• Предисловие
• Рецензии

ПРЕДИСЛОВИЕ

Е.Ц. Чуковская
ПРО ЭТУ КНИГУ

«…Прочтешь чеховский рассказ — и неделю ходишь как помешанный, — такая сила, простота, правда», — писал в своем дневнике молодой Чуковский.
Чуковский с юности мечтал написать книгу о Чехове и много раз принимался за работу. Вот названия некоторых его статей: «Англичане и Чехов» (1904), «О чеховском жизнечувствии» (1905), «Чехов и пролетарствующее мещанство» (1907), «Чехов и христианство» (1910), «Записная книжка Чехова» (1915), «Чехов и Россия» (1913), «Чехонте и эзопов язык» (1960), «За что мы любим Чехова?» (1960). Он полагал, что Чехов — один из самых сложных и, главное, скрытных художников. По мнению Чуковского, творчество Чехова критиками толковалось превратно. Применяя собственные приемы анализа, Чуковский по-новому расшифровал сдержанный стиль и глубоко запрятанный смысл чеховских произведений. Там, где другие видели безволие, уныние и вялость, Чуковский находил волю и мощь. Чехов был для Чуковского образцом человечности. Многим чертам его характера Чуковский пытался следовать. Путь Чехова от Антоши Чехонте к Антону Чехову, путь самовоспитания всегда восхищал Чуковского. Как и чеховская нешумная общественная деятельность: построенная им библиотека, прием больных, его поездка на Сахалин для облегчения участи каторжников.
Чуковский всю жизнь пристально вглядывался во все, что написал Чехов, тщательно собирал литературу о нем, старался услышать о Чехове от людей, его знавших. И на протяжении всей своей жизни писал о Чехове в своем дневнике. Вот некоторые из этих записей: «Я говорил Блоку о том, что если в 16–20 лет меня спросили: кто выше, Шекспир или Чехов, я ответил бы: Чехов» (1919); «Я опять взволновался Чеховым, как в юности, и опять понял, что для меня никогда не было человеческой души прекраснее чеховской» (1933); «Читаю письма Чехова, — страстно хочется написать о нем» (1942); «Пятьдесят лет со дня смерти Чехова. Ровно 50 лет тому назад, живя в Лондоне, я вычитал об этом в “Daily News” и всю ночь ходил вокруг решетки Bedford Square’a — и плакал как сумасшедший — до всхлипов. Это была самая большая моя потеря в жизни» (15 июля 1954).
Первая книга Чуковского называлась «От Чехова до наших дней» (1908). Последняя книга — «О Чехове» — вышла в 1967 году и была переиздана в 1971 году.
Настоящее издание повторяет книгу 1967 года. Нами сохранены ссылки на Полное собрание сочинений А.П. Чехова (М., 1946–1951), которым пользовался Корней Иванович. Все другие ссылки также даны по вышеназванному последнему прижизненному изданию (М.: Худож. лит., 1967).

 

