Перед нами большая часть сохранившихся писем И.А.Бунина, В.Н.Буниной и Л.Ф.Зурова к Г.Н.Кузнецовой и М.А.Степун почти за тридцать лет: первое письмо датируется 1934 г., последнее — 1961 г. Корпус писем далеко не полон (добиться полноты, по-видимому, в этой теме не удастся никогда, ибо переписка частью утрачена, частью рассеяна — не исключено, что и украдена после смерти Кузнецовой), но и в таком виде производит внушительное впечатление. Это совершенно новые документы, дающие важную информацию о повседневной жизни И.А. и В.Н.Буниных послевоенного периода: не только о деловой и денежной ее стороне, не только о творчестве и нереализованных планах, но также о диагнозах врачей и сложной хирургической операции; о гостях, разговорах, личных отношениях. Переписка рассказывает нам не только о Бунине и его окружении, но и шире — о формах жизни (а нередко и выживания) парижской эмиграции, о связях и взаимодействии эмиграции с французской средой, об отношениях русских в Париже с русскими в США. Наконец, перед нами проходит широкий круг знакомств Ивана Алексеевича и Веры Николаевны. Многие из упоминаемых в письмах — люди искусства и науки, исторические личности. Сделанные в письмах зарисовки интересно дополняют сложившийся в нашем сознании облик М.Алданова, Б.К.Зайцева, С.В.Рахманинова и его большой семьи. Письма знакомят нас с эмигрантскими писателями второго и третьего ряда: мы открываем для себя черты характера С.Ю.Прегель, М.А.Каллаш (М.Курдюмова), Н.В.Кодрянской, В.Н.Емельянова, Д.Кнута, В.С.Варшавского и многих других. Письма рассказывают и о простых людях эмиграции, не оставивших следа в искусстве и литературе, но подчас не менее интересных. Не говоря уже о том, что рассказывают подлинную историю отношений Буниных с Кузнецовой и Степун, разрушая домыслы и вымыслы (см. об этом статью в настоящем издании). 

Автором большей части писем выступает В.Н.Бунина. Этим создается необычный окуляр. С одной стороны, письма Буниной служат дополнением, как бы заменой почти не дошедших до нас писем И.А.Бунина. Прожив вместе около полувека, они на многое смотрели одинаково. Рассказывая живущим в Германии/США/Швейцарии «барышням» (так называли их в тридцатые в Грассе) о текущих парижских делах, Бунина транслирует точку зрения мужа. С другой стороны, письма Буниной предлагают несколько иной — по сравнению с бунинским — взгляд на вещи. Это взгляд изнутри событий и одновременно взгляд со стороны. Вера Николаевна не была участником той сложной драмы, что долго тлела между Буниным, Кузнецовой и Степун. У нее была своя, не менее сложная драма, которую ей мужественно удавалось скрывать. В дальнейшем, когда конфликты сглаживались и обиды забывались, двойственность взгляда «его жены» сохраняется уже вне всякого отношения к конфликту. Вера Николаевна перестает быть посредником, она теперь сообщает о семейных событиях как бы члену (членам) семьи. Жизнь Бунина, описанная таким образом, обретает объемность: подробный рассказ о бытовых и медицинских проблемах (включая серьезную операцию, сделанную Бунину в 1950 г.), о тех, кто у них бывает и кто перестал бывать (таких было немало после ухода Буниных из Союза русских писателей и журналистов), о том, что сегодня ели и на что совершенно не хватает денег, перемежается разговорами о проблемах книгоиздания и периодики, о корректуре, о творчестве, о Боге. 

Объемность парижскому миру Буниных придает и широкий круг знакомств Веры Николаевны. У нее свой круг общения, существенно отличающийся от круга общения мужа. Это старые знакомые по Москве и Одессе — художники, ученые, юристы и их жены. Это старые подруги и их дети, а иногда и внуки, враставшие во французскую среду. Например, дочь подруги и родственницы Веры Николаевны И.З.Александровой по имени Кира была замужем за русским французом Пьером Копелем, вице-директором горного института в Сент-Этьене и крупным ученым, подававшим большие надежды. Копель погиб во время прогулки в горах в 1936 г. В годы войны Кира Сергеевна вышла замуж вторично — за горного инженера Ролана Грара. Думается, тесный контакт с этой семьей (Кира Сергеевна много помогала материально и Вере Николаевне, и ее питомцам — например, семье Жировых) больше связывал Буниных с французской культурой, чем редкие встречи с некоторыми французскими писателями. Третье, а иногда уже и второе, поколение первой эмиграции (особенно представители таких полуфранцузских семей, как семья Копель — Грар) хорошо вписывалось во французскую жизнь, добиваясь известных высот. Упоминаемый в письмах внук С.В Рахманинова А.Б.Конюс живет уже совершенно французской жизнью. Сын К.С.Грар от первого брака Этьен Копель станет французским военным летчиком. Эти примеры (которые легко умножить) лишний раз подтверждают, что связи эмиграции с французской средой мало изучены; тезис о том, что эмиграция жила автономной жизнью и мало что дала Франции, требует пересмотра как минимум на уровне повседневной культуры.

Другая сфера общения Веры Николаевны — это православный Париж и тесно связанные с церковью благотворительные организации. Жена Бунина была глубоко верующим человеком, хорошо знала священников и иерархов русской церкви в Париже (формально — греческой, подчиненной Константинопольскому патриархату). С одной стороны, тут играли роль дружеские и родственные связи узкого круга эмигрантов: например, владыка Мефодий, в 1953 г. ставший епископом, а в 1960 г. считавшийся одним из кандидатов в митрополиты, был сыном известного филолога Н.К.Кульмана, давнего знакомого Буниных. Знакомство с матерью Марией (Е.Ю.Кузьминой-Караваевой) тоже может считаться литературным. С отцом Борисом (Бобринским), представителем молодого поколения православных священников, а в будущем — весьма значительной фигурой православного Парижа, Бунина познакомилась через Олечку Жирову: Борис Бобринской женился на подруге Олечки Елене Дистерло. Русский Париж был маленьким городом. Но многие церковные деятели, с которыми Вера Николаевна поддерживала контакт, не имели отношения ни к литературе, ни к ее друзьям и питомцам. Таковы отец Николай (Соболев), настоятель русской церкви в Каннах; духовник Веры Николаевны владыка Сильвестр (Харун); о.Александр (Семенов-Тян-Шанский) и многие другие. С ними она ведет богословские беседы, обсуждает вопросы религиозной философии и истории религии, связи православия с другими течениями христианства, в том числе — с идеями современных религиозных мыслителей Франции (так, например, в письмах упоминается Симон Вейль, сочинения которой Бунина внимательно читает и рекомендует для чтения окружающим). Показательно знакомство Буниной с о.Алексеем (Стричеком), католиком, иезуитом, но близким к православию, одним из руководителей Интерната Св. Георгия в Медоне. К этой сфере общения следует отнести и ряд религиозно мыслящих литераторов и общественных деятелей, с которыми Бунина поддерживала связь (например, Т.И.Манухина), а также ряд «приятельниц по церкви», как она выражается в одном из писем (№ 178). О религиозной жизни Буниной нам известно мало: письма дают новый материал для изучения этого вопроса. Кроме того, мы видим православный Париж глазами одной из прихожанок церкви на рю де ля Тур (посещать маленькую церковь недалеко от дома очень типично для тогдашнего русского Парижа), что немаловажно для истории эмиграции, которую во многом следует изучать как историю быта. <...>

Литературовед Николай Александров рассказывает о книге писем семьи Бунина в передаче «Порядок слов». 31.03.2015