• О книге
• Содержание
• Выдержки из предисловия
• Рецензии 
• Выставка «„Чукоккала”» и советская цензура»
• Страничка К.И.Чуковского
  

О КНИГЕ

Читателю предлагается третье издание «Чукоккалы». Два предыдущих — 1979 года (М.: Искусство) и 1999 года (М.: Премьера) были иначе построены, отличались по содержанию и составу публикуемых архивных материалов.

Первая книга (1979) сильно пострадала от цензуры и самоцензуры. Но она была построена по замыслу Чуковского, он участвовал в ее подготовке к печати. Самоцензура, вернее ясное понимание что «не напечатают» привели к тому, что многие драгоценные и любимые страницы «Чукоккалы» Чуковский вообще не включил в подготовляемое издание, а, значит, и не написал к ним комментария. Так, не были сданы в редакцию стихотворения Зинаиды Гиппиус, юношеские стихи Владимира Набокова (Сирина), автографы Владимира Дмитриевича Набокова, две записи Александра Блока, стихотворение А.Амфитеатрова, Н.Лернера, А.д’Актиля. Не включил Чуковский и многие свои шуточные стихи, буриме, рисунки, записи «Новых слов», газетные вырезки, которыми изобилует альманах. Книга по мере прохождения через цензуру и всевозможные инстанции подвергалась все новым и новым цензурным изъятиям. Из книги были изъяты 41 иллюстрация (листы рукописного альманаха) и около 20 страниц комментария Чуковского. Первое издание вышло без Гумилева, Замятина, с сокращенным Горьким, Блоком, Маяковским, что исказило историческую перспективу.

Второе издание (1999) содержало все без исключения страницы рукописного альманаха, не имело никаких цензурных брешей, но оно строилось совсем по другому принципу: по замыслу издателей печатались только факсимильные листы альманаха и поэтому в книгу не вошли те архивные материалы, которые Чуковский считал необходимым привлечь для своего комментария. Оно планировалось быть изданным в двух томах. Первый том — факсимильное воспроизведение всех страниц рукописного альманаха. Второй том — типографским шрифтом набраны тексты всех автографов, рядом в виде марки помещена уменьшенная страница альманаха и к этой странице дан комментарий. (Но из-за издательских трудностей был выпущен только второй, поясняющий том «Чукоккалы», а первый факсимильный том «Премьера» не издала.

В 2003 году московское издательство «Терра» (Книжный клуб «Monplaisir») выпустило оба тома, но весьма ограниченным тиражом — только для членов книжного клуба). Таким образом, том пояснений к альманаху содержал все чукоккальские тексты, все комментарии Чуковского, поданные, однако, в виде отрывков из его статей для «Чукоккалы», и примечаний Елены Чуковской, помещенных мелким шрифтом, отдельно, внизу каждой из комментируемых страниц. Формат издания не соответствовал формату рукописного альманаха, а был увеличен для того, чтобы по возможности помещать на одной и той же страницы «марку» с картинкой чукоккальской страницы и пояснения к ней. В результате вышедшая книга давала ясное представление о страницах рукописного альманаха, но ее замысел и подача материала совершенно не соответствовали тому, что задумывал Корней Иванович. Книга оказалась адресованной уже другому, более узкому кругу читателей.

Настоящее третье издание построено так, как его задумал Корней Иванович. Сюда вошли полностью, без купюр все значимые страницы рукописного альманаха, а также все те документы из архива Чуковского, которые он счел необходимым присоединить к своему альманаху. Важным преимуществом настоящего издания служит то, что комментарий Чуковского дан в том виде, как он его написал, а не в виде разрозненных и разорванных отрывков (как в издании 1999 года). Таким образом, эпоха в этой книге представлена значительно полнее. Что касается оформления книги, то, как и в первом издании, ее формат соответствует формату рукописного альманаха. В книге, как и в первом издании, даются факсимильные листы альбома и уменьшенные фрагменты некоторых записей, помещенные в полосе набора. В оформление внесены многие новые элементы. Так как альманах носит принципиально фрагментарный характер — переход к каждому новому сюжету в комментарии Чуковского отмечен пробелом и буквицей. А переход к новой эпохе — шмуцтитулом. Поставлены колонтитулы, позволяющие читателю легче ориентироваться в разнообразном материале. Книга снабжена указателем имен.

Нелегкие перипетии издания альманаха подробно рассказаны Еленой Чуковской в очерке «Мемуар о «Чукоккале».