РЕЦЕНЗИИ

Павел Крючков
Завещание Чуковского


В литературной судьбе любого писателя есть временное и заветное. Иногда заветное — это чужой или свой текст, чье-то вольное или невольное покровительство, даже одна-единственная встреча, повлиявшая на мировоззрение или качество ремесла. Читатель может узнать об этом заветном по-разному: иногда при жизни литератора, иногда — спустя годы, из дневника, писем или воспоминаний о нем.
В последний год жизни Корнея Чуковского (1882–1969) по радио прозвучало его мемуарное эссе «Как я стал писателем». Сразу оговорюсь, что о знаменитых сказках вроде «Мухи-Цокотухи» писатель рассказал только в конце своего монолога.
Воспользовавшись тем, что он обращается к огромной аудитории, Чуковский напомнил слушателям и об иных своих многочисленных занятиях, которые забрали у него куда больше жизни и сил, нежели сочинения для малых детей. О своей работе в литературной критике в начале XX века, об англо-американских переводах, об изучении отечественной словесности некрасовских времен и даже — о ранних занятиях философией. Прозвучали имена легендарных писателей (некоторые из них были соратниками Чуковского), воспоминания о ранней поездке в Лондон и посещении мятежного броненосца «Потемкин», о нелегкой одесской юности и годах самоучительства, — когда, выгнанный из гимназии, он малярничал и изучал английский язык на крышах домов…
Но был во всем этом захватывающем, драматургическом, очень упругом и цельном рассказе — один настойчивый, страстный, «именной» контрапункт.
Это был Антон Павлович Чехов.
В течение всей своей долгой жизни Чуковский счастливо-мучительно писал и думал о его жизненной судьбе и загадочном таланте, убежденно считая Чехова самым «скрытным» и самым непрочитанным русским писателем.
В 1967 году из печати вышла последняя прижизненная книга автора «Мойдодыра».
Она называлась «О Чехове» и носила подзаголовок «Человек и мастер».
Еще живы люди, хорошо помнящие то удивление, которое она произвела в читающем обществе. В такой интонации ни биографий, ни исследований не писали. Это было своего рода светское житие, рассказ о художнике и воине, непрерывно сражающемся с самим собой, упорно идущем вверх. Именно здесь, полностью приведя объемную цитату из чеховского письма Суворину о «выдавливании раба» (во многом благодаря Чуковскому она стала знаменитой), Корней Иванович обмолвился: «…Все пишущие о Чехове так часто цитируют эти слова, смакуют их и любуются ими. Но при том мало кто отмечает, что в этих словах говорится о чуде».
Потом эту книгу забыли. Как вообще забыли «взрослого» Чуковского. Брежневская эпоха отметила столетний юбилей Корнея Ивановича верным, но лукавым определением его писательской личности как «лучшего друга советской детворы». Книга о русском языке «Живой как жизнь», мемуарный том «Современники», «Мастерство Некрасова» и даже «От двух до пяти» в планах издательств больше не появлялись. Его снова, как и в предвоенные годы, «загнали в детскую литературу». Очевидно, власти посмертно мстили Чуковскому за «инакомыслящую» дочь, после кончины отца изгнанную из Союза писателей, а заодно — и за приют опальному Солженицыну вкупе с «подписантством» в защиту некоторых гонимых тогда литераторов.
Прошло сорок лет — и сочинение Корнея Чуковского под названием «О Чехове» сегодня снова издано отдельной книгой. Прочтут ли ее?
«…Трудно нынче даже и представить себе, что такое был Чехов для нашего поколения, для подростков 90-х годов, — говорил Чуковский в своем последнем радиовыступлении. — Чеховские книги казались единственной правдой обо всем, что творилось вокруг. Читаешь чеховский рассказ или повесть, а потом глянешь в окошко и видишь как бы продолжение того, что читал. <…> Я тогда не знал ничего об его жизни, даже не догадывался, сколько было в ней героизма, но во всех его книгах, в самом языке его книг, феноменально богатом, разнообразном, пластическом, я чуял бьющую через край могучую энергию творчества».
