• Содержание
• Иллюстрации
  
• Выдержки из предисловия
• Поэтическое предисловие
• Рецензии
• Перейти на страницу об авторе
  

СОДЕРЖАНИЕ

От автора   
Т. Калиберова. Ларисса Андерсен: миф и судьба
Н. Крук. Поэтическое предисловие   

ИЗ КИТАЯ — ПО МИРУ. Лирика

По земным лугам
Бьется колокол медной грудью…»
«Только в заводи молчанья…»
Голос
По вечерней дороге  
Колдунья   
Гадание   
Капли   
«Огоньки, огоньки, огоньки…»  
Яблони цветут   
Колыбельная песенка  
Нарцисс   
«Ветер весенний поет…»  
«Узенькая дорожка…»  
Парус   
«Ждет дорожка, ждет, томясь, калитка…»
«Дни, недели… Все одно и то же…»
«Простившись нежно с синеглазым маем…»  
«В золотистом, зардевшемся августе…»   
«Стерся остывший закат…»   
«Путь к неизбежному так недолог!..»
Заклятье   
«Я боюсь перестать смеяться…»
Предчувствие (В пути)   
Поводырь   
Северное племя   
«Лучшие песни мои не спеты…»
Цветок   
Святыня   
«Земля порыжела…»  
Перелет   
«Пароход сумасшедший, пароход пьян…»
Мед   
Роза   
Моему коню  
Рыбак   
Отрава   
Новый месяц   
«Гладкой и ласковой кошкой…»
У гадалки   
Он   
Любовь   
овый дом   
Бессмертники  
«Месяц теплился в бледном небе…»
«Вчера я маме укрыла…»   
Осень
Дом
«О веселых песнях мая…»  
«Я виновата перед Богом…»  
«Под высокими сводами слушать орган…»
«Так старательно на могиле...»  

Без России

Я думала, Россия — это книжки…»
Карусель   
«Это просто минуты покоя…»
Море   
Дым   
Кольцо   
Сквозь цветное стекло
Химера   
Феникс   
Камея   
Светильник   
Пустыня  
Зеркало  
Ангелы   
Колокол  
Джиоконда  
«Пляшет содовый бисер в стакане…»
«Пьяная, жестокая, шальная…»  
«Вы на Святках не гадали?..»  
Мы плетем кружева   
Сад   
Кошка   
«Забьется сердце, улыбнутся губы…»
Человек под звездами   
«Голубая печаль воды…»   
Домик   
«Кто-то умный решил: война…»
«Манила, Адриатика, Гренада…»
«Мне немножко грустно. Выйдем на веранду…»
«Первое было море….»   
«Я поеду в жаркие страны…»  
«Кружатся, кружатся, кружатся…»
«Не гаснут во сне горизонты…»  
«Шумит листвою теплый ветер…»  
«Музыка твоих шагов…»   
Золотая нить   
«Новина»   
Падает снег   
«Я замолчала потому…»  

Чужие моря

Пароход    
Колдовство   
Моана и я   
Ракушка   
Бессонница   
Прощание с Таити  
«Что ж, Таити, может быть, так нужно?..»
«Аутэ, Типан, Тиарэ…»   
«Только песен твоих замирающих стоны…»
Письмо   
«Спать, спать, спать… Усыпить, укачать, убаюкать…»

Из французского альбома

«Да простит меня Эйфеля душа…»
Глубинка Франции   
«Как я живу? Совсем неплохо…»  
Муза и я (В деревне)   
«Надо писать стихи...»  
«Мечусь в переднике  в плену у “купороса”…»
«Тебе нужны — тепло постели…»
«Ты чародей, ты любишь землю...»
«А стихи пишу в печали, от безмолвия пишу…»
«Вот я вернулась — не пропажа…»   
«Нам пели птицы — мы не слушали…»
«Ветки маются в черном небе…»  
Ноябрь   
«Песенки пропеты. Тихо и темно…»
В сумерках   
Ночь под Рождество  
Спутник   
Идиот   
Тот человек  
Ночь   
Мистраль  
«Где-то там, на этом свете…»
Предвесеннее   
«Расцвели белоснежные сливы!..»
Счастье   
«Мы оба — бунтари ночами…»
«Была весна. И мир был нов…»
Ручей   
«Люблю ли я жизнь? Ну конечно! И как!..»
«Я еще не изведала горя…»   
«Лучится жизнь безбрежная…»   
«Спи, мой друг. Близок час. Тишина…»
«Целый день бушевала толпа…»   
Молитва   
«Пререканья, смешная месть…»  
«Я знаю, я видела синее небо…»  

Печальное вино

Печальное вино   
«У меня — пустые глаза…»
Письмо   
Невыполненный обет
«Я верю в тишь и дальние кочевья…»
Костер   
«Это что — весна?..»   
Яблоко   
«Я хорошо защищена…»
Поэт   
«Я не страдаю, не бунтую. Я ем и сплю…»
Корея   
Теплый след  
«Только море и море. Где наше сегодня…»
«Все распыляется, все мимо…»   
«Как дальше жить? Подкрасить губы?..»  
Эмигрантская березка   
«И стариться, как все на свете…»
«Где ты теперь, красавица “Пантера”?»
«За окнами туман и хмарь…»   
Почему не ты?..  
«Я боюсь своей легкой походки…»
Платочек   
«В этом старом доме…»  
«Я, кажется, носом клюю над альбомом…»
«Ошметки всех трудов бесплодных…»
«Я отсюда уйду навсегда…»  
«Нет, бояться не надо, не надо…»
«Короче дни. И жизнь короче…»  
«Жизнь, и город, и дом, и родные…»
На французском чердаке   
«Мы смеемся, хотя и плачем…»  
«Как ласточка лето мелькнуло — и вот…»
«Я едва пробираюсь тропинкою узкой…»
«Ты не слышишь жизни и не видишь…»
«Вот и я стою у порога…»  
«Я буду умирать, не споря…»  
На мосту   

ДРУГИЕ БЕРЕГА. Из воспоминаний

Заметки на полях

Прошедшее время   
Зебры   
Харбин. Гимназия  
Как я пишу стихи  
По весенней земле. Из раннего

Нас по миру разбросало…

Самовар на Садовой   
Танго в Шанхае   

Встречи

Иоанн  Шанхайский
Александр Вертинский
Наташа Ильина   

На Востоке

Корея. Сокровищница радости   
Путешествие в Обама   
Кое-что о Пекине   
Вьетнамские беженцы   

Гастрольные картинки

Цветы сакуры. 1936  
«Харбин-шоу» в Ниппон. 1938

Два художника

Грэс, Таити...
Выставка Шагала в Париже


ПИСЬМЕНА ПАМЯТИ. Из переписки

Письма Л.Н.Андерсен
Н.Н.Авборцумовой
20 июля 1970    

К.В.Батурину
26 марта 1969    

М.Г.Визи
Сентябрь 1983    
16 марта 1984    
7 ноября 1984    
21 октября 1985   
29 декабря 1986   
10 ноября 1993   

С.А.Грэсу
10 марта 1970
 
Вс.Н.Иванову
27 февраля 1970
2 апреля 1970   
21 июня 1970   
20 июля 1970   
10 августа 1971

М.П.Коростовец
21 января 1965

Ю.В.Крузенштерн-Петерец
12 апреля 1969
2, 4  мая 1969

9, 10 февраля 1970    
14 марта 1971    
7, 9, 10  февраля 1972  
26 июля 1977    
6 декабря 1982   

Н.М.Крук
23 июня 1970

И.И.Лесной
15 декабря 1970
 
Ю.В.Линнику
21 сентября 1994    
19 января 1995    

В.Ф.Перелешину
15 июня 1969
31 июля 1969
12 января 1970
17 декабря 1970
15 марта 1971   

Г-же Петерец
20 марта 1945

Л.И.Хаиндровой
11, 12, 13 июня 1969
28 марта 1973    

Я.-П.Хинриксу
Конец 1980-х  гг.

Письма к Л.Н.Андерсен

М.С.Бибинов
30 октября 1981

А.Н.Вертинский
14 марта 1936  

С.А.Грэс
18 апреля 1970

Ю.В.Крузенштерн-Петерец
9 июня 1969    
1970    
19 марта 1971    
31 января 1976   

Н.М.Крук
26 декабря 1997  

И.И.Лесная
10 апреля 1997    

В.Ф.Перелешин
7 января 1981  
23 февраля 1988

И.В.Одоевцева
6 декабря <1959?>
19 февраля <1960>
28 апреля  <1960>
9 октября  <1960>
26 ноября <1960>  
8 февраля <1961>
26 декабря 1970  
8 июля 1980   
26 марта 1981  

В.П.Петров
14 июля 1994

В.Ю.Янковская
20 апреля 1976

ПРИЛОЖЕНИЕ
А.Вертинский. Ларисса Андерсен  
А.Вертинский. «По земным лугам»: Л. Андерсен. Стихи   
П-ЕЛЬ. Цветок Гаваев  
П-ЕЛЬ. Бал в Савое  

А.Хисамутдинов. Ларисса — чайка русской изящной словесности  

Примечания  

ИЛЛЮСТРАЦИИ

 

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ

После моей первой книжечки стихов «По земным лугам», вышедшей в Шанхае в 1940 году, прошло больше чем полжизни. И только теперь, когда мои «литературные» друзья, уже издавшие по несколько сборников, махнули на меня рукой, я раскачалась на издание второй. К сожалению, многих из них уже нет, и мне не придется услышать их отзывы, а как хотелось бы!..
Почему же так получилось? Перемены в жизни, переезды, новые обустройства, домашняя возня. Да, отчасти… Но когда стихи возникают и бродят в голове, им ничто не мешает, они все равно найдут лазейку и появятся на свет. Впрочем, я всегда писала мало. Писала и во время этого долгого перерыва, но не отделывала стихи, а запихивала их в дневники, которые веду, сколько себя помню, в книги, в старые бумаги. И забывала о них. Может быть, еще больше, чем раньше, разбрасывалась на новые впечатления: вместе с мужем, по роду его деятельности (он работал в судоходной компании), мне пришлось поколесить по свету: Индия, Африка, Вьетнам, Таити. А раньше, в Китае, все мои силы и время забирали танцы — другая моя любовь (они к тому же помогали мне зарабатывать на жизнь, на стихи прожить было нельзя).
Вероятно, это в моей натуре — увлекаться многим, особенно в сфере искусства. Признаться, я даже слегка побаиваюсь людей, всецело одержимых одним родом деятельности, хотя, наверное, такая цельность натуры позволяет достичь в жизни больших высот, чем такое, как у меня, «всего понемножку»: стихи, танцы, рисование, йога, верховая езда.
Все это так. И все же, я думаю, главная причина моего молчания в том, что я потеряла нужную атмосферу. Писать стихи на русском, живя среди иностранцев (а я всю жизнь пишу только на родном языке), — это то же самое, что танцевать при пустом зале.
А началась моя поэтическая судьба еще во времена отрочества, в Харбине, благодаря Алексею Алексеевичу Ачаиру, который создал литературную студию «Молодая Чураевка». Однажды он сказал: «Вот придешь домой и напиши стихотворение». Я добросовестно написала какую-то ерунду, стараясь, чтобы было похоже «на такое, как пишут». Показала ему. Он терпеливо объяснил мне технические недостатки и посоветовал написать просто о том, что видела, о чем думала. И тогда я сочинила стишок о моем детском воспоминании. Ачаир его, как ни странно, похвалил, особенно, помню, ему приглянулась одна рифма: «Клекотала перепелка у молдавского поселка». Позже это стихотворение даже было опубликовано в нашей газете «Молодая Чураевка».
С этого все и пошло. Несмотря на то что я и тогда уже разбрасывалась — любила рисовать. Помню даже, что когда в Харбин приехал Н.К. Рерих и Ачаир пригласил его на встречу с чураевцами, то, представляя меня, сказал: «Это наша будущая художница». И все же я «заразилась» стихами. Стихи победили. Я стала печататься. Многим они нравились, и моей маме тоже (поначалу она довольно настороженно относилась к моим «вдохновениям», но так как отныне нам стали присылать ее любимый журнал «Рубеж», где меня публиковали, все изменилось).
Насколько общий интерес создает нужную атмосферу, видно уже по тому, что после переезда многих членов «Чураевки» из Харбина в Шанхай мы организовали поэтические «пятницы», чтобы не потерять друг друга и уже налаженный ритм встреч для совместного обмена мнениями о новых стихах. Впрочем, мы не только встречались раз в неделю, но придумали игру, которая с большим азартом заставила нас снова взяться за стихи. Каждый опускал в урну записку с заданной темой, проще говоря, с заглавием нового стихотворения, и кто-то из нас (по очереди) вытаскивал вслепую одну из таких записок. На озвученную тему мы все были обязаны написать хотя бы коротенькое стихотворение. Иногда ничего не приходило в голову: предложенная тема не вызывала вдохновения, тогда отделывались рифмованной шуткой.
В любом случае стихи писались, такой был уговор. Да и задор, дух соревновательности подталкивали нас.
Мы, можно сказать, писали друг для друга: Николай Петерец, Мэри Крузенштерн-Петерец, Николай Щеголев, Лидия Хаиндрова, Мария Павловна Коростовец, Владимир Померанцев, Валерий Перелешин.
И теперь эта моя новая книжка вряд ли бы увидела свет, если бы не воспоминания о доброжелательной оценке моих стихов такими большими поэтами и строгими ценителями, как Александр Вертинский, который помогал мне составлять первую книжечку стихов в Шанхае, а после — Ирина Одоевцева, предлагавшая подготовить к изданию в Париже новый сборник <...>
С волнением и надеждой возвращаюсь на родину… своими стихами. Они, так распорядилась судьба, писались на протяжении всей жизни вдали от России, но всегда по-русски. И поэтому, хочется верить, все же найдут отклик в родной душе.

ПОЭТИЧЕСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

Когда Ларисса Андерсен предложила мне написать поэтическое предисловие к ее долгожданному сборнику, меня захлестнули противоречивые чувства. Это большая честь. Ушедшие в лучший мир поэты Юстина Крузенштерн-Петерец, Валерий Перелешин, Ирина Одоевцева, сам Александр Вертинский и журналист-критик Эммануил Штейн были бы счастливы сделать это. Не успели.
В 70-х годах в Париже Ирина Одоевцева предлагала Лариссе подготовить рукопись и издать книгу. «У вас свой особый почерк, — говорила Ирина Владимировна, — это редкость. Я хочу Вам помочь, возьмитесь за дело…» Но у Лариссы были другие заботы — сама жизнь. Ее стихи рождались из света и теней. Они возникали в горах Кореи, где она гостила у Янковских, в русском Харбине, где Ларисса выросла, начала писать стихи и вступила в поэтический кружок «Чураевка», в пестром Шанхае, на пляжах Таити, где однажды она встретилась с поэтом Евтушенко, в Мадрасе, где «Мем-Саиб» ездила верхом и руководила армией слуг… В Джибути, в Сайгоне, где в то время можно было увидеть сцену самосожжения буддийских монахинь, а в кафе однажды погибли от взрыва террористов друзья Лариссы и ее мужа Мориса Шеза.
Во Франции, где Ларисса осела в родовом поместье Шезов, в крохотном городке Иссанжо, она ездила верхом, преподавала йогу, занималась садом и многочисленными кошками, собаками… Стихи рождались во время прогулок по деревенской дорожке между полями пшеницы французской, на кухне, у плиты, в саду, но заняться подготовкой книги долгое время не удавалось.
Жизнь подарила ей пестрый калейдоскоп стран, событий, и Ларисса отплатила долг искренними, удивительно глубокими стихами, полными любви к природе и сострадания ко всему живому, что ее окружало. При этом она, как никто другой, умеет чувствовать всю прелесть и острую радость жизни и передать ее в своих стихах.
Имя Лариссы Андерсен знают везде, где живут люди, любящие русскую поэзию, несмотря на то что за долгую жизнь, отмеренную ей судьбой, вышел единственный томик ее стихов — в 1940-м году в Шанхае. Тоненькая книжечка «По земным лугам».
И вот наконец перед нами долгожданный сборник. Ее стихи пронизаны и болью, и смехом, и одиночеством. Но это — всегда живые строки о человеческих чувствах. Известный поэт Валерий Перелешин, близкий друг Лариссы Андерсен, отмечая мастерство ее стихов, их кажущуюся «простоту», говорил, что они написаны как будто на одном дыхании.
Юстина Крузенштерн-Петерец, сама острый критик, указывала на Лариссин дар рассказчика, ее непосредственность в стихах и все подмечающий взгляд. Эммануил Штейн ценил ее стихи за неповторимый голос, музыкальный слух, особое очарование. Не меньшим мастерством она владела в прозе. Ей необычайно удавались очерки о людях, о путешествиях, которыми была так богата жизнь Шезов.
Возможно, страсть к жизни, захватившая Лариссу, лишила нас, читателей, многотомника ее произведений — Лара была слишком увлечена ежедневным, ежечасным общением с миром. Слишком озабочена земными делами, чтобы заняться стихотворной работой, но именно эта страсть к жизни напоила ее стихи живой водой.
У каждого читателя есть особо любимые стихи избранного им поэта. Я часто повторяю про себя: «Ветки маются в черном небе…» Именно этот «детский» голос переносит меня в прошлое, в комнату с печкой-буржуйкой, с любящими родителями и с девочкой в большом кресле. Сколько в этом стихотворении жизненной мудрости… Какие душевные коллизии должна была пережить эта девочка… Одно из поздних ее стихотворений «Смерть идиота» — сгусток боли. Не сумел Господь помочь несчастному. Когда я осторожно сказала Лариссе, что ее стихотворение, быть может, ставит под вопрос само существование доброго Бога, она отрезала — нет, нет… И оказалось, что Ларисса верующая, чего я, еще полвека назад приходившая к Лариссе в Пасху на кулич — традиционную дань обычаю, — не знала.
Ларисса сложный и интересный человек и обманчиво несложный поэт. Крупицы мудрости и прозрения в ее стихах разбросаны везде:

И тоской пронизанная радость,
И охваченная счастьем боль…
А вот такое нехитрое, совсем недавно написанное стихотворение о прибытии русской жены из Китая во французскую глубинку. Тут все — новая французская маман, готовая принять невестку, и любопытные соседи, и счастливый сопровождающий всюду свою хозяйку кот… Сколько же любимых кошек мурлычут и ласкаются в ее стихах…
Еще не написано стихотворение о литературных сокровищах, накопившихся на чердаке барского дома. Еще много чего не написано, но я верю в Лариссину звезду и верную ей Музу. В стихотворении «Все мне рады…» есть такие строчки:

Я бесформенна и безмерна,
Как вода — разольюсь во всем…

Они перекликаются с перелешинским «Аргонавтом»:

Все заветы и все знамена,
Целый мир вбираю в себя…

Но если Валерий Перелешин вбирал в себя целый мир и снова творил его уже по-своему, то Ларисса растворяется в этом мире, превращаясь в озеро, отражающее облако, розу в каплях росы, безумного самоубийцу, колдунью…
Ларисса вошла в зарубежную русскую поэзию своей легкой танцующей походкой. И подарила нам такие глубокие, проникновенные стихи, полные особого аромата и самобытной прелести. Их хочется перечитывать и перечитывать. И запоминать. Потому что это настоящая поэзия.

РЕЦЕНЗИИ

Елена Трубилова


Ее имя пишется именно так, с двумя «с» — Ларисса. Она уверяет, что в начале двадцатого века такое написание было принято. А еще вспоминает, как прочитала в каком-то календаре, что Ларисса означает «чайка». В греческой мифологии Лариссой звали внучку Посейдона, нимфу.
На обложке анонсируется: известная поэтесса и танцовщица восточной ветви русского зарубежья. Что было для нее важнее: стихи или танец? Чем прославилась, запомнилась тем, кто любил ее? Совершенной внешностью? Гармоничной, созвучной этой редкой внешности, душой? Стихами — естественным своим продолжением — бесхитростными, безыскусными, не претендующими на шумный успех? Огневыми танцами, которые придумывала и ставила сама? По воспоминаниям, путевым заметкам, письмам Лариссы, которые вошли в книгу помимо стихов, чувствуется, что она могла бы стать и отличным прозаиком. Ни одного лишнего или фальшивого слова, мир, увиденный ясными глазами, мягкий юмор и самоирония, требовательность к себе и щедрость по отношению к другим. Ее жизнь можно сравнить с увлекательнейшим романом, — пишет составитель книги Тамара Калиберова, и помещенные в книгу материалы и фотографии как нельзя лучше иллюстрируют это утверждение.
Ларисса родилась накануне Первой мировой войны в Хабаровске, где был расквартирован корпус ее отца — офицера царской армии, получившего погоны полковника из рук самого Колчака. Скандинавская фамилия досталась семье от прадеда Якуба Андерсена, перебравшегося в Россию в 1830-х годах. Первые годы жизни Лариссы пришлись на войны и революцию. От неразберихи и ужаса Гражданской семья бежала во Владивосток. Какое-то время провели на острове Русском, который остался в воспоминаниях Лариссы сказочной страной с густым лесом, прозрачным морем, свежей, трепыхающейся на крючке пучеглазой камбалой и разогретыми на солнце валунами. Детство запомнилось ей как сплошные поезда и пароходы. Вечно куда-то бежали. «Так и живу, — говорила потом поэтесса. — То убегаю от чего-то, то за чем-то гонюсь». Почти год семье довелось жить на железнодорожных путях в отдельном вагоне, в котором, впрочем, была даже гостиная с роялем. Мать Лариссы упрямо пыталась сохранять при всех тяготах бесконечного беженского пути домашний уют, расставляя в вагонах и теплушках привычные глазу вазочки, любимые безделушки, возя за собой кузнецовский сервиз. После того, как разбилась их жизнь, глупо было бы ожидать прочности от тонкого фарфора. Когда, наконец, осенью 1922-го осели в Харбине, из домашнего скарба оставался один самовар. Надо было начинать жить заново.
Нашли временное пристанище в холодном сыром подвале. Тот самый самовар удалось сберечь, потому что он был обернут в бархатное платье с соболиной оторочкой — когда-то роскошное, темно-зеленое, принадлежавшее матери Лариссы. Потом из него сделали халат, а когда он протерся — перелицевали в костюм для катка. Этот потертый, переживший всё и всех бархат, приспосабливаемый к обстоятельствам, который перенес вместе с Лариссой все ее переезды, можно считать символом их эмигрантской жизни — так же приспосабливались к новой жизни и они сами. Отец устроился работать на КВЖД (для этого ему пришлось принять китайское гражданство), и они перебрались в собственный дом на Садовой улице.
Харбин начала двадцатых был городом, где будто остановилось время. Казалось, они вернулись в старую, дореволюционную Россию. Провинциальный уют. Теплые русские ресторанчики с пельменями и пирожками. Театры, концерты, лекции, библиотеки. Жить можно. А молодежи так и вовсе замечательно. Летом купание и яхты, зимой коньки и санки. И круглый год фокстрот, чарльстон, призы за оригинальный туалет, за лихую русскую или лезгинку — университетские балы и маскарады. Весело жить! А Уж Лариссе-то, которой хореографию преподавала воспитанница школы Петипа Лидия Карловна Дроздова, и подавно.
Ларисса училась в харбинской гимназии Оксаковской, проходя по два класса за год. Спешка объяснялась тем, что семья Андерсенов, как и другие харбинцы, жили на чемоданах, в ожидании скорого отъезда-возвращения на родину. В Китае, однако,ей было суждено прожить больше тридцати лет.
На улице, где стоял их дом, находился культурный центр Христианского Союза молодых людей (ХСМЛ). Ларисса проводила там все свободное время — днем занимаясь спортом, а по вечерам, как многие харбинские русские девчонки, сидела прилежно с рукоделием. Она неплохо рисовала. Иногда удавалось продать портреты нарисованных ею американских актеров — надо было зарабатывать на жизнь, помогать родителям. Расписывала по моде тех лет конфетные коробки на продажу.
В центре ХСМЛ собирались молодые поэты и читали свои стихи. Руководитель поэтической студии «Молодая Чураевка» Алексей Ачаир однажды предложил и ей попробовать что-то написать. Через какое-то время она, робея, прочитала:

Месяц выплывает, золотея,
Парус разворачивает свой,
Разгар таинственный затеял
Ветеp с потемневшею листвой...
... Надо быть всегда и всем довольной,
Месяц — челн, а небо — звёздный пруд.
И никто не знает, как мне больно
Оттого, что яблони цветут.

Спустя семьдесят лет Ларисса пояснит с мудрой усмешкой, что в те годы жизнь вовсе не казалась ей такой уж драматичной, а грусть и боль, о которых говорилось в ее стихах, проистекали, быть может, просто оттого, что юного их автора не пригласили на тот бал, где непременно хотелось быть.
Ларисса была необыкновенно хороша собой — синие глаза, темные кудри, идеальные черты лица, великолепная фигура. (Звезды многое дают, / Тем, кто жизнь не просит: дай мне! — из ее стихотворения «Колдунья».) Простая и милая, она была всеобщей любимицей. Друзья называли ее «яблоневой девушкой», Сольвейг, Джиокондой. Местные поэты посвящали ей стихи, записывая их в большой кожаный альбом. (Страницы этой рукописной книги в факсимильном воспроизведении вошли в антологию «Остров Лариссы», подготовленную Э.Штейном и вышедшую в 1988 году в американском издательстве «Антиквариат»).
Она никогда не была «роскошной красавицей-злодркой». Ее уникальная красота из того разряда, что должна была бы спасти мир. Ларисса до сих пор не может простить себе, что не сумела спасти хотя бы всего лишь одного человека — своего товарища по «Чураевке», талантливейшего молодого поэта Георгия Гранина (Сапрыкина). Она относилась к нему как к брату, маленькому, непутевому. А он был страстно в нее влюблен: страдал, писал сумасшедшие, дерзкие стихи, пил. В декабре 1934 года 21-летнего Георгия Гранина и его друга поэта Сергея Сергина (Петрова) нашли мертвыми в харбинском отеле «Нанкин». Причины этого двойного самоубийства остались так и неустановленными: было ли это свойственное эмигрантам ощущение собственной ненужности вне Родины, политические шатания (незадолго до гибели Гранин вступил в фашистскую партию), или все-таки незаживающая, саднящая сердечная рана.
Ларисса дважды была замужем. И всю жизнь была окружена поклонниками. Возле нее просто не могло быть мужчин, равнодушных к ее красоте и множественным талантам. И все-таки это о себе она написала: «Я из тех, кто не знает счастья»...
«Я всегда витала в облаках, — признавалась она. — Ждала какой-то счастливой перемены, утешаясь привычным сказочным миром воображения».
Жить воображением — счастье, доступное поэтам.
Ларисса писала мало и подолгу над обработкой стиха не мучалась. «Мне даже как-то обидно пассивно сидеть с карандашом, — смеялась она. — Ведь когда-то мечтала быть джигитом или пожарным». А позже откровенничала: «Когда я буду старая и слабая, я буду сидеть в кресле и покачиваться в такт затихающей музыке в моем теле. А писать много буду только тогда, когда меня посадят в тюрьму или отрежут ноги». Ее харбинская подруга Нора Крук в предисловии к книге «Одна на мосту» скажет: Возможно, страсть к жизни, захватившая Лариссу, лишила нас, читателей, многотомника ее произведений — Лара была слишком увлечена ежедневным, ежечасным общением с миром.
До нынешней книги у Лариссы был единственный за всю жизнь сборник стихов «По земным лугам», вышедший в Шанхае в 1940 году. В это время в Китае гастролировал знаменитый Александр Вертинский. «Мой дорогой друг! — написал он Лариссе, хочу поблагодарить Вас за Ваши прекрасные стихи. Они доставили мне совершенно исключительное наслаждение. Я пью их медленными глотками, как драгоценное вино. В них бродит Ваша нежная и терпкая печаль “Le vin triste» — как говорят французы. Жаль только, что их так мало...»
Вертинский принял большое участие в судьбе девушки. Устроил ей перевод длинного романа для газеты, причем, как оказалось, половину гонорара заплатил сам.
После одного из своих концертов пригласил на торжественный ужин. И тут произошла неловкая история, о которой Ларисса повествует с невинным женским кокетством: Мне надо было зайти домой покормить кота. Кот поел и улегся на кровать. Я прикорнула рядом и тоже задремала. А потом надо было освежиться, причесаться и прочее... А главное, я даже намеренно хотела прийти на ужин позже, чтобы проскользнуть незаметно и сесть где-нибудь за крайний столик... А вот и влипла: никаких обычных столиков не было, вместо зтого в глубине зала стоял один длинный стол, в середине которого, как царь, восседал Вертинский, а место справа от него... было пусто. Все были в сборе, и мне пришлось пересечь зал под восклицания: “Ну вот, наконец-то!..» Меня посадили на это пустое место. Я, конечно, извинилась за опоздание, но довольно сердито. Почему это мне полагается сидеть рядом с ним? Что это за демонстрация? Да, я благодарна за его внимание... Я преклоняюсь перед его талантом... Но ведь и другие преклоняются... И тоже пишут стихи... Вертинский с ледяной учтивостью наливал мне вино, предлагал какую-то закуску, но за это время не проронил ни единого слова, как будто меня и не было. А в заключение еще и обозвал раздраженно «психопаткой с рыжим котом». После этого вечера артист прислал Лариссе письмо, попеняв, что напрасно она взбунтовалась, «как слониха в цирке». Ларисса ответила не сразу — в то время она с балетной труппой находилась на гастролях в Японии, и миролюбиво предложила забыть о ссоре. В ответ Вертинский прислал телеграмму за подписью «Ваш рыжий кот», а вслед за этим стихотворение с названием «Ненужное письмо»:

Приезжайте. Не бойтесь.
Мы будем друзьями.
Нам обоим пора от любви отдохнуть,
Потому что уже никакими словами,
Никакими слезами ее не вернуть...

Он называл ее «странный цветок», «печальная девочка с изумительными глазами и руками»... Ларисса не собирается делать всеобщим достоянием признания артиста, но его щемящее стихотворение, посвященное ей и опубликованное в книге полностью, принадлежит уже не ей — вечности.
С 1933 года Ларисса жила в Шанхае, где сначала служила секретарем в русском журнале «Прожектор», а затем зарабатывала на жизнь танцами, выступая в кабаре «Фантазия», театре «Модерн», оперетте, балетных постановках. Танцы в моей жизни были самой жизнью, — говорила Ларисса. — Техника может заслуживать самой высокой похвалы, но при этом она мертва, если нет огня, жара души. Судя по тому, что Андерсен была самой высокооплачиваемой танцовщицей Шанхая, огня ей было не занимать.
А еще она участвовала в шанхайском поэтическом объединении «Пятница». Я полюбила эти вечера, которые устраивались в бывшем гараже с затемненным окошком, с дрожащим маленьким пламенем веревочки, мигавшей на блюдце с маслом, — вспоминала она. — Эти встречи я никогда не могла променять на самые изысканные светские приглашения. В 1946 году участники объединения выпустили сборник «Остров», куда вошли и стихи Лариссы.
В начале пятидесятых годов она уехала с мужем-французом, служившим в судоходной компании, на Таити. Потом были Индия, Африка, Вьетнам, экзотические страны, которые так зримо предстают под ее талантливым пером в путевых заметках. Когда муж вышел на пенсию, они обосновались в маленьком французском городке Иссанжо среди гор и лесов, где она живет и поныне. Одна. Компанию ей составляют лишь любимые кошки.
В 1970 году она написала знакомому художнику — тоже эмигранту: Что касается потомства, которое будет читать мои стишки, это уж Вы оптимист. В какой же это стране будут читать? Эмигрантская литература вымирает, так же как и авторы, а до России мы не дойдем.
Дошли.

***
Я думала, Россия — это книжки.
Все то, что мы учили наизусть.
А также борщ, блины, пирог, коврижки
И тихих песен ласковая грусть.
И купола. И темные иконы.
И светлой Пасхи колокольный звон.
И эти потускневшие погоны,
Что мой отец припрятал у икон.
Все дальше в быль, в туман со стариками.
Под стук часов и траурных колес.
Россия — вздох.
Россия — в горле камень.
Россия — горечь безутешных слез.


Падает снег

В синих конвертах с помеченным адресом
Солнечной, яркой, далекой земли —
Грусть о потерянном, память о радостном —
Письма твои.
Детский роман наш, забавный и маленький,
Памятью сдан промелькнувшей весне.
Влезли деревья в пушистые валенки —
Дрогнут во сне.
Греют друг дружку, нахохлившись, рядом
Сидя на белом плетне, воробьи,
Снежные хлопья ложатся на гряды —
Чтоб все обновить.
Тихо баюкаю душу недужную...
Сонное солнце грустит о весне,
В окнах оснеженных — утро жемчужное.
Падает снег...



Рычкова Ольга
НЕПРИЧЕСАННЫЕ БИОГРАФИИ (отрывок)


Некоторые думают, что белых пятен в истории практически не осталось - ну разве что если это касается древних-предревних цивилизаций. Однако загадки подстерегают нас в самых неожиданных местах, и самое очевидное может оказаться невероятным, представ в новом свете.
 
<...> Имя Лариссы (именно так — с двумя «с») Андерсен мало что скажет читателю, но ее жизнь и судьба тоже весьма интересны и загадочны. Этой поэтессой и танцовщицей восточной ветви русского зарубежья (в 1922 году семья Андерсен бежала от «красных» в Китай, в Харбин) восхищались многие ее знаменитые современники. «Вижу в этой девочке много света», — сказал о юной Лариссе Николай Рерих. В нее был безответно влюблен Александр Вертинский. Он называл ее «цветком прекрасным и печальным», а ее стихи — «Божьей милостью талантом» и в 1940 помог выпустить сборник «По земным лугам».
Особенно нравилось ему стихотворение «Осень»: «Осень шуршит по чужим садам,/ Зябнет у чьих-то ржавых заборов.../ Только одна в пустоте простора/ Ежится, кутаясь в дым, звезда...» Тогда же возникла легенда, будто Андерсен — прототип героини песни Вертинского «Дансинг герлс». Действительно, Ларисса была звездой дальневосточной эстрады, танцевала в кабаре и ночных клубах, в оперетте, в балетных спектаклях. Но при этом никогда не выступала в роли «дансинг герл», то есть не танцевала с посетителями. Танцы были для нее не просто работой, а самой жизнью.
Хотя Лариссе довелось побывать и учительницей (преподавала китайчатам русский, арифметику и закон Божий), и секретаршей, и рекламным агентом, и манекенщицей... Судьба носила ее по всему свету: Франция, Индия, Африка, Вьетнам, Таити, ставший «сказкой всей ее жизни». На Таити Андерсен познакомилась с Евгением Евтушенко, который проникся искренностью и музыкальностью ее поэзии и включил ее в антологию «Строфы века». А теперь Ларисса, живущая во французском городке Иссанжо, вернулась на родину и воспоминаниями, и письмами, и стихами, составившими книгу «Одна на мосту»: «Я думала, Россия — это книжки./ Все то, что мы учили наизусть./ А также борщ, блины, пирог, коврижки/ И тихих песен ласковая грусть./ И купола. И темные иконы./ И светлой Пасхи колокольный звон./ И эти потускневшие погоны,/ Что мой отец припрятал у икон./ Все дальше в быль, в туман со стариками./ Под стук часов и траурных колес./ Россия — вздох. Россия — в горле камень./ Россия — горечь безутешных слез».

Книги для тех, кто хочет видеть отечественную историю и литературу без белых пятен и без хрестоматийного глянца.

 

Историк моды Александр Васильев, журнал «Огонёк» № 27, 2007 г.:

«Интересная новинка — книга Ларисы Андерсен «Одна на мосту». Это одна из самых красивых женщин русской эмиграции, уроженка Владивостока, которая жила в Харбине и Шанхае. Её книга — очень честный рассказ о прожитом и пережитом».

 

Рецензия на сайте Русского клуба в Шанхае:

В издательстве «Русский путь» вышла в свет книга стихов, воспоминаний и писем проживающей сейчас во Франции известной шанхайской поэтессы Лариссы Андерсен «Одна на мосту». «Русский Клуб в Шанхае» уже несколько лет поддерживает связь с поэтессой. В дар Клубу Ларисса Николаевна передала копию своего портрета работы известного художника-эмигранта Осипова. Много лет РКШ дружит и с составителем книги «Одна на мосту» журналисткой из Владивостока, лауреатом премии Правительства РФ Тамарой Калиберовой. Тамара любезно разрешила опубликовать на нашем сайте свою статью «Ларисса Андерсен: миф и судьба».

«Особо хочется сказать о том неоценимом вкладе, который внес в рождение книги Ларисы Андерсен “Одна на мосту”  “Русский клуб в Шанхае”. В декабре 2005 года по приглашению этой общественной организации мне посчастливилось побывать в Шанхае. Познакомиться с городом, который принял под свою “крышу”, дал пристанище сотням тысяч русских эмигрантов, в числе которых были и Ларисса Андерсен, и Александр Вертинский, прикоснуться к истории русского Шанхая.
И еще. Именно благодаря рекомендации “Русского клуба в Шанхае” рукопись вышла в свет в московском издательстве “Русский путь”, одном из самых уважаемых, достойных и, без всякого преувеличения, знаковых сегодня в стране. В числе его создателей Александр Исаевич Солженицын и Никита Алексеевич Струве».

Первый поэтический сборник Лариссы Андерсен «По земным лугам» увидел свет в Шанхае в 1940 году. Вторая ее книга — «Одна на мосту» вышла спустя 67 лет! Публикация этой книги, безусловно, является знаковым явлением, последней точкой в литературе «Русского Китая». Ведь из тех литераторов, что жили и творили в Шанхае в 1930–40-е гг., кроме В.Слободчикова и Л.Андерсен, в живых больше никого не осталось. Тем сильнее наше желание познакомить читателей сайта с содержанием этой книги. Сегодня мы публикуем Страницы воспоминаний (Отрывки из книги «Одна на Мосту»). Они посвящены жизни поэтессы в Шанхае, ее общению с выдающимися деятелями восточной ветви русской эмиграции.


Терпкая печаль Лариссы Андерсен


Ларисса Андерсен в России жила недолго — десять лет. Родилась в Хабаровске в 1912 году. Тогда и Хабаровск, и Владивосток входили в единое образование — Приморскую область. В 1920 году 38-летний Николай Андерсен, потомок скандинавов, глава семейства, полковник, штабист Колчака, был переведён в составе Хабаровского графа Муравьёва-Амурского кадетского корпуса во Владивосток, на Русский остров. Мать Лариссы — урождённая Евгения Кондратская — дочь польского помещика. В октябре 1922-го Андерсены на кораблях адмирала Старка эмигрировали в Китай — в город вступила Народно-революционная армия Дальневосточной республики. Первоначально жили в Харбине, затем, в 1933-м, Ларисса перебралась в Шанхай. Ехала через Корею, погостив немного у Янковских в Новине, покинувших Россию в те же дни, что и Андерсены. Это в 50 километрах южнее современного Чхончжина, а тогда Сейсина. В 1956-м вышла замуж за  француза Мориса Шеза. На три года супружеская чета обосновалась в Мадрасе, затем некоторое время пожила в Марселе, Сайгоне, на острове Таити и в 1970-м осела во Франции, на родине Шеза. В городке Иссанжо, уже одна, 95-летняя Ларисса живёт и поныне.
В Харбине тех лет российских литераторов сплачивала студия «Молодая Чураевка», созданная при Христианском союзе молодых людей эмигрантом «первой волны» поэтом казацких кровей Алексеем Ачаиром (настоящая фамилия Грызов). Ларисса Андерсен (в некоторых источниках упоминается как Лариса Баранова. — В.М.) не прошла мимо кружка. «Яблони цветут» — первое опубликованное стихотворение 15-летней девушки. Однажды «Чураевку», девизом которой было «Один за всех и все за одного», посетил Николай Рерих. Послушал поэтов, устроил выставку своих картин. Любившая рисовать и до встречи с Рерихом, Ларисса заболела живописью не на шутку. Но и это не всё — приобщилась и к танцам, достигнув немалых успехов на сцене.
Имя Лариссы Андерсен в литературном энциклопедическом словаре советского времени не упоминается. Лишь в 1991 году российского читателя с ней знакомит новосибирский сборник «Харбин. Ветка русского дерева» — вероятно, отголоском изданной в США книги «Остров Лариссы» (1988). Продолжил «восточную ветвь» русской поэзии Евгений Евтушенко, «обязанный» Андерсен личным знакомством. Он «столкнулся» с ней лицом к лицу посреди Тихого океана, на Таити. Поэтесса-танцовщица как раз там пребывала, а молодой советский поэт, обвешавшись гирляндами ракушек, приобщал ничего не смыслящих в русском языке, а тем более в нашей из стороны в сторону шарахающейся жизни, аборигенов к социалистическому реализму. Евтушенко включил стихи Андерсен в составленную им антологию отечественной поэзии XX столетия «Строфы века» (1994). А у Лариссы на ту пору была издана всего одна-единственная книжица — «По земным лугам» (Шанхай, 1940).
Для нас, приморцев, Лариссу Андерсен открыла Тамара Калиберова, журналист газеты «Владивосток». Помню её восторженные статьи. Одна — репортаж из Шанхая — называлась «Когда оживают легенды». Это был гром среди ясного неба. Из всего, что узнала, увидела, услышала, — собрала Калиберова книгу. «Она сотворила своё личное чудо, — пишет в «На краю русской речи» Лобычев. — Годами встречаясь с Андерсен, записывая её воспоминания, разбирая огромный архив с рукописями, письмами и фотографиями, восстанавливая прихотливый узор судьбы своей старшей подруги, она создала одну из лучших книг о русской эмиграции в Китае».
А вышла на след Лариссы Тамара в Государственном архиве Хабаровского края, изыскав в Бюро по делам российской эмиграции её личное дело. Амир Хисамутдинов, известный приморский краевед, доктор истории, «выдал» Калиберовой французский адрес Андерсен, найденный при изучении им Русской Америки. Так завязалась нить, вывившаяся в самое крупнокалиберное «личное чудо» Калиберовой — книгу «Одна на мосту»: стихи, воспоминания, фотографии, письма Лариссы Андерсен с вступительной статьёй и энциклопедическими примечаниями журналистки. Издан добротный том московским издательством «Русский путь» — чуть больше года назад.
Подкупающую открытость строк, в которых, по определению Александра Вертинского, «бродит терпкая печаль», Ларисса Андерсен пронесла через всё своё творчество. В стихах нет пафоса. В большинстве своём написанные трёхстопным анапестом, они — сердечный разговор, какой случается в одиноких днях с повстречавшейся на чужбине родственной, такой же одинокой, душой. Разговор тихий, проникновенный, настолько естественный, что не верится, будто слова  собирались по крупицам долгими часами. Хочется назвать эту исповедь сорванной со своей земли юной души, ещё не цветка, а только бутона, уроком одухотворённой, изящно простой, глубокой поэзии.

Яблони цветут

Месяц всплыл на небо, золотея,
Парус разворачивает свой,
Разговор таинственный затеял
Ветер с потемневшею листвой...

Ведь совсем недавно я мечтала:
Вот как будут яблони цвести,
Приподнимет мрачное забрало
Рыцарь Счастье на моём пути.

Говорят, что если ждать и верить, —
То достигнешь. Вот и я ждала...
Сердце словно распахнуло двери
В ожиданье света и тепла!

Всё как прежде... Шевелятся тени,
Платье, зря пошитое, лежит...
Только май, верхушки яблонь вспенив,
Лепестками белыми кружит.

Месяц по стеклу оранжереи
Расплескал хрустальный образ свой,
Маленькие эльфы пляшут, рея
Над росистой, дымчатой травой...

Надо быть всегда и всем довольной.
Месяц — парус, небо — звёздный пруд...
И никто не знает, как мне больно
Оттого, что яблони цветут.

Капли

День так тих... На лужице круги.
День так сер... Ныряют капли с крыши.
Танец их — звенящие шаги
Тех секунд, что мы в апреле слышим.

День так свеж... Прошёл весенний дождь.
Вяз надулся. Почки ждут приказа.
День так хмур, как осенью, но всё ж
Знает вяз, что это — лишь гримаса.

Глянь в окошко — даль уже ясна,
Так чисты и так спокойны краски...
Там, у речки, девочка Весна
Протирает заспанные глазки.

***

Узенькая дорожка
Бежит по груди откоса,
И деревце абрикоса
Подсматривает в окошко.

Деревцу абрикоса
Ты не сказал: прости!
Много ль ему цвести,
Прежде чем ты вернёшься?

***

Дни, недели... Всё одно и то же —
Грелось сердце старых грёз тряпьём...
Вдруг, нежданной новью потревожен,
День взвился, как звонкое копьё.

— Счастье? — Тише...
К счастью нужно красться,
Зубы сжав и притушив огни...
Потому что знает, знает счастье,
Что всегда гоняются за ним.

***

Вчера я маме укрыла
Могилку зелёным мхом,
И стала иной могила,
Словно согрелась в нём.

Я долго лежала рядом
И гладила мох щекой.
Взглянула ночь за ограду
И стала тихой такой...

Застыло вверху распятье,
Глядели белки камней.
И молча, в зелёном платье,
Мама пришла ко мне.