СОДЕРЖАНИЕ

Ираклий Андроников. Корней Иванович и его «Чукоккала»
Корней Чуковский. Что такое «Чукоккала»?
Чукоккала
Для первого знакомства
Куоккала. Война
Революция. Всемирная революция
Дом Искусств
«Если же ты не согласен с эпохой…»
Первый съезд писателей (1934)
1937–1969
Елена Чуковская. Про эту книгу
Указатель имен

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ

Ираклий Андроников
Корней Иванович и его «Чукоккала»

<...> Чуковский раздвинул границы литературы, расширил самое понятие «литература». Вот что он сделал! Мы знаем замечательных романистов, поэтов, критиков, работающих в существующих жанрах и раздвигающих своим творчеством жанровые границы. Чуковский создал новые жанры. Написанное им не похоже ни на что, бывшее прежде. И объясняется это не только силой таланта, но и его особыми свойствами: талант Корнея Ивановича заключает в себе много талантов. Если хорошенько подумать, книгу о Некрасове создал не только историк литературы К.И. Чуковский, но и поэт К.И.Чуковский, и прозаик К.И. Чуковский, и критик К.И. Чуковский, и публицист К.И. Чуковский. Слитые вместе, эти таланты образовали соединение нерасторжимое и, конечно, неповторимое <...>

«Чукоккала» — еще одно создание его таланта, памятник небывалый в истории русской литературы. Других таких нет!
Более полувека назад, а точнее — летом 1914 года, живя рядом с Репиным на даче под Петербургом, в Куоккале, Корней Иванович завел тетрадь для автографов. Ей было дано шутливое прозвище. Кто только не брал в руки «Чукоккалу»! Кто не рисовал в ней, не писал в ней шуток, стихов! Тут великолепнейшие рисунки Ильи Репина, выполненные с помощью чернил и окурка, шаржи, рисованные Владимиром Маяковским, стихи Блока, экспромты и записи Горького, Леонида Андреева, Бунина, Куприна, Алексея Толстого... Тут Римский-Корсаков, Лядов, Шаляпин, Оскар Уайльд, Герберт Уэллс, Конан Дойль. Тут Луначарский, художники Юрий Анненков, Добужинский, Александр Бенуа, Петров-Водкин, Григорьев, Фешин... Тут вся литература и все ее связи от Кони и Аркадия Аверченко до Берестова и Дудина — Шкловский, Мейерхольд, Собинов, Зощенко, Маршак, Ахматова, Паустовский, Пастернак, Паоло Яшвили, Бабель, Катаев, Тихонов, Михаил Кольцов, Алигер, Щипачев, Каверин, Евгений Шварц, Казакевич... Такого количества выдающихся авторов не имел ни один журнал в мире! )

Читаешь эти шутливые записи с восхищением. Необыкновенная культура стиха! Великолепнейшее искусство экспромта, который и возникнуть-то может только в таком альбоме, блещет в нем всеми красками, а напечатанный в «полных собраниях» — отдельно — тускнеет, теряя без контекста свою остроту.
Тут записи вяжутся между собой, одна шутка порождает другую. Поэты и художники соревнуются. Слышны интонации разговора и смех. Великие мастера не смотрят на нас с пьедесталов, а шутят за чайным столом, в кабинете, в редакциях — всюду, где слышится звонкий голос Корнея Ивановича, предлагающего своим собеседникам чистый листок, который он потом вклеит в «Чукоккалу».

Это стихи и рисунки, которые никогда не явились бы свету, если бы их не вызвал к жизни Чуковский. Здесь все рисовано, вписано в светлые минуты, в присутствии Корнея Ивановича — умно, жизнерадостно, тонко!

Вы скажете, что для прошлого века, и особенно для русского общества, характерна высокая культура альбома — коллекций посвящений в стихах или просто автографов известных людей. Скажете, что на альбомных границах возникли такие шедевры Пушкина, как «Черноокая Россети в самовластной красоте...», или лермонтовский экспромт «Любил и я в былые годы...», вписанный в альбом Софьи Карамзиной...

Все верно! У «Чукоккалы» были неплохие предшественники. Но Корней Иванович не только продолжил традицию. Он превратил альбом в соревнование талантов. И отличительная особенность «Чукоккалы» не только в том, кто писал, но и кому писали. И вот личность самого составителя, его талант литературный и человеческий, его выдающееся положение в литературе ХХ века в сочетании с этим множеством великолепных имен — авторов и художников, создававших «Чукоккалу»,— делают ее уникальной. Решительно альбомов других, подобных «Чукоккале», нет! Столь богатых по именам и по множеству дарований альбомов, таких необыкновенно разнообразных, иллюстрированных, долголетних — шутка сказать, полстолетия, — нет, таких просто не существует!

Наконец-то Корней Иванович решает ее издать. Но...

Кроме великих людей, которых все знают, тут люди, чьи имена уже не вызовут сегодня никаких представлений. Притом это записи, возникавшие южный раз по случайному поводу, сделанные в разное время. Как много говорит каждая самому Корнею Ивановичу, как интересно это специалисту! Но чтоб было понятно всем, Чуковский пересматривает «Чукоккалу» и приписывает к каждой шутке, экспромту, рисунку великолепные пояснения. Как бы перелистывая вместе с вами страницы, заполнявшиеся пятьдесят с лишним лет, он ведет вас сквозь литературу двадцатого века, рассказывая о друзьях и знакомых. Получается необыкновенный рассказ, и весьма неожиданный. Веселый, остроумный, шутливый, он оказывается бесконечно богатым и очень серьезным по содержанию, очень значительным. Смотришь — диву даешься! Ведь это же биография Корнея Ивановича, да какая еще! Писанная друзьями.

Это история каждого знакомства, каждой дружбы его.

Это и биография времени.

Это история жизни литературной! Те черты, каких не найдешь ни в собраниях сочинений, ни в письмах. Но именно по ним можно судить о литературной атмосфере, окружавшей Корнея Ивановича, об отношениях литераторов, художников между собой, об их творческих связях, о характере каждого...

Что же это такое? Альбом?
Да, альбом.
Или история?
Конечно, история.
Автобиография Корнея Ивановича?
Вне сомнений.
Может быть, мемуары?
И мемуары.

Здесь все. И в этом тоже неоценимая прелесть «Чукоккалы»: она не похожа ни на одну книгу. И совершенно неповторима. Это просто великое дело, которое, начавшись с шутки, превратилось в творение, полное ума и таланта. И снова тут проявилась удивительная черта Корнея Ивановича: в «Чукоккале» — все современники. Даже и те, что принадлежат к разным эпохам и никогда друг друга не видели. Корней Иванович всех спаял, всех сдружил потому, что это его друзья, его жизнь — настоящее и прошлое вместе. И книга получилась увлекательная, блестящая, как Корней Иванович сам, как весь его необыкновенный, богатырский талант — новаторский, светлый, не похожий ни на кого в целом мире!

РЕЦЕНЗИИ

Борис Соколов
«Все олимпы липовы, окромя Чукокколы!»
Чукоккала. Рукописный альманах Корнея Чуковского (новейшее издание)

Журнал «Новый мир искусства» №5, май 2007 г.

Знаменитый альманах Корнея Чуковского имел поистине трудную судьбу. Закопанный под березой и спасенный из рук сторожа, хранящий автографы десятков репрессированных писателей и художников, он стал легендой еще до первой попытки его публикации. Попытки эти начались в эпоху «оттепели» — Корней Иванович написал подробнейшие пояснения, в приемлемой, как ему казалось, форме рассказал о «забытых поэтах» — Сологубе, Гумилеве, Мандельштаме, систематизировал шутки о революции и писательских съездах, рисунки эмигрантов Анненкова, Ремизова, Добужинского... В общем, книга вышла в купированном виде и в 1979 году. Второе, факсимильное издание состоялось, со второй попытки, в 2003-м, но комментарии в нем были усечены и оторваны от страниц альманаха. И только теперь появилась книга, составленная, по словам Елены Цезаревны Чуковской, «так, как это задумал Корней Чуковский, но уже без цензурных увечий».

Почему Чуковский и «Чукоккала» до сих представляются таким значительным явлением нашей культуры? Мне кажется, что «Корней-Чуковский» (навсегда приросший псевдоним Николая Корнейчукова) — фигура, близкая Козьме Пруткову и талантливейшему из его родителей Алексею Толстому. Сквозь страх, тоску и серые литературные будни своей эпохи он пронес искрометность, творческий азарт и любовь к человеку, сохраненные из прежней жизни, из времен Толстого, Чехова и Блока. Вопреки ожидаемому, «Чукоккала» вовсе не состоит из юмора и прибауток. Но знаменательно, что именно сюда принес свои водевильные шутки, почерпнутые из «приемной советской», умирающий от отчаяния Блок, что здесь оказались набросанные папиросным окурком рисунки больного Репина и написанные в ссылке стихи Мандельштама. «Чукоккала» — зона доверия, тот духовный «Дом Поэта», который нельзя было отнять, как отняли у Волошина коктебельскую художественную колонию.

«Чукоккала» — еще и место встречи разных эпох на общей, удивительно уютной и жизнерадостной территории. Сюда записывают свои стихи юный поэт «В. Набоков сын предшествующего» (1918) и уже известный Андрей Вознесенский (1966): «Либо Вы — великие, // Либо — ничегоголи... Все Олимпы липовы, // Окромя Чукокколы! // Не хочу „Кока-колу“, // А хочу Чукокколу!». Автографы Уэллса и Уайлда соседствуют с записями Зощенко и Солженицына. А галерея портретов Чуковского простирается от Маяковского и Анненкова до Фогелера и Кукрыниксов.

В «Чукоккале» живут милые и человечные вехи XX века — иллюстрация Добужинского к ненаписанному еще «Бармалею» (с. 428), рисунок Репина, изображающий Чуковского, который читает «Пир во время чумы» в день репинского юбилея, совпавший с началом I Мировой войны (с. 45), лист, на котором помещены рисунки Давида Бурлюка, сделанные в 1914 и 1957 годах. Впервые мы можем оценить пряность чукоккальского юмора, легко переходящего в колючую сатиру и напоминающего иные вокальные сарказмы Шостаковича. Тэффи пишет здесь «Посвящение Игорю Северянину»: «И граф сказал кокотессе: // Мерси Вас за чай и за булку», Луначарский подписывается — «К своему несчастью народный комиссар», а Горький набрасывает начало стихотворения «В сердце русском странно смешана // Херувимская с Камаринской». Не менее остры вырезки, вклеенные в альманах: «О порядке сожжения трупов и Петроградском государственном крематориуме», объявление о том, что «Бессмертный Самсон Беркович, провизор, прожив в Самаре, — признан умершим», стихотворение Маршака «Кремлевская критика» и любимое Пастернаком многословное объявление «Приехал жрец!». Ту же территорию свободы обозначают в «Чукоккале» многочисленные шутки по поводу «чудодейственных органов»: «Дрожит от каждого звонка // Кто там, К.Ч. или Ч.К?»; «И я ходил, ходил в Петрокомпроды, // Хвостился днями у крыльца в Райком, // Но и восьмушки не нашел... Свободы // Из райских учреждений ни в одном». Последнее стихотворение записано Зинаидой Гиппиус за три недели до отъезда из России.

В культуре советского времени фигура Анны Ахматовой приобрела характер трагической, скорбной плакальщицы по погибшей эпохе. «Чукоккала» напоминает, что был круг современников, умевший в любых условиях жить не только мужественно, но и весело, и что центром этого круга в течение полувека был Корней Чуковский. В 60-е годы Евгений Евтушенко, в гости к которому писатель пожаловал на милицейском мотоцикле, записал в альманахе: «Литературы мудрые сверхсрочники, // Седые полуночники земли, // Страницы вашей книги как подстрочники, // Где вы еще не все перевели».

По-своему закономерно, что новое издание альманаха, брызжущего «тайной свободой» (прощальное стихотворение Блока о Пушкине также составляет часть «Чукоккалы»), осуществлено московским издательством «Русский путь», партнером и преемником парижской YMСA-Press. В последние годы им выпущен целый ряд книг об оставшихся в тени явлениях русской культуры — дневники Бенуа, воспоминания о племяннике Кандинского, философской звезде Сорбонны Алексее Кожевникове, сборники «Русский Берлин» и «Русский Нью-Йорк», биография иконописицы сестры Иоанны (Рейтлингер), наследие парижского фотографа Петра Шумова. Книга оформлена (художник издания Сергей Стулов) и напечатана прекрасно, имеет хороший тираж в три тысячи экземпляров и поможет всем желающим побывать «в Музее Чуковского Корнея».

Выбор редакции

Газета «Книжное обозрение» №7 (2121), 2007 г.

Представлять знаменитого Корнея и его «Чукоккалу» незачем. Нынешнее, прекрасное издание альманаха, во-первых, включает многочисленные факсимиле страниц подлинника, соответствует формату рукописного оригинала, а главное, издано без цензурных купюр.

Пять книг недели

«НГ Ex Libris» от 15.02.2007 г.

Всем известная «Чукоккала» впервые выпущена без цензурных увечий — так, как задумывал Корней Чуковский. В 1914 году он завел на даче в Куоккале тетрадь для автографов, продолжив традицию русской альбомной культуры. И не просто продолжив, а превратив свой альбом в место встречи практически всех звезд литературы и искусства. Кто только не оставил в нем стихов, экспромтов, записей, рисунков и шаржей — Блок и Маяковский, Горький и Пастернак, Шаляпин и Римский-Корсаков, Добужинский и Петров-Водкин, Оскар Уайльд и Конан Дойль... Получилась история литературы, мемуары, автобиография под одной обложкой.

Наталия Клевалина
КНИГА-СОБЫТИЕ
Альманах-планета

«Литературная газета» № 9 (6109) 7–13 марта 2007 г.

В Библиотеке-фонде «Русское Зарубежье» состоялась презентация издания рукописного альманаха Корнея Ивановича Чуковского «Чукоккала». Выход книги был приурочен к 125-летней годовщине со дня рождения знаменитого писателя. Альманах увидел свет в издательстве «Русский путь» при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.

На презентации выступили директор Библиотеки-фонда «Русское Зарубежье» и издательства «Русский путь» Виктор Москвин, внучка писателя Елена Чуковская, Михаил Сеславинский — руководитель Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям и председатель юбилейного комитета по празднованию 125-летия со дня рождения К.И.Чуковского, Павел Крючков — старший научный сотрудник мемориального Дома-музея К.Чуковского в Переделкине, Ирина Лукьянова, журналист и автор биографии Чуковского, вышедшей недавно в серии «ЖЗЛ». Собравшимся был показан документальный фильм 1969 года «Чукоккала» режиссёра М. Таврог, запечатлевший писателя незадолго до его смерти.