И далее — о том, как он сам, когда-то «неприкаянный юноша» конца позапрошлого века, знакомясь с новым лицом, всегда мысленно вводил его в чеховский текст, и лишь тогда ему становилось понятно, хорош этот человек или плох.
Мне кажется, что неверующий Корней Чуковский, как по лезвию бритвы, прошел в своей последней книге — между многолетней, «исторической», так сказать, тягой к «сотворению кумира» и — пытливым желанием реконструировать и больше того — совершенно по-христиански открыть для возможно большего количества читающих соотечественников, для всех нас — душу собрата. Он словно бы отыскал клад, которым давно мечтал поделиться, нашел человека, незаметный жизненный подвиг которого, спрятанный в художественные образы, в вымышленных героев и в вымышленные сюжеты — мог бы помочь ближнему в личном душевном укреплении, в необходимом желании самосовершенствоваться и даже — в обретении мирочувствования. Рассказывая об эволюции Чехова, о его сложном художественном мире, о языке и поэтической живописи, Чуковский горел желанием сказать о Чехове то, чего до него никогда еще не говорилось. И впрямь: как, читая эту книгу, не удивиться глубине прочтения такого сложного и тонкого сочинения, как рассказ «Скрипка Ротшильда»?
Мы знаем, что Чехов не пришел к Церкви. Это особый разговор, требующий от нас внимательного изучения его биографии и наследия. Впрочем, доподлинно известно, что его одухотворенные рассказы «Студент», «В овраге», «Архиерей» или та же «Скрипка Родшильда» долгие годы таинственно помогали иным читателям, вызывая совершенно особое сердечное чувство, природа которого явно божественна. А «Степь», «Дуэль»?
Напомним себе, что именно в наши дни эти и другие избранные чеховские сочинения изредка выпускаются под епископским благословением теми или иными церковными издательствами. В каком-нибудь 1967 году такое и помыслить было нельзя. И Корней Чуковский, много говоря в своей книге о незаметной чеховской воле, о его просветительстве и неустанном служении ближнему, о безответном сахалинском подвиге и борьбе с внутренней «чеховщиной» и ложью, даже если и захотел бы — не смог и слова сказать на тему «Чехов и религия». Но замечательные рассуждения о скрытом и нескрытом проповедничестве Чехова в этой книжке каким-то чудом удержались.
Но мог ли Чехов с такою же силой и энергией волновать в то время еще кого-то?
В 1954 году старинный знакомый Корнея Ивановича, писатель и эмигрант Борис Зайцев, автор книги «Преподобный Сергий Радонежский» (1925), выпустил в Париже свою литературную биографию Чехова. Она была не только свободна от вмешательства цензуры. Борис Константинович был глубоко верующим человеком и, конечно же, деликатной темы отношения Чехова к вере не обошел. Более того: он обнаружил в своем герое неосознанную религиозность, тоску по Богу.
Борис Зайцев нашел возможность переправить свой труд в Советский Союз, тому самому Корнею Чуковскому, которого знал с начала 1900-х годов, и получил в ответ письмо, где книга «Чехов» была с восхищением названа… осиянной.
Возвращаясь к труду Корнея Ивановича, я осмелился бы заметить, что его книга «просвечивает» неосознанной «автопортретностью» — ведь Чехов для Чуковского действительно был примером повседневного и творческого поведения, своего рода идеалом. Кстати, Александр Солженицын, подбирая эквивалент к этому иноземному слову, замечательно определил его как «светлообраз». И если бы мне вдруг пришлось подыскивать единственное определение для книги «О Чехове», я присоединился бы к тем, кто считает ее литературным и человеческим завещанием Корнея Чуковского.
Завещанием бескорыстного и самоотверженного труда, сопровождаемого мучительной борьбой с худшим в себе, завещанием пути к чудесному освобождению.



Рейтинг редакции: Приобрести в личную библиотеку

Книга о Чехове занимает особое место в творческой жизни Чуковского. Это его последняя книга, к созданию которой он шел всю жизнь. Чуковский считал Чехова вершиной русской литературы, ее моральным и художественным эталоном. Он не только изучал Чехова, он воспитывал себя по Чехову, его мысли он воспринимал как духовные наставления. Книга о Чехове имеет автобиографический подтекст, она написана не только о том, каким был Чехов, но и о том, каким должен быть настоящий русский писатель. Интересно отметить, что не только Корней Иванович считал Антона Павловича образцом таланта, труда и человечности. Илья Эренбург, например, тоже видел в нем непогрешимую шкалу ценностей. Путь от Антоши Чехонте к Антону Чехову — вот что изумляло: оказывается, можно из литературного поденщика воспитать в себе гения!


Александр Алексеев
Критик, беспощадный… сам к себе


Очередное переиздание уже известной книги диктуется различными причинами: популярностью издания, его забытостью, вновь возникшей актуальностью… В случае с Чеховым — причина в Чехове. Ну и, конечно же, в авторе книги. Потому что Корней Чуковский именно в Антоне Павловиче видел идеал Писателя.
Читатель книги, как и автор, наверняка, будет потрясён чеховским жизнелюбием и гостеприимством: «Он был гостеприимен, как магнат. Хлебосольство у него доходило до страсти. Стоило ему поселиться в деревне, и он тотчас же приглашал к себе кучу гостей». Чехов снимает дачу в украинском захолустье, и ещё даже не видев её, ещё не зная, какие там условия проживания, уже спешит созвать туда массу людей из Москвы, Петербурга, Нижнего Новгорода… Когда же он поселился в подмосковной усадьбе, дом буквально превратился в гостиницу. По воспоминаниям брата Михаила, «спали на диванах и по нескольку человек во всех комнатах, ночевали даже в сенях. Писатели, девицы — почитательницы таланта, земские деятели, местные врачи, какие-то дальние родственники с сынишками». Он зазывал к себе в гости с пусть шутливыми, но угрозами: «Если не приедете, то поступите так гнусно, что никаких мук ада не хватит, чтобы наказать Вас». И вся эта гостевая орда вслед за Чеховым резвилась, хохотала, проказничала, упивалась розыгрышами.
Его любовь к каждому встречному, наверное, и стала причиной такой многочисленной череды самых разнообразных и колоритных героев, наполнивших его изумительные рассказы. Да иначе и быть не могло. Вот о чём свидетельствуют письма: «Был сейчас на скачках…», «Ел, спал и пил с офицерией…», «Хожу в гости к монахам…», «Пил и пел с двумя оперными басами…», «Был у сумасшедших на ёлке в буйном отделении…» и т.д.
Но был в России «строгий и придирчивый критик, который с упрямой враждебностью относился к гениальному творчеству Чехова и в течение многих лет третировал его как плохого писаку», — констатирует Чуковский. И не без удовольствия сообщает: «Замечательнее всего то, что этим жестоким и придирчивым критиком, так сердито браковавшим чуть ли не каждое творение Чехова, был он сам, Антон Павлович Чехов». Свои пьесы он называл пьесёнками, а рассказы — дребеденью и рухлядью. Кстати, ни в одном из дошедших до нас четырёх с половиной тысяч его писем к родственникам, друзьям, знакомым он не называет своё творчество — творчеством. Словно совестится. Такой бы совестливости современным литераторам…
Более того, нам, современникам, кажется, что уж более бронзовой и признанной фигуры, чем Чехов, в отечественной литературе и не найти. Увы, так было далеко не всегда. Критикам эпохи Чехова всё его взволнованное и горячее творчество казалось праздной игрой таланта, «постыдно равнодушного к скорбям и тревогам людей, уводящего читателя прочь от борьбы, в область самоцельного искусства», — не без горечи отмечает Чуковский. «Русские ведомости» в номере 104-м за 1890 год писали: «Господин Чехов с холодной кровью пописывает, а читатель с холодною кровью почитывает». Но время всё расставляет на свои места. А для многих и многих читателей и почитателей творчества Антона Павловича и в те годы не было никаких сомнений в истинной ценности его таланта. Чуковский признаётся: «Чеховские книги казались мне единственной правдой обо всём, что творилось вокруг».
Книга Корнея Чуковского, конечно же, не откроет секрет, как стать писателем, равным Чехову. Но доставит истинное наслаждение тем, кто уже успел обжиться в мире чеховской словесности, подскажет, как можно и нужно работать писателю, по-настоящему влюблённому в свою отчизну, в свой язык.

---

РЕКОМЕНДУЕМ:

• Чуковский К.И. Две души М. Горького
• Чуковский К.И. Александр Блок как человек Александр Блок как человек и поэт: Введение в поэзию Блока.и поэт: Введение в поэзию Блока
• Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского