• Содержание
• К читателям
• Рецензии
• Об авторе
• Страница А.И.Солженицына
  

СОДЕРЖАНИЕ

К читателям

Условные сокращения


Глава 1
АНТРОПОНИМИКА КАК ФОРМА ВОПЛОЩЕНИЯ АВТОРСКИХ ВЗГЛЯДОВ

Свержень — Вержин — Кержин — Нержин (Механизмы создания и трансформации имён)

А как с этим у других авторов? (Разработка концепции имени в «Литературной коллекции»)

Распалась связь… имён (Отражение тектонических разломов русской именной системы в эпопее «Красное Колесо»)

«Тут все фамилии — как влитые…» (Мена имён и её преодоление в «Двучастных рассказах»)
   

Глава 2
КОНЦЕПЦИЯ ЛИЧНОСТИ И ТИПОЛОГИЯ ГЕРОЕВ

Люди или нелюди? (О роли зооморфных сравнений в рассказе «Один день Ивана Денисовича»)

Спиридон, Иннокентий и другие (Типология героев в романе «В круге первом»)

Эстетика преображённого Эроса (Физика и метафизика любви в творчестве А.Солженицына)

Бить или не бить? (Образ ребёнка в книге «Архипелаг ГУЛАГ»)


Глава 3
ВЕЩЬ В БЫТОВОМ И БЫТИЙНОМ ИЗМЕРЕНИЯХ

О функции предметных образов в художественном произведении

Мир вещей и мир людей (Метонимические свойства предметов в «Одном дне Ивана Денисовича»)        

Бытовое и бытийное (Структура и иерархия «вещных полей» в рассказе «Матрёнин двор»)

«Радость простого называния вещи…» (Быт как форма воплощения устойчивых свойств национального бытия в «Красном Колесе»)

«Уроки бытового благонравия…» (Роль предметов домашнего интерьера в исторической эпопее Солженицына)

«Тюремная камера на двоих», или Прообраз будущего устройства государства (Интерьер как средство идеологической характеристики персонажа)

Разлом русского быта и бытия («Красное Колесо» как диагноз национальной болезни)


Глава 4
ДИАЛЕКТИКА СИМВОЛА

Символика прозы А.Солженицына как системное единство

Можно ли во владимирской глубинке услышать шум океана? (О функции символических образов в структуре реалистического повествования)

«В ореоле невидимого сверх­Солнца…» (Символика солнечного света)

«Москва, звонят колокола…» (Символика колокольного звона)

«Ужь я семячки полущу, полущу…» (Образ «семячек» как бытовая подробность и символическое обобщение)

«К топору зовите Русь…» (Мотив разрубания, рассечения, раскалывания)

«Саранча из бездны…» (Библейская символика в «Красном Колесе»)

«Тот самый Ахеронт…» (Мифологическая символика в исторической эпопее)

От воскресенья к воскреснику (Символический мотив «дня отдыха»)


Глава 5
«ОБРАЗ МИРА, В СЛОВЕ ЯВЛЕННЫЙ»

Художественное слово как элемент поэтики

В.И.Даль против «скареда» Фаддея (Роль многозначной лексики в формировании объёмной картины мира)

«Украл» или «закосил»? (Приёмы актуализации художественного слова)

Почему «рычат» экскаваторы и «орёт» трактор? (Об эстетической значимости фоносемантических свойств слова)

Февральская революция, отражённая в слове (О важнейшем лексико­семантическом поле «повествованья в отмеренных сроках»)

«Дивный храм свободы» или Вавилонская башня? (Отражение глобальных лексических процессов революционной эпохи в эпопее «Красное Колесо»)


Глава 6
СТРУКТУРА И ФОРМЫ ПОВЕСТВОВАНИЯ
(К ВОПРОСУ О ПОЛИФОНИЗМЕ)

Так кто же главный герой «Матрёнина двора»? (О функции рассказчика в повествовании от первого лица)

Если бы Бахтин писал о романе «В круге первом» (Субъектные и внесубъектные формы выражения авторского сознания в главах о Сталине)

«Отчаянное вложение самого себя…» (Автор как нарративный и идейно­смысловой центр «Красного Колеса»)

Взгляд на события «с большей исторической высоты» (Особенности повествования в обзорных главах эпопеи)

«Борода Минина, а совесть глиняна» (Документы, эпиграфы, пословицы как средство проявления авторской модальности)

Был ли «спичрайтер» у полковника Воротынцева? (Формы выражения авторской точки зрения в главах, построенных на устной монологической речи персонажей)

Что увидел «киноглаз»? (Стилевое своеобразие «экранов»)

Удалось ли «без остатка воплотиться в персонажах»? (Акториальное повествование в моногеройных главах «Красного Колеса»)

Почему герой не защищает себя «во всех боках»? (Нарративная организация в ленинских главах эпопеи)

«Единственный любимец демократии…» (Ирония как форма идейно­эстетической оценки в главах о Керенском)

Полифония или стереофония? (О динамической объёмности художественного мира эпопеи)


Глава 7
ПАРАДОКСЫ ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ

«Закрытое» или «открытое»? (Поэтика художественного время­пространства в рассказе «Матрёнин двор»)

День, срок, вечность (Своеобразие пространственно­временной организации рассказа «Один день Ивана Денисовича»)

Рукотворная «преисподняя» (Хронотоп зоны в книге «Архипелаг ГУЛАГ»)

«Космическое завихрение» 1917 года (Искривления пространства и времени в исторической эпопее «Красное Колесо»)

Человек и история (Особенности временной организации произведения)

«Поехали!..» (Структурообразующая роль хронотопа Дороги)

Птица­тройка и автомобиль (Об одной гоголевской реминисценции)
   

Глава 8
МИРОВОЗЗРЕНИЕ ПИСАТЕЛЯ И ПРОБЛЕМА ТВОРЧЕСКОГО МЕТОДА

Материальное и идеальное в ранних «Крохотках» (О миросозерцании Солженицына)

В поисках «утраченного рая» (Макрообраз «космической» гармонии как структурная основа художественного мироздания Солженицына)   

«Одержимость реальностью…» (Споры о методе писателя в критике и литературоведении)

«Социальный» или «идеальный»? (О специфике реализма романа «В круге первом»)

Структура художественного мира и особенности метода (Традиции христианского средневекового искусства в рассказе «Матрёнин двор»)

«Я принципиальный традиционалист…» (О функции «модернистских» приёмов в исторической эпопее
«Красное Колесо»)
   
«Натужная игра на пустотах…» (Постмодернистская концепция бытия и творчество А.Солженицына)
   

Глава 9
СФЕРА ИДЕЙ

«Когда предстанут все точки зрения…» («Человек говорящий» в произведениях Солженицына)
   
От Аристотеля до Энгельса (О роли философских аллюзий и реминисценций)
   
«Всякая партия есть намордник на личность…» (Идейный радикализм и партийная идеология в изображении
Солженицына)
   
«Он знал о предмете слишком многотрудно, чтобы переговаривать плоско…» (Герои­идеологи как «ретрансляторы» идей)


Примечания

К ЧИТАТЕЛЯМ

Эта книга создавалась и выстраивалась более десяти лет. Отдельные её разделы впервые публиковались как самостоятельные статьи, но изначально мыслились как части единого целого, как взаимосвязанные фрагменты одной общей картины. С самого начала автор ставил целью создание объёмного представления о творчестве Александра Солженицына, целостной концепции его поэтики, учитывающей всю полноту эстетических и мировоззренческих представлений писателя. Результат пришёл не сразу: постижение, постепенное «открытие» созданного Солженицыным по­настоящему грандиозного, во многих отношениях уникального художественного мироздания потребовало не только длительного и кропотливого изучения и осмысления всего массива его художественных произведений, публицистических работ, литературно­критических эссе, не только разгадки многочисленных «тайн ремесла», но и полной душевной неразрывности с «объектом исследования». Книга вряд ли состоялась бы, не разделяй автор точку зрения И.А.Ильина, считавшего, что «искусство подобно молитвенному зову, который должен быть услышан, и любви, которая требует взаимности».
Ещё один важный фактор, придавший дополнительный импульс и повлиявший на решимость довести задуманное до логического завершения, — одобрение А.И.Солженицыным избранной исследовательской парадигмы. Отзываясь на раннюю, значительно менее полную версию работы, он писал: «Вы выбрали обещательный размах — не об отдельных произведениях, а сопоставлением черт из многих. Это — и трудней, и важней, и дало Вам глубокий вход». В этом же письме Александр Исаевич отметил ещё одну изначально заданную особенность работы — нацеленность на выявление взаимосвязи между поэтикой и авторским мировоззрением: «Вы правильно видите связь каждой частной художественной задачи — с общим мировидением, с онтологической основой». Эти и другие ценнейшие суждения писателя, адресованные автору книги, конечно же, были учтены в дальнейшей работе.
Подход, в основе которого самоценный анализ отдельных граней творчества, без досконального знания всех основных художественных и публицистических произведений, без уяснения взаимосвязи эстетических принципов с общим мировидением автора, без понимания причин, характера и логики его идейной и художественной эволюции, вряд ли способен сформировать представление о Солженицыне как целостном феномене. Узкий ракурс при взгляде на масштабное явление, конечно же, имеет право на существование, более того, он позволяет успешно решать те или иные локальные задачи. Однако если при этом он не дополняется объёмным ви€дением и соответствующим представлением, если частное наблюдение без всяких на то оснований проецируется на всё явление, это может обернуться клубком неразрешимых противоречий и взаимоисключающих суждений, бесплодными нескончаемыми спорами по любому вопросу — общему или частному. Александра Солженицына это касается, наверное, больше, чем кого бы то ни было, ведь ни о каком другом русском писателе не существует столько мифов, ни один не вызывает столь широкого разброса мнений и оценок, никто не поляризует до такой степени и критиков, и в целом российское читательское сообщество. Как представляется, главная причина всей этой оценочной разноголосицы — отсутствие у какой­то части читателей (и обычных, и квалифицированных) ясного представления о Солженицыне как целостном и объёмном явлении. Узость кругозора при взгляде на писателя и приводит чаще всего к основанному на субъективных предпочтениях, на идеологических и эстетических пристрастиях выпячиванию и искажению одних граней и свойств и затушёвыванию или полному игнорированию других.
Автор предлагаемой вашему вниманию книги старался подобных крайностей избежать. Насколько это удалось — судить вам.

РЕЦЕНЗИИ

В письме к автору книги, профессору Благовещенского государственного педагогического университета Александру Урманову Александр Солженицын писал: «Вы выбрали обещательный размах — не об отдельных произведениях, а сопоставлением черт из многих. Это — и трудней, и важней, и дало вам глубокий вход. Вы правильно видите связь каждой частной художественной задачи — с общим мировидением, с онтологической основой».

Серьезный аванс. Ко многому обязывает. Особенно после смерти адресанта.

Работа Урманова действительно охватывает все аспекты солженицынской поэтики и предлагает читателям реконструкцию целостной картины мира нобелевского лауреата. Исследователь фиксирует свое внимание на типологии героев и функции вещей, форме повествования и проблеме времени.

Характерной чертой Солженицына является отказ от дидактики, навязывания своей точки зрения. Урманов обращает внимание на то, что писатель использует иронию как одну из косвенных форм выражения собственного присутствия в текстах. Так, в частности, при описании главы Временного правительства премьер-министра Александра Керенского (12-я глава «Апреля Семнадцатого») при внешнем «поглощении» автора героем между ними выстраивается дистанция, «имеющая ярко выраженный иронический, отчуждающе-насмешливый характер».

Касается Урманов и методов изображения действительности у автора «Матренина двора». Различные исследователи видели в Солженицыне и социалистического реалиста, и (другая крайность) постмодерниста. По справедливому замечанию критика, «можно говорить о принципиальной двойственности изображения — отчасти реалистического, отчасти символического. Конечным результатом подобной стилевой двойственности становится двуплановость изображаемой действительности». При этом исследователь подчеркивает, что не считает Солженицына продолжателем традиции модернизма (Андрей Белый, Евгений Замятин, Джон Дос Пассос). Во-первых, значительная часть развитых ими приемов уже присутствовала в традиционной реалистической литературе. Во-вторых, разве приемы, выработанные модернистами, в творчестве применяющего их писателя-реалиста не обретают качественно иные функции, задается риторическим вопросом ученый.

В данном случае символическое начало тесно связано с реалистической традицией. Солженицын «не только создает иллюзию жизнеподобия, но и стремится через реальное воссоздать идеальное, в конечном постичь бесконечное».

Также Урманов подробно рассматривает использование Солженицыным философских цитат. Если о «Круге первом» и отчасти «Раковом корпусе» литературовед пишет как о «перенасыщенных философскими изречениями», когда «художественная структура романа не в состоянии «переварить» все многочисленные ссылки», то в «Красном колесе» их меньше. В знаменитой эпопее они нужны для раскрытия внутренних монологов героев. Чаще происходит не изложение системы взглядов, а отталкивание от той или иной мысли, помогающей лучше изобразить персонажа романа или описываемое явление.

Одновременно философские концепции раскрываются через «героев-идеологов». Например, через историка Ольду Андозерскую. В «Замечаниях» Солженицына к «Октябрю Шестнадцатого» сказано, что «через Андозерскую частью изложена система взглядов на монархию профессора Ивана Ильина». Именно Андозерская спорит с инженером-республиканцем Петром Ободовским о сущности самодержавия.

В предисловии Урманов писал, что в своем исследовании старался избегать крайностей в оценках. Возможно, именно поэтому филологу удалось вывести своего героя из порочного круга мифов и устоявшихся стереотипов. Вывести из круга первого — или последнего.