«Чукоккала» — это домашний альбом писателя. Первая запись в нём датирована 1914 годом, последняя — 1969-м. Слово «Чукоккала» было придумано другом Чуковского художником Ильёй Репиным. Оно составлено из начального слога фамилии писателя — «Чук» — и последних слогов названия финского поселка Куоккала, где жили по соседству в начале ХХ века Чуковский и Репин. Каждые выходные к Чуковским приезжали друзья — художники, писатели. Тогда-то Корнею Ивановичу и пришла мысль завести домашний альбом, где все эти неординарные люди могли бы оставлять свои автографы. Со временем домашний альбом превратился в энциклопедию литературной и художественной жизни, охватывающую более полувека.

Александр Блок, Николай Гумилёв, Анна Ахматова, Владимир Маяковский, Фёдор Шаляпин, Зинаида Гиппиус, Осип Мандельштам, Михаил Зощенко — все они оставили свои записи в «Чукоккале». Гости Чуковского часто открывали альбом не только для того, чтобы пошутить. «Чукоккала» была нашей отдушиной», — вспоминал Корней Иванович. Многочисленные авторы альманаха нередко выплёскивали на его страницы наболевшее. Не мудрено, что альманах никогда не покидал дома Чуковского — на его страницах было немало крамольного по советским понятиям.

С 1965 года Корней Иванович стал готовить альманах к изданию. Для печати были предложены только «благонадёжные» страницы альманаха. Но и на них ополчилась цензура. Изрезанная «Чукоккала» потеряла свой первоначальный облик. Чуковский перестал хлопотать об издании альбома, и оно «повисло». При жизни писателя альманах так и не увидел свет.

Первое издание вышло в 1979 году заботами Елены Чуковской в сильно «порезанном» виде. «Я считаю, что сегодня история издания «Чукоккалы» заканчивается, — сказала Чуковская в завершение вечера, — она вышла именно в том виде, в каком была задумана, в хорошем полиграфическом исполнении».

В Доме Русского Зарубежья на Таганке открылась и выставка «Чукоккала» и советская цензура».

Кстати, в 1979 году астрономы открыли малую планету под номером 3094. Двадцать лет спустя планета получила имя — Чукоккала.

Павел Басинский
Шутка размером в эпоху
Издана полная версия знаменитого альманаха Корнея Чуковского «Чукоккала»

Российская газета (Неделя) №4322 от 23 марта 2007 г.

В издательстве «Русский путь» вышла полная версия рукописного альманаха «Чукоккала» с комментариями Корнея Чуковского. Шутливое слово «Чукоккала» придумал художник Илья Репин. Оно составлено из начального слога фамилии Чуковского (на самом деле псевдонима Николая Васильевича Корнейчукова — настоящее имя Чуковского) и последних слогов финского поселка, где тот жил накануне и во время Первой мировой войны — Куоккала.

Изначально «Чукоккала» был тощей тетрадкой, наскоро сшитой из случайных листков. В результате же получился объемистый том в 632 страницы да еще и с приложениями.

О существовании «Чукоккалы» многие слышали. Да, был такой рукописный альманах, куда общительный и подвижный Корней Иванович предлагал известным писателям и художникам вносить свои шуточные записи, делать шуточные рисунки, шаржи и так далее. Но далеко не все представляют себе действительный масштаб и значение этой «шутки», протянувшейся от 1914 года до конца 60-х годов ХХ века. Первые записи сюда вносили Блок, Пастернак, Маяковский, а последние — Солженицын и Евтушенко.

Мировых аналогов этому альманаху нет. И — не будет. Придумать его было бы невозможно. Корней Чуковский не придумал этот альманах. Он был создан самой эпохой, началом ХХ века, когда круг гениев был настолько тесен, что они постоянно оказывались вместе, рядом с тетрадкой, пухнувшей день ото дня, с которой Чуковский, быстро сообразивший, что он на самом деле затеял, уже старался не расставаться ни на один день.

Писали под настроение, а настроения бывали разные. В конце 20-х годов Чуковскому позвонил знаменитый журналист Михаил Кольцов и сообщил, что в одном номере ленинградской гостиницы вместе собрались Зощенко, Ильф и Петров. Чуковский схватил «Чукоккалу» и помчался туда, предвкушая, сколько искрометных смешных записей сделают ему первые юмористы страны. Но именно оказавшись рядом, юмористы напряглись. В итоге Зощенко оставил в альманахе запись: «Был. Промолчал четыре часа».

Зато прозаик Алексей Толстой, автор серьезнейших эпопей «Хождение по мукам» и «Петр Первый», позволял себе шутить на грани фола. Вот как он спародировал в «Чукоккале» популярного перед революцией поэта Игоря Северянина, который увлекался «куртуазными» темами:

«... Графиня, проснувшись поутру, полезла под кровать за известным предметом...

— Графиня, не за то хватаетесь! — загремел под кроватью голос знаменитого сыщика...»

Вот очень неполный список, с кем дружил Корней Иванович и кто отметился в его «Чукоккале»: Анна Ахматова, Александр Блок, Борис Пастернак, Владимир Маяковский, Леонид Андреев, Аркадий Аверченко, Михаил Зощенко...

Майя Кучерская
Избранное чтение: Когда принято было любить
Выход неподцензурной «Чукоккалы» открывает юбилеи Чуковских

Газета «Ведомости», №36 (1810) от 01.03.2007 г.

Знаменитая «Чукоккала» впервые издана в том виде, в каком этот альманах хотел выпустить главный его вдохновитель, составитель и режиссер — Корней Чуковский. «Чукоккала» родилась в 1914 г. в финском поселке Куоккала. Здесь отдыхали тогда молодой Чуковский с семьей, художники Илья Репин, Юрий Анненков, поэт Осип Мандельштам и другой артистический народ. Свои экспромты, рассказы, рисунки, шаржи на страницах импровизированного альманаха оставили и они, а затем еще великое множество писателей, художников, филологов, критиков, переводчиков.

Показывая альманах гостям, Чуковский никогда не выпускал его из рук. Слишком много здесь было запретных имен и опасных записей. Они не попали в многострадальное издание «Чукоккалы» 1979 г. — и вошли в нынешнее. Автографы Гумилева, Замятина, Зинаиды Гиппиус, шутливые расшифровки аббревиатуры РСФСР (Редкий Случай Феноменального Сумасшествия Расы, Рабочие Сняли Фуражки Снимут Рубашки), леденящая кровь запись Александра Блока: «Все это, конечно, имело свои окраски и у меня, но память моя заржавела, а новых звуков давно не слышно. Все они притушены для меня, как, вероятно, для всех нас. Я не умею заставить себя вслушаться, когда чувствую себя схваченным за горло, когда ни одного часа дня и ночи, свободного от насилия полицейского государства, нет и когда живешь со сцепленными зубами» (1919).

В страшном признании — тяжесть наступающего нового времени. «Чукоккала» задумывалась как книга веселья, сборник литературных и художественных хулиганств и поначалу такой и являлась: шаржи Маяковского — с носатым хозяином альманаха, со сладеньким старичком Репиным, шутливые оды в честь Чуковского, карикатуры, пародии, сценки, афоризмы. Во времена Первой мировой войны и вплоть до начала 1920-х даже всеобщая нищета, отсутствие дров и голод — всего лишь повод для шуток. Всем пока еще смешно, даже тщедушный и меланхоличный у других мемуаристов Осип Мандельштам в воспоминаниях Чуковского предстает «бурно веселым», стройным богатырем, готовым искупаться в ледяной воде Балтийского моря, хохочущим шутником и сочинителем эпиграмм. «Мне ни с кем так хорошо не смеялось, как с ним!» — приводит Чуковский слова Ахматовой о Мандельштаме. Но постепенно, неизбежно смех стихает, последние отголоски его звучат в стихах Олейникова и Хармса в середине 1920-х.

Чуковский описывает, как однажды пришел в дом, где одновременно собрались три знаменитых юмориста — Ильф, Петров и Зощенко. Вопреки ожиданиям вечер получился мрачным — все трое были угрюмы, шутить никому не хотелось, в альманахе остались вялые, унылые записи.

Так что «Чукоккала» — не просто история российской литературы в полвека длиной, это история смеха, точнее, история его мучительной болезни, превращения молодого, счастливого хохота в невеселое зубоскальство, тоскливую, как зубная боль, иронию.

Вот писатели отчаянно скучают на втором писательском съезде, слушая бесконечную речь Суркова и вымученно шутят: «Сурковая масса». Эммануил Казакевич сочиняет злую эпиграмму: «Михайла Шолохов — Толстой для олухов». Это уже не смех, это насмешка, произносимая, по слову Блока, со «сцепленными зубами». В конце «Чукоккалы» нет и того — почтительные поздравления, извинения за попадание на страницы («Страницы эти знали Блока, теперь довольствуются мной», — писал молодой Наум Коржавин). Появляются скорбные, обличительные стихи Александра Солженицына, лозунговые — Вознесенского и Евтушенко. Озорной, веселой «Чукоккалы» давно нет и быть не может — и не только потому, что никто уже не смеет так запросто фамильярничать с живым классиком и патриархом литературы, но и потому, что безвозвратно изменилось время. И почти не осталось даже тех, кто мог бы о нем вспомнить.

В документальном фильме Марианны Таврог, снятом в 1967 г. и посвященном альманаху (фильм демонстрировался на недавней презентации «Чукоккалы» в библиотеке «Русское зарубежье»), 86-летний Чуковский делает удивительное признание. «Чукоккала», пояснил он, возникла лишь потому, что «существовало содружество» — художников, поэтов, писателей. И добавил: «Все мы любили друг друга, так было принято тогда». «Принято» среди коллег по цеху, конечно, а не среди домашних, оттого и литература так легко превращалась в дело домашнее.

«Чукоккала» более всего напоминает именно домашний литературный альбом ХIХ в., и ценна не художественными достоинствами — как ни высок был уровень экспромта в начале прошлого века, все же часто перед нами — всего лишь поэзия к случаю, стихи-однодневки. Альманах бесценен внутренней атмосферой. Он дает четкое представление о том, что такое литературная среда и что такое ее отсутствие. Он открывает: ничего похожего у нас сейчас нет. Нет того творческого, кипящего бульона, в котором варились когда-то и из которого выскакивали литераторы краше прежнего...

«Какой простор в Куоккала, и весь Олимп в Чукоккала»

Журнал «Читаем вместе», март 2007 г.

Рейтинг редакции: Приобрести в личную библиотеку

Легендарный рукописный альманах Корнея Чуковского «Чукоккала» пережил свое третье переиздание.

«Слово это составлено из начального слога моей фамилии — ЧУК и последнего слова КУОККАЛА — так назывался поселок, в котором я тогда жил. Слово “Чукоккала” придумано Репиным. Художник деятельно участвовал в моем альманахе и под первым же своим рисунком (от 20 июля 1914 года) сделал подпись “И.Репин. Чукоккала”, — писал в начале своего многостраничного альбома Корней Иванович.

Эта книга охватывает больше полувека. Она забавна, остроумна, парадоксальна и в то же время серьезна. «Чукоккала» важна как для литературы, так и для истории в целом. «В “Чукоккале” смешались и Англия, и Война, и Революция, и будни, и дела, — в этой спутанности наш стиль», — говорил известный писатель Борис Пильняк.

Настоящее издание подготовлено Еленой Чуковской, внучкой Корнея Ивановича. Именно ей в 1965 году знаменитый дед и подарил рукопись своего альманаха. По ее словам, «первая книга (1979) сильно пострадала от цензуры и самоцензуры», второе издание(1999) хоть и содержало все страницы, было неверно сброшюровано. И только третье «построено так, как его задумывал Корней Иванович».

Альманах состоит из шести частей: «Для первого знакомства», «Куоккала. Война», «Революция. Всемирная Литература», «Дом Искусств», «“Если же ты не согласен с эпохой…”» и «Первый съезд писателей (1934–1969)».

В первой части писатели, актеры, художники, композиторы посвящают стихи и прозаические отрывки самому альманаху. Так, Борис Пастернак писал о «Чукоккале»:

Юлил вокруг да около,
Теперь не отвертеться,
И вот мой вклад в Чукоккалу
Родительский и детский…

А Елена Павловна Турханова-Антокольская, племянница скульптора М.М.Антокольского, придумала другие известные стихи:

Какой простор в Куоккала,
И весь Олимп в Чукоккала…

Названия других частей говорят сами за себя.

Конечно, изначально альманах не имел той структуры, которую приобрело последнее издание. «За стихами, написанными, скажем, в 1914 году, следуют стихи 1941 года, потом 1925 года, потом 1919-го. Это нарушение хронологического порядка произошло оттого, что я не был достаточно строг и разрешал моим друзьям писать и рисовать, где вздумается, в конце или начале альманаха…». Спустя несколько лет, после знаменитой истории с закапыванием альманаха в саду (спасаясь от фашистов, Чуковский спрятал «Чукоккалу», обернутую в целлофан, под деревом, но ее раскопал сторож, думая, что Корней Иванович зарыл клад, и переплет был испорчен), Чуковский сброшюровал рукопись по-новому.

Большие поэты и прозаики: Блок, Ахматова, Зощенко, Замятин, Маяковский, Бунин, Мандельштам, Катаев, Кузьмин — список велик — оставили здесь не только свои автографы, но и рисунки. Некоторые даже «сменили род занятий». Так, прозаик Куприн сочиняет стихи, «трагический лирик Блок пишет шутливую комедию», даже Шаляпин здесь вместо того, чтобы петь, рисует. Взрослые люди дурачатся и шалят, как дети.

Анна Ахматова записала в «Чукоккале»: «Была зимой у Грековых. Обедали, пили. У меня был билет на балет “Лебединое озеро”. Жаловалась Шишкову, что приехала в валенках. Шишков (пьяный) сказал: “Хорошо в балет! ехать в валенках и выпивши.” +(за неграмотностью)».

А Леонид Андреев, будучи в веселом расположении духа, записал такую шутку: «Солнечное затмение. 2 ч. 10 м. Темнеет. Чуковский прыгает в восторге. Темнеет. У Чуковского зеленеет лицо. Темнеет. Мрак. Во мраке прыгает Чуковский. Страшно. Кто-то хохочет. Все стали некты в серых (Некто в сером — персонаж из пьесы Л. Андреева «Жизнь человека». — Прим. сост.). Темнеет. Холоднеет. Конец! 8 августа, Ваммельсу, кабинет, стол и стул».

Стихи, рисунки, рассказики, шутки, анекдотические случаи снабжены комментариями самого Корнея Чуковского. Особого внимания заслуживает анкетирование. Помимо писательства и переводов, создатель альманаха работал над критическими статьями. В определенный момент Чуковский занялся Некрасовым и предлагал своим друзьям заполнить анкету, посвященную творчеству «поэта-гражданина». Маяковский на подобные вопросы отшучивался: «Любите ли Вы стихи Некрасова? — Не знаю. Подумаю по окончании Гражданской войны. <...> Как вы относитесь к распр. мнению, будто он был человеком безнравственный? — Очень интересовался одно врем[я] вопросом, не был ли он шулером. По недостатку материалов дело прекратил».

Война и революция отразились в этой книге. Здесь нет живописных подробностей о событиях того времени. Лишь краткие записи, серьезные, грустные, по-детски непосредственные, а иногда и очень трагичные. Дмитрий Мережковский сказал словами Леонардо да Винчи: «Война — самая зверская глупость».  А Юрий Олеша заметил: «Стыдно сочинять. Мы, тридцатилетние интеллигенты, должны писать только о себе. Нужно писать исповеди, а не романы».

«Чукоккала» — та книга, которая не просто украсит любую библиотеку, а обязана быть у каждого думающего человека. Эта история, написанная многими людьми, должна читаться детьми и взрослыми. Любой читатель найдет страницы по вкусу.

Ксения Рождественская
Время, назад

Журнал «Sur la Terre», апрель 2007 г.

Переиздана одна из самых известных и важных книг ХХ века, легендарный домашний альбом, в который писали и рисовали гости Корнея Чуковского. Автографы Мандельштама, Блока, Гиппиус ценны не только сами по себе, но как фрагменты большой картины, в которой дышит живая история. Рисунки Репина, сделанные чернилами и окурком, шаржи, нарисованные Маяковским, записи Конан Дойля и Герберта Уэллса, Гумилева и Шаляпина — альбом стал театрализованным романом, бесконечной импровизацией, и не зря кто-то из участников альманаха назвал «Чукоккалу» «театром для себя». Этот частный театр напоминает то девичью тетрадку, то древний КВН, то становится единственной отдушиной посреди жестоких событий, то — прорывом в высокое искусство. Концентрированная история литературы, артистория, иллюстрированная история страны.

Чуковский улыбается

Аналитический еженедельник «Ракурс» 29.04.2007 г.

Обычно книги с картинками предназначаются для детей, эта — для взрослых. На протяжении тридцати лет, с тех пор, как ее первый раз издали, она считалась библиографической редкостью. Ее полное издание, без цензурных купюр, вышло только что, к 125–летию великого Корнея Чуковского. Думаю, что еще лет через двадцать пять его будут называть именно так. Хотя он заслужил этого уже давно. Но в последние годы жизни своими симпатиями к «неугодным лицам» Чуковский навлек на себя немилость властей. В последний год жизни к нему вообще был прилеплен ярлык «невменяемого, впавшего в детство пенсионера».

Книга называется «Чукоккала». Это название когда–то придумал Репин, сконструировав его из фамилии писателя и названия дачного местечка в Финляндии Куоккала, где оба они долгое время жили каждое лето и где, собственно, еще в 1914 году было положено начало этой огромной книге. В Куоккале у Репина с Чуковским постоянно гостили по нескольку приятелей, и однажды Чуковский решил начать собирать их автографы.

Писалась «Чукоккала» дольше, чем какая–нибудь другая книга. 55 лет до конца своей жизни ею занимался сам писатель, после чего она еще дорабатывалась внучкой Еленой Чуковской. И лишь теперь, когда вышло новое издание, как сказала на презентации внучка писателя, историю издания «Чукоккалы» можно считать завершенной.

Это необычная книга. Ничего похожего в природе вещей, наверное, больше нет. Чуковский всегда отличался широким диапазоном литературных интересов. И главное тем, что все, за что бы он ни брался, получалось у него талантливо и своеобразно. Не как у других. Он умел настолько легко, просто и занимательно рассказывать о вещах даже самых серьезных и специальных, — скажем, о проблемах художественного перевода или о творчестве Некарасова — что даже эти книги до сих пор с удовольствием читают люди, казалось бы, самых далеких от филологии специальностей.

«Чукоккала» — это домашний рукописный альбом. Но необычайно оригинальный, веселый и емкий. Маршак, например, называл ее музеем. Ну давай свой музей, что–нибудь увековечу, — говорил он.

Кроме текстов — стихов, эпиграмм, посвящений и бог знает каких еще литературных поделок — это еще и огромная галерея портретов выдающихся людей прошлого века. Кого там только нет, начиная от Блока, Репина, художника Анненкова, ко многому здесь приложившего руку, и до наших современников, скажем, Евтушенко. Целая планета людей. Не удивительