— Никита Алексеевич, солидность юбилейной даты обязывает нас обратиться к истории создания Вестника. Не могли бы Вы в нескольких словах рассказать о его возникновении?

Вестник Русского Христианского Движения возник в декабре 1925 года. В начале это был связующий бюллетень на ротаторе, тиражом в 300 экземпляров новой православной молодежной организации, которая в 1920–30 гг. получила широкое распространение и жила напряженной духовной жизнью. В 1935 году журнал закрылся в связи с некоторым ослаблением РСХД во Франции, но его издание возобновилось в Прибалтике в 1937 г., где русское не только студенческое — но и крестьянское движение продолжало интенсивно жить. Издание журнала было прервано войной и возобновлено сначала в 1948 г. в Мюнхене (под ред. О. А. Киселева), а затем и в Париже (под руководством И.В. Морозова). В связи с отъездом О.А. Киселева в Америку, центром издания стал Париж.
Постепенно редколлегия расширилась, в нее вошли такие именитые богословы как о. Василий Зеньковский, о. Иоанн Мейендорф и о. Александр Шмеман.
Мое собственное участие в работе над журналом началось в каком-то смысле случайно. В 1951 году, прочитав очередной номер, я сделал в нем множество критических карандашных пометок и послал в редакцию. Ответ был неожиданным: предложение о сотрудничестве.

— В недавно опубликованных издательством «Русский путь« «Дневниках» отца Александра Шмемана он пишет о Вашей переписке и сотрудничестве с Вестником.

— Да, эта переписка началась с отъездом о. Александра в США в 1951 г., но стала особо интенсивной в 70-е годы, когда о. Александр всей душой «влился» в журнал. В нашей переписке отразилась история Вестника этих лет. Участие о. Александра в работе над Вестником придавало яркую богословскую тональность, это был ценнейший голос. В Вестнике печатался по главам главный труд его жизни — «Евхаристия», начатый еще в 50-х гг., а законченный за полтора месяца до смерти. Также в Вестнике были опубликованы его прекрасные статьи о Солженицыне, впоследствии изданные отдельной брошюрой. Сотрудничество о. Александра с Вестником совпало с периодом встречи с Россией, что придавало этому сотрудничеству особую живость. Тогда же была добавлена на обложке Вестника пометка Париж—Нью-Йорк—Москва.

— Расскажите об этой встрече и обновлении Вестника.

В 60-е годы некоторые номера Вестника стали попадать в Россию и нашли там удивительный для нас отклик. В 1968 году мы получили из России открытое письмо в редакцию, которое закрепило связь: становление Вестника совпало с духовными запросами определенной части молодежи в СССР (см. номера 89, 90). Вестник стал регулярно получать из России письма и материалы для публикаций.
В 90-е годы возник вопрос о целесообразности издания Вестника в России. Александр Богословский, читатель и поклонник Вестника, попавший в лагерь за передачу книг парижского издания до падения советской власти, связал меня с Христианским издательством, которое начало печатать Вестник в России, однако оно оказалось недолговечным, после чего издание Вестника естественным образом перешло в издательство «Русский путь», созданное при моем участии...

— Расскажите, как рождается передовица?

— Передовица, это в каком-то смысле публицистика. Это жанр, которому я придаю большое значение. В каждой передовице должна проявляться перспектива журнала. Без этого в журнале отсутствовала бы необходимая реакция, как на настоящее, так и на прошлое. Часто передовицы посвящены юбилеям. В этих юбилеях важно разобраться, что ценно для сегодняшнего дня. Передовица — прямой отклик на данное событие, положительное или отрицательное. Она — начало и конец, так как определяет тональность Вестника и его вовлеченность в современные проблемы, что не так часто встречается в церковных журналах. Вестник всегда был боевым журналом.

— Начиная с первых номеров? Быть может, Вы процитировали бы несколько «боевых» материалов прошлого?

— Например, в 1925–1926 году, когда в эмиграции шли споры вокруг Церкви, приведшие к расколу между митр. Евлогием и митр. Антонием, Вестник и та традиция, которую он представлял, были абсолютно чужды, даже неприемлемы, для консервативной части русской эмиграции. Далее, Вестник всегда был чуток к советской реальности, с большим вниманием следил за судьбой Церкви в советской России, остерегаясь осуждать вынужденные компромиссы с властью. В своей вовлеченности и боевитости Федотов заповедовал, что нужно избегать всяческих упрощений. Несчастье сегодняшних дней — и в России, и на Западе — в том, что многие общественные, социальные, церковные вопросы решаются путем упрощения. Сейчас упрощенчество заметно в некоторых церковных кругах в России, с этим Вестник продолжает бороться. Этим определяется его жизненность.

— Есть и возвращающиеся проблемы? Порой возникает ощущение, что нынешняя церковная полемика, принимающая весьма острые формы, отчасти вращается вокруг вопросов, которые уже задавались — и отчасти были решены русской эмиграцией. И может, здесь русской эмиграции как раз есть что ответить, и не только в области теоретических построений, но и обретенного исторического опыта? Как, например, вопрос церковной свободы, ярчайшим образом поставленный Бердяевым, матерью Марией...

— Всеми! Митроп. Евлогием, о. Василием Зеньковским, о. Сергием Булгаковым, Г. Федотовым... Я бы сказал, что это действительно одна из тем русской религиозной мысли. Это борьба, и вековая. Вся проповедь Хомякова — о свободе Церкви, он определял Церковь как состоящую из четырех частей — любовь, истина, свобода и единство. Свобода одна из необходимых заданностей человека. И в историческом плане мы знаем, как часто свободе в Церкви изменяли, свободу для Церкви отрицали. И действительно, эта проповедь свободы, с особой силой прозвучавшая в эмиграции, еще не воспринята по-настоящему, широко в России, где 70-летие отсутствия свободы сказывается до сих пор. И в каком-то смысле, проще мыслить в категориях не — свободы. А свобода неотъемлема, без нее не может быть Церкви или христианства, но она одновременно и риск.
Одна из рубрик Вестника — «Архивы» — отражает эту обеспокоенность. В ней публикуются забытые или неизвестные материалы из эмигрантского наследия.
Следовало бы составить книгу «Духовная свобода в русской мысли от Хомякова до наших дней». Митроп. Евлогий заканчивает свою книгу словами о том, что главной задачей его жизни было держать Церковь над политикой. Речь идет, конечно, не о безразличии к заботам дня, но о сохранении в Церкви полной свободы, вне всяких пристрастий и исторических грузов. И этот опыт действительно был осуществлен. Его труднее, я думаю, осуществить в большой стране, но, тем не менее, это то пророческое слово, которое сказала эмиграция и которое нужно в России. Я надеюсь, что Вестник продолжает нести эту весть.

— Название журнала всегда опиралось на это слово?

— Да, «Вестник Русского Студенческого Христианского Движения» был переименован в 1974 году, когда журнал получил признание в России, в «Вестник Русского Христианского Движения». В это время в нем не было уже ничего специфически студенческого, это изменение было предложено Солженицыным.
Вестник — общепроходное название. Но так получилось, что Вестник имеет определенную весть, — о Православии, о судьбах России, читатель его не только русский, но и эмигрантский. Я думаю, всякий журнал существует сам по себе. Он обращен к читателю, если у него есть определенное лицо, — но и читатель к нему обращается. Это то, что произошло в России, когда первые читатели обратились к Вестнику, что позволило ему оживиться.

— Как бы Вы определили специфику Вестника — зерно, из которого вырастает его многообразие? Перспектива, на которую он сориентирован?

— Вся жизнедеятельность освящается в нем так или иначе Откровением, Церковью, но понятой не как институт, не как закрытое общество, а как живая жизнь.
Такое понимание Церкви вырастает из русской православной традиции, которая расцвела на Западе в эмиграции. Она всегда существовала, но если восходить к духовным основам этой перспективы, то следует назвать Хомякова, Бухарева, Соловьева, — все они вестники универсальности Православия, свидетели любви-страдания к России, с чувством покаяния, чему нужно учиться у Хомякова.

— Можно ли сказать в этом смысле, что духовными отцами Вестника были русские мыслители XIX века, об опыте которых — отчасти осуществленном русской эмиграцией — рассказывает и свидетельствует журнал?

— Да, осуществленном и углубленном после катастрофы 1917 года. Движение в эмиграции сыграло в этом краеугольную роль: на Западе Церковь открылась во всей своей полноте, в своей универсальности — не только в смысле географическом, но и в смысле очищения от исторического груза. Это проявилось, в частности, на Пшеровском съезде, этой «Пятидесятнице русской эмиграции», по словам о. Сергия Булгакова, о. Льва Жилле, о. Василия Зеньковского и других. Этот опыт был в каком-то смысле дарован свыше, но также и заслужен. В эти годы углубилось самосознание — то зерно, что взошло в России, но дало мощный рост в эмиграции.
Эта мысль сохранилась на страницах журнала — и то, к чему журнал призывал и продолжает призывать, опираясь на лучшее в западном христианском и культурном наследии, при живой обращенности к России. Думаю, что именно это определяет его живучесть. Я спрашиваю себя иногда, отчего схожий журнал не образовался в России. Целиком ответа на этот вопрос у меня нет. Произошло «вливание» русских голосов в Вестник, но почему-то ничего «своего», аналогичного в России не возникло.

— Можно ли предположить что в каком-то смысле Вестник в современной России может сыграть роль, сходную с ролью Движения в эмиграции, — то есть, обладая широтой замысла и размаха, породить другие организмы, новые журналы — как например, мать Мария отпочковалась от РСХД, с тем, чтоб создать свое «Православное Дело». Возможно, миссия Вестника в России — именно прорастить новые семена, которые взойдут на чисто российской почве и дадут что-то своё?

— Вероятно, на это можно надеяться. Пока слышны некоторые отголоски в разных уголках России, в провинциях, в разных епархиальных журналах, в Свято-Филаретовской общине, отчетливо они слышны в ежемесячной газете этого братства — «Кифе». Всходы есть, и в известном смысле передача происходит.

— В этой связи, неизбежный вопрос, как бы он ни был риторичен: как Вам видится будущее журнала?

— Мне никогда не виделось будущее журнала. Считаю, что загадывать о будущем не нужно. Мы уже упомянули, что весь опыт русской эмиграции — это семена, брошенные на новую почву в новых условиях. А с семенами ничего предсказать нельзя: одни затаптываются, другие всходят, а третьи расцветают. Тщетно загадывать будущее. Вестник существует, как будто отвечает чему-то, и, хочется верить, — чему-то существенному, просто в силу его направленности. Сейчас мы находимся в смутном историческом времени, где трудно вообще разглядеть черты будущего. Есть что-то в современной эпохе общетревожное, не очень ясно, куда идет мир. Но нам просто предстоит делать то, к чему мы призваны или считаем себя призванными. Нам, получившим определенное достояние, или имеющим его, — посильно об этом свидетельствовать. А остальное зависит не от нас.
В связи с 80-летием Вестника я вижу какое-то чудо в том, что он не кончился с войной, как большинство эмигрантских журналов; что ему не пришел конец с перестройкой, хотя я полагал, что с возвращением свободы в Россию за издательством ИМКА-Пресс и Вестником остается лет пять жизни. Думаю, что в итоге Вестнику обеспечено еще некоторое будущее, несмотря на его долголетие.

— Или благодаря ему?

— Отчасти и благодаря. У Вестника есть история и своя, определяющая линия.

Беседу вела  Т. Викторова