Газета «Культура», №13 (7726) 8-14 апреля 2010 г.

Когда наш знаменитый арабист Юрий Завадовский, выросший в Париже, выбирал жизненный путь, он пришел за советом к другу своей матери, замечательному художнику Ивану Билибину. Тот жил в столице Франции на широкую ногу, имел много заказов, оформлял спектакли Дягилева и был вполне доволен жизнью. В мастерской, обставленной восточными редкостями, он принимал гостей, беспрерывно заходивших к нему.
«Займись Востоком, — сказал мастер Завадовскому. — Искусство не прокормит, а Восток — обязательно».
Он знал, о чем говорил. Почти пять лет Иван Яковлевич Билибин прожил в Египте, где оказался во время великого исхода.
В феврале 1920-го он на пароходе «Саратов», присланном для эвакуации больных и раненных бойцов Добровольческой армии в Новороссийск, покинул Россию почти на двадцать лет. Вместе с ним на корабль поднялись сестры Чириковы, дочери знаменитого в то время прозаика Евгения Чирикова. Старшая, Людмила Евгеньевна, до того училась у Билибина живописи. Мастер, расставшийся со второй женой, полюбил свою ученицу. Полюбил со всей страстью своей необузданной, яростной натуры. Но взаимностью она ему так и не ответила.
В Египте они сначала были в лагере беженцев в Телль-Аль-Кибире, где едва не погибли от голода и жажды, но судьба пощадила их. Билибин познакомился с богатыми греками, которые заказали бывшему участнику «Мира искусства» панно в византийском стиле. Потом ему пришлось заняться иконописью для греческой церкви Святого Пантелеймона в Каире. Он старался работать, взяв за основу русскую школу ХV века, а грекам-нуворишам нужны были слащавые копии произведений итальянского нового времени. Потом к нему обратилась Анна Павлова - гениальной балерине понадобились костюмы и декорации во время гастролей в Египте.
Он снял мастерскую в самом центре Каира. Как только выдавалась возможность, Билибин отправлялся в путешествие. Луксор, пирамиды, памятники Древнего Египта — он старался увидеть как можно больше. Все время фотографировал, мечтал, чтобы когда-нибудь эти снимки были изданы в России. Но до сих пор они ждут своего часа. Когда мастер вернулся в СССР, то весь свой египетский архив отдал на государственное хранение. Сегодня восточные снимки Билибина находятся в Институте истории материальной культуры Российской академии наук в Санкт-Петербурге.
И еще Иван Яковлевич беспрерывно писал письма своей возлюбленной, даже когда она находилась рядом:
«Если бы Вы ответили на мою любовь искренне и с радостью, то был бы период великого счастья, может быть, такого, какого никогда в своей жизни и не испытаю... Я пока еще совсем не старик. Я могу еще так же пылко любить, как и юноша. Но маятник часов мерно отстукивает время. Которое льется безостановочно и неукоснительно».
Чувство не давало ему покоя. Он старался убедить ее разделить с ним жизнь:
«Пересмотрите, если хотите, еще раз мои карты. Мне 46 лет. Я хороший художник. Старость близка... Вас я носил бы на руках, старался бы, насколько могу, не ревновать, обрился бы, если бы, если хотите, совершенно отказался бы от вина, был бы Вам другом и учителем...»
Но вся эта страсть оказалась напрасной. В апреле 1922-го Людмила Чирикова уехала в Европу. А через некоторое время к Билибину приехала его бывшая ученица Александра Щекотихина-Потоцкая, которая и стала его женой.
Людмила Евгеньевна прожила долгую жизнь и умерла во Флориде в середине 1990-х годов. В год развала СССР она отдала в Советский фонд культуры большую пачку писем Билибина к ней и свой дивный портрет, выполненный этим удивительным мастером в Египте в дни их совместного изгнания. Портрет этот теперь является одной из главных «жемчужин» московского Дома-музея Марины Цветаевой. Там же хранятся и письма художника к женщине, которую он так любил. Эти послания Билибина и стали основой книги «И.Я.Билибин в Египте. 1920–1925», подготовленной неутомимым исследователем истории русского зарубежья на берегах Нила Владимиром Беляковым и только что увидевшей свет в издательстве «Русский Путь». В свое время, работая корреспондентом газеты «Правда» в Египте, Беляков отыскал много реликвий русского наследия. В том числе и неизвестные в России иконы архангелов Михаила и Гавриила и «Благовещенье», написанные Билибиным по заказу греческой общины Каира.
В книгу, кроме писем мастера, вошли воспоминания о нем сестер Чириковых, племянника Щекотихиной-Потоцкой, переписка Белякова с Людмилой Евгеньевной, доживавшей в то время свой век в США.


Виктор Леонидов
Любовь Ивана Билибина
Картина есть картина, и заменить поцелуя она не может


«Многоуважаемый Владимир Владимирович! Отвечаю на Ваше письмо, которое меня приятно удивило… Это, однако, является для меня действительно «последней минутой». Ибо 22 ноября 1991 года мне исполняется 95 лет, и я уже каждую минуту могу умереть». Так писала Владимиру Белякову Людмила Евгеньевна Чирикова–Шнитникова. Наверное, одно из ее самых последних писем. Людмила Евгеньевна умерла в США, так и не дожив до столетнего юбилея.
В книгу, которую составил Беляков, вошли письма художника Билибина, воспоминания сестер Чириковых, а также переписка Людмилы Евгеньевны с Беляковым. Беляков, долгие годы работая на Востоке, очень много сделал для возвращения наследия русской эмиграции. В Каире, в частности, он нашел неизвестное в России декоративное панно «Восточный танец», выполненное ни много ни мало самим Иваном Билибиным. Именно поиски сведений о великом художнике и заставили Белякова написать старой русской эмигрантке во Флориду.
Билибин оказался в Египте в дни великого исхода 1920 года. Он пережидал смутное время в своем крымском имении Батилиман. Там же жил с дочерьми Людмилой и Валентиной известный в то время прозаик Евгений Чириков. Младшая, Людмила, ходила к Билибину на занятия рисования. Художник, вообще отличавшийся необузданным характером и расставшийся к тому времени со второй женой, полюбил юную ученицу. Но взаимности так и не дождался.
Вскоре красное колесо Гражданской погнало их в Новороссийск, и оттуда они в феврале 1920-го отплыли на пароходе «Саратов», сверх всех возможностей набитого ранеными и семьями офицеров. Им казалось, ненадолго...
Пароход пришел в Египет. Сначала их всех разместили в лагере, где они чуть не погибли от голода и жажды, но дальше Билибину улыбнулась его птица удачи, которую он так любил воспроизводить на своих холстах.
Он познакомился с богатыми греками и получил от них заказ на изготовление декоративных панно для вилл. Впоследствии Иван Яковлевич писал иконы для греческой православной церкви Святого Пантелеймона. Еще работал над декорациями и костюмами к спектаклям труппы Анны Павловой, когда великая балерина со своим коллективом приезжала на берега Нила. Мастер снял мастерскую в самом центре Каира. И помогали ему в работе сестры Чириковы. Они уставили мастерскую розами, которые маэстро требовал менять каждый день. Одно окно выходило прямо на базар, и, бывало, они целые дни работали под монотонное пение нищих и торговцев.
«Я никогда не забуду того потрясающего впечатления, когда я впервые попал в старинные мусульманские кварталы Каира с изумительными мечетями, с его рынками и его толпою… Мне казалось, что передо мною ожила одна из страниц «Тысячи и одной ночи», и не верилось, что все это существует в натуре», — писал Билибин. Каждый свободный день он старался вырвать для поездки по стране, был в Александрии, Луксоре, Верхнем Египте. И беспрерывно писал письма своей возлюбленной, даже когда она была рядом: «Пересмотрите, если хотите, еще раз мои карты. Мне 46 лет. Я хороший художник. Старость близка. Если через пять, шесть лет в моей жизни снова случилась бы катастрофа, то тогда уж, конечно, мне предстояла бы одинокая грустная старость.
Вас я носил бы на руках, старался бы, насколько могу, не ревновать, обрился бы, если хотите, совершенно отказался бы от вина, был бы Вам другом и учителем. Я бы старался помочь Вам выйти на широкий простор нашего искусства. О моей любви к Вам и говорить нечего.
Если Вы повторите Ваше «Нет», то останемся такими же друзьями, даже не друзьями, а мы будем братом и сестрой… В любую трудную минуту каждый из нас может постучать в дверь другого и быть уверенным, что эта дверь широко откроется, а внутри будет тепло и ласка…»
Он то предлагал ей руку и сердце, то рисовал проблемы взаимоотношений будущей жизни — и снова и снова давал волю своему яростному воображению: «Теперь я говорю следующее: через четыре года (даже через три с месяцами) мне будет 50 лет. Подумайте, какое страшное и жуткое слов! Брр! Вы же молоды и любите молодость. Я бы, конечно, старался держаться изо всех сил, я бы старался окружить Вас всею ласкою, на какую я способен, но все же появление какого-нибудь третьего человека, допустим, хорошего — молодого и красивого, — вот трагедия. У меня, положим, есть мое искусство, и я, если не умру, могу еще поработать много лет, но простите меня, что я поставлю точки над «i» — картина есть картина, и поцелуя заменить она не может. Ведь правда?»
Но все оказалось напрасно. В апреле 1922 года Людмила Евгеньевна уехала в Европу, в Прагу. К отцу. Иван Яковлевич очень тосковал, однако все это продолжалось не очень долго. Однажды он получил письмо из России от своей ученицы Александры Васильевны Щекотихиной-Потоцкой, не так давно ставшей вдовой. Билибин сразу отправил ей телеграмму с просьбой стать его женой и быстро получил ответ с согласием. Мастер был человеком, умевшим принимать очень скорые решения. В феврале 1923-го Щекотихина-Потоцкая приехала в Каир.
С Людмилой Чириковой Билибин увиделся потом только один раз, в Париже. Там, на своей выставке, он вручил ей ее карандашный портрет, нарисованный им еще в Каире. Потом судьба совсем развела этих двух талантливых и ярких людей. Билибин вернулся в СССР и погиб в ленинградскую блокаду, а Людмила Евгеньевна дожила до глубокой старости и умерла во Флориде.