, в которых размещается Русское педагогическое бюро, заваленные книгами и газетами. Сидят — на чем только можно. Читают стихи, рассказы, с жаром обсуждают. За столиком, освещенным электрической лампой, сидит человек очень маленького роста, с большой бородой. Альфред Людвигович Бем ведет русский литературный кружок «Скит».
Бывают люди, которые, обладая огромным талантом, еще больше душевных сил отдают другим. Именно таким был блистательный филолог, лингвист, педагог Альфред Бем. Всю свою огромную душевную силу он отдавал русской литературе и воспитанию тех, кто жил, думал и писал по-русски.
До сих пор гадают, как он погиб. К сожалению, освобождение Праги нашей армией от фашистов сопровождалось не только триумфом победы, но и чисткой от «прихвостней», под которую попали многие старые русские эмигранты, никакого отношения к нацистам не имевшие. Так произошло и с Бемом. Его вызвали на допрос, и он исчез.
Уроженец Киева, некогда учившийся на одном семинаре с Тыняновым, Бем всегда был душой самых различных обществ, связанных с историей русской литературы. Так было в Петрограде, где он был «мотором», к примеру, Общества Толстовского музея или Русского библиографического общества. Так было и в Праге, куда он с огромным трудом попал после всех испытаний гражданской войны. Его семинарий по изучению Достоевского пользовался, без преувеличения, европейской известностью. Один из организаторов Славянского института и Дней русской культуры, секретарь Русского Педагогического бюро по делам средней и низшей школы за границей, он все-таки вошел в историю литературы русского зарубежья как создатель замечательного литературного семинара «Скит», воспитавшего целую плеяду отечественных поэтов и писателей.
Почти двадцать лет существовал «Скит». Все протоколы заседаний велись очень тщательно, жаркие обсуждения в конце концов выливались в книги и рассказы.
Они были очень разные, но всех их объединяло одно — юность, опаленная гражданской войной, и изгнание. Сын лесничего Александр Туринцев, писавший надрывные стихи о России и впоследствии ставший священником в Париже, и неутомимый правдоискатель и инженер Вячеслав Лебедев, так мечтавший, чтобы его поэмы издали в России. Герой войны в Испании Алексей Эйснер, все-таки вернувшийся в Россию и заплативший за это годами лагерей, и баронесса Алла Головина, дружившая с Цветаевой, прекрасный прозаик Василий Федоров, обвинивший в одной из статей «мэтров» русской эмигрантской литературы в том, что они заняли все места и не дают хода молодым. Поэт Евгений Гессен, сгинувший в фашистских бараках. Офицер армии Юденича Борис Семенов, ставший одним из самых известных российских педагогов в Праге, впоследствии переехавший в Эстонию и в конце концов умерший в Саратовской пересыльной тюрьме. Замечательный прозаик и историк искусства Николай Андреев, завершивший жизнь в Англии. Они и многие другие, те, кто был участниками «Скита», тогда, в 20-е и 30-е годы, знать, конечно, не могли, как сложится их жизнь. Они учились литературному делу, приходя в «Скит», представляя свои произведения и до глубокой ночи обсуждая созданное другими.
А вернули в нашу жизнь этот огромный пласт эмигрантской литературы замечательные исследователи русской Праги Любовь Белошевская и директор библиотеки Союза театральных деятелей Вячеслав Нечаев. Именно их усилиями в московском издательстве «Русский путь» увидела свет семисотстраничная книга «Скит : Прага: 1922–1940». Составители книги проработали десятки архивов и библиотек, много лет встречались с различными людьми, чтобы возродить сотни стихотворений и рассказов и составить описания жизни тех, кто так хотел, чтобы их произведения прочли в России.
Книгу открывает большая, очень фактографическая статья Любови Белошевской, а затем представлено творчество более двадцати участников «Скита». Полные биографии и, конечно, тексты. Стихи и проза молодой поросли первой эмигрантской волны, тех, кто ходил по дивным пражским улицам, но думал совсем о другой стране.

 

Валентин Алферов
Редакционный портфель 
«БЕЗУМНЫЙ ВЕК… КАК МОЖНО ЖИТЬ, КАК МОЖЕТ СЕРДЦЕ БИТЬСЯ?..»

Журнал «Наше наследие»

Этот листочек озаглавлен «Четки». Судя по фотокопии, время оставило на нем свои разрушительные следы: осыпавшиеся края, скрученные уголки, пятнистая, видимо пожелтевшая, бумага… Почтенный возраст — листку этому за восемьдесят. На нем столбиком перечислены фамилии членов литературного объединения «Скит», созданного в Праге в 1922 году. Фамилий 36 — такого число его участников. Нет только имени Альфреда Людвиговича Бема, бывшего не только руководителем содружества молодых литераторов, но и их духовным наставником. Против последней фамилии дата приема: 19 апреля 1940. Зародившееся вскоре после окончания Первой мировой войны оно закончило свое существование, когда в Европе уже шла Вторая мировая.
Пожалуй, в русской эмигрантской диаспоре не было случая, чтоб литературное объединение было таким долгожителем. Даже в метрополии подобные случаи чрезвычайно редки, что уж говорить об эмигрантах — с их жизненным неустройством, вечными переездами в поисках куска хлеба да и просто нехваткой сил и времени на побочное от житейских забот дело. Менялись лица и в «Ските» — между собой они даже говорили о смене поколений, хотя разница в возрасте была всего в несколько лет. И «скитникам» приходилось мигрировать, уезжать из Праги в другие города и страны. Однако связи с содружеством они не теряли, присылая свои поэтические и прозаические тексты для обсуждения и публикации. Растворяясь по городам и весям межвоенной Европы, «скитники» уносили с собой частичку того творческого духа и дружеского тепла, которые грели их в дальних краях.
Возвращаясь к «Четкам» и пробегая глазами столбик фамилий «скитников», я честно спрашиваю себя: а были ли известны эти имена современному читателю до антологии, которая у меня в руках? Понятно, что не массовому, не «глотателю пустот, читателю газет», а человеку интеллигентному, интересующемуся литературой? Увы, может быть два-три имени. Алла Головина, конечно; возможно, Василий Федоров с его изданным у нас в 90-е годы романом «Канареечное счастье»; да еще Сергей Рафальский, но и то лишь по имени — его тексты (а он стал профессиональным литератором) у нас не выходили. Правда, в нескольких антологиях поэзии русской эмиграции печатались подборки стихов Эмили Чегринцевой, Вячеслава Лебедева, Христины Кротковой и еще нескольких «скитников». Но их имена терялись среди сотен других, представленных в этих сборниках, а стихи растворялись, путаясь со строками других поэтов (как оно обычно и бывает в подобного рода больших поэтических подборках). А с прозаиками и того хуже. Их тексты никогда не перепечатывались, имена авторов прочно забыты: Иван Тидеман, Михаил Иванников, Семен Долинский, Александр Воеводин…
Антология, любовно составленная знатоками пражской эмиграции Л.Н.Белошевской (Прага) и В.П.Нечаевым (Москва), воскрешает целый пласт русской литературы, возникшей за два десятилетия в Праге. По крохам собрано почти всё, что разбросано в газетах, журналах, сборниках, что не опубликовано и хранится в государственных и домашних архивах. Разысканы и извлечены их архивов редчайшие фотографии всех «скитников», их коллективные снимки, представлены обложки их книг, автографы дарственных надписей, экслибрисы, плакаты, шаржи. Уникальны приведенные биографии «скитников», написанные по материалам архивов и богатые новыми неизвестными фактами. А предваряет книгу предисловие Л.Н.Белошевской, которое по сути является подлинным исследованием истории «Скита» и его места в литературе русской эмиграции.
Как я уже сказал, идейным вдохновителем «Скита» был А.Л.Бем. В эмиграции он вырос в крупного историка литературы, и его исследования творчества Достоевском не потеряли ценности и сегодня. Но одновременно Бема, как он сам признавался, всегда тянуло к воздуху современности, и он регулярно печатал статьи и рецензии о литературе сегодняшнего дня в эмигрантской периодике. Знакомя скитников с основами литературоведческой культуры, приобщая их к истории поэзии и теории литературы, Бем формулировал и свое понимание «творчества как особой формы активности» (именно этими словами он назвал свое вступительное слово в созданном объединении). Бем видел в творческом акте возможность осознать свое «я», «углубить и расширить личное самосознание», что, по его мнению, было важнейшим для потерявшей нравственные ориентиры, волю и оптимизм эмигрантской молодежи, в том числе и творческой. Активизм, который культивировался в кругу скитников (не все, правда, участники кружка его поддерживали), противостоял взглядам на роль поэзии молодых эмигрантских поэтов, объединившихся вокруг Георгия Адамовича и получивших название поэтов «парижской ноты». Прага и Париж смотрели друг на друга с неодобрением и при случае всегда между собой полемизировали.
Изданная антология (книга, сборник стихов или просто маленький рассказ) воскрешает… За этим вполне привычным словосочетанием для нас, переживших в 90-е годы обвальную публикацию возвращенной литературы, стоит не всегда осознаваемая драма писателя — и неважно, какого масштаба его дар. Всякий раз возникает тотальное несовпадение времен: рожденный в одном историческом времени и психологическом пространстве текст транслируется в совершенно другое время и другое пространство. «Подстрекающая сила», как когда-то выразился Салтыков-Щедрин, воодушевлявшая писателя на рождение вещи, стала для теперешнего читателя безличным историческим фактом. Слишком долго носили бури века по житейскому океану это послание современникам, так долго носили, что зачастую уже не было на свете ни его создателя, ни его адресата. А путь вещи прямиком лежал в музей. Что, конечно, и почетно, и по-своему поучительно, но только задачи музея совсем иные, чем смысл живого литературного творчества.
Все это в полной мере относится и к «скитникам», прежде всего к их прозе (кстати, в некоторых случаях просто талантливой, в частности у И.Тидемана), потому что в прозе всегда много плоти, а она, как подметил еще Георг Брандес, быстро разлагается. Однако в творческой судьбе «скитников» есть свой особый сюжет. Впрочем, я, пожалуй, неправ. Скорее наоборот: сюжет-то свой, но не особый, а самый типичный. И к литературе он отношения не имеет. Все они во время «Скита» были молоды, литературно малоопытны и только-только открывали в себе этот дьявольский соблазн писательства. Кто-то сумел раскрыть себя более, кто-то менее. Но, как я уже говорил, эмигрантская жизнь не слишком располагала к творчеству. Если перелистать их биографии, то становится не по себе: погиб каждый пятый участник содружества — кто в немецких концлагерях и тюрьмах, а кто в советских, кто не смог спастись во время бомбардировки в войну, а Дарья Михайлова покончила с собой от личной безысходности. Позже очень многие отошли от творчества, точнее от поэзии и даже оставаясь литераторами как Алексей Эйснер или Дмитрий Кобяков, которые возвратились на родину, писать стихи перестали (лирическая поэзия, наверно, слишком нежное и божественное создание, чтобы выжить после лагерных университетов, как у Эйснера). Некоторые из «скитников» ушли в науку — Альфред Вурм, например, или Николай Андреев, получивший как ученый всеевропейскую известность. Двое — реализовали себя, но в литературах других стран: Лев Гомолицкий как польский прозаик и эссеист, а Николай Терлецкий стал чешским писателем (хотя и кое-что писал по-русски). Но большинство же отошло от литературы (иногда продолжая даже писать, но почти не публикуясь и делая это скорее для себя) по обстоятельствам жизненным, а скорее житейским. Профессиональный литератор всегда живет в связке со своим читателем, а если читателя нет? Для профессионального литератора, как воздух, нужна творческая среда, а где ее взять? В Праге был «Скит», была творческая атмосфера, был умный, доброжелательный и вдумчивый наставник Альфред Людвигович Бем, было живое обсуждение написанного, довольно регулярно проходили творческие вечера, худо-бедно выходили сборники «Скит», а у кое-кого даже книжки. После Второй мировой войны ничего этого не стало. Рассеянные по миру «скитники» лишились почвы и смогли выжить — творчески выжить — лишь самые сильные. Тесен их круг (среди них прежде всего Вячеслав Лебедев), но по-прежнему далеки они от читателя (само собой, что не от своего читателя-современника, а нынешнего, живущего даже в другом веке).
…В год своего появления в «Ските» (а на дворе шел год 1929-й) Алла Головина написала стихотворение «Музей стихов». Кажется, тогда ничего не располагало поэта к живописуемой картине:

В музее залы навсегда тихи,
Над люстрами вздыхает паутина.
Приколоты, как бабочки, стихи,
Под каждой строчкой блестки нафталина.
И здесь лежат в заброшенной тиши,
Построенной мечтою суеверья,
Источенные карандаши
И ржавые расщепленные перья.

Вот поистине кошмар каждого поэта! Подобное виденье должно, наверно, приходить во сне всякому пишущему. А нам, читателям, остается лишь питать слабую надежду, что история не так часто будет поворачиваться к творцам своим жестоким, несправедливым ликом.



Андрей Мартынов
И С РАВНОДУШИЕМ — КОРНИЛОВ... 

Литературное объединение «Скит» было создано молодыми эмигрантами первой волны, осевшими в Чехословакии. Его бессменным председателем стал один из наиболее авторитетных литературоведов, специалист по творчеству Достоевского Альфред Бем. Редактор книги о «Ските» историк русской эмиграции Любовь Белошевская (Прага) включила в сборник поэтические и прозаические тексты объединения, протоколы собраний «Скита» и программы организованных им вечеров, а также мемуары участников и их пародии друг на друга.
Современному читателю вряд ли много скажут имена Аллы Головиной или Владимира Мансветова, Алексея Эйснера или Екатерины Рейтлингер. Однако приведенные Белошевской стихи и проза Кирилла Набокова (брата знаменитого писателя и поэта) или Александра Воеводина оставляют впечатление как минимум профессионализма их создателей. Достаточно процитировать – и сомнений не остается. «Усталой горстью сыплю семена,/ Вечерних птиц приманивая к дому,/ И первая звезда едва видна/ По легкому сиянью золотому» (Христина Кроткова). «Пройдут года, и, может быть,/ Историй выцветшие фразы/ В тиши спокойно свяжут нить/ Невозмутимого рассказа/ О прошлом. И забвенья дым/ Затянет тихие могилы/ И внуки просто скажут: Крым,/ И с равнодушием – Корнилов…» (Вячеслав Лебедев). «Что осталось мне, что не покинуто,/ Мной сохранено средь суеты –/ В старой книге стертые листы,/ В старом доме крепко ставни сдвинуты./ Что я помню? Лес, какой-то лубочный,/ Реку, перетянутою мельницей,/ Лес осиновый, точно игрушечный,/ Снег, который толстым слоем стелется» (Нина Мякотина).
Согласно «Толковому словарю живого великорусского языка» Владимира Даля, одним из значений слова «скит» является монашеская обитель, «уединенное сожительство в глуши». Что ж, уединенное, хотя отнюдь не монашеское бытие «в глуши» изгнания, в «Скиту» придало более чем иллюзорному существованию эмигрантов реальную основу.

 

С.Федякин
«Скит». Прага 1922-1940: Антология. Биографии. Документы

Двадцатые-тридцатые годы, русское зарубежье. Властители дум для молодых литераторов — Георгий Адамович и Владислав Ходасевич.  Два основных этих идеологических полюса литературы эмиграции находились в Париже, отчего магнитное поле, ими созданное, достигало в иные годы невероятной напряженности. Голос третьего властителя дум, историка литературы и критика Альфреда Бёма, доносился из далекой Праги. Адамович проповедовал поэзию «последнего шепота», Ходасевич насаждал Пушкина и классический стих. Бём пытался противостоять первому и возражать второму, когда тот начинал своим классицизмом бить Маяковского.
Главное в поэзии — преображение мира. Не унылое нытье об усталости и смерти, как у молодых парижан, а способность ответить на вызов времени. Адамович взывает к последней простоте. Но бывают времена, когда простота невозможна. Ее нельзя искусственно предписать. Мир изменился. И нужно не уходить в мир прежних образов, уже утративших свою реальность, но отвоевывать для себя целые новые области жизни.
Молодые парижане пытались найти свой голос, свой особенный тон. Бёма более волновала личность поэта. Пражский критик внушал: Надо раз навсегда усвоить себе то, что поэзия — это «угол зрения». До тех пор, пока этот угол зрения у читателя не совпадет с поэтом, поэзия будет непонятна.
Формула — из основополагающих. Только большой поэт способен дать «угол зрения», понятный читателю, поскольку только большой поэт способен говорить за всех. И этой формулой Бём, возможно и сам не замечая того,  побивал своих питомцев. Даже самые заметные «скитовцы» — Вячеслав Лебедев, Алексей Эйснер, Алла Головина, Василий Федоров — не стали именами несомненными для великой русской литературы. И все же это имена достойные, что тоже немаловажно.
Десять лет назад в Праге вышли «Письма о русской литературе» Альфреда Бёма, собранные по его газетным статьям. Том, подготовленный Л.Н.Белошевской и В.П.Нечаевым в «Русском пути», соединил антологию избранных произведений участников пражского «Скита», архивные материалы и глубокое исследование самого литературного явления.
«Скитовцы» умели идти наперекор обстоятельствам. Когда кажется, что литература кончилась, когда мерещится самое безрадостное время для души человеческой, — устами участников «Скита» и кропотливой работой исследователей этот том отвечает на извечный русский вопрос: «Что делать?».

 

Не скитальцы, но «скитцы»

Прага вошла в историю зарубежной России как один из центров русской культуры, славистики. Здесь обосновались и закончили свой жизненный путь А.Аверченко, Вас.И.Немирович-Данченко, Е.Чириков, А.Бем и другие видные деятели литературы и культуры, на разные сроки останавливались М.Цветаева, С.Маковский, А.Амфитеатров, П.Струве… С 1922 по 1940 год существовала в чешской столице и литературная организация «Скит поэтов», заявлявшая, что членами её «могут быть все, в ком есть интерес к литературе. Личное творчество не обязательно». К концу 20-х годов название модифицируется в короткое «Скит». Атмосфера радостного творчества всегда окутывала собрания объединения. За 19 лет существования через него прошло около 50 человек, не считая гостей и друзей. За это же время скопился огромный архив: протоколы собраний, прочитанные и одобренные произведения, фотографии. В антологии впервые в таком объёме представлено всё лучшее, что было напечатано «скитниками» и что сохранилось в архивах. Авторские портреты участников «Скита» дополнены биографиями, уникальными фотоматериалами. 

 

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

Михаил Эдельштейн
Пражская нота
«Русский журнал» 29 июня 2006 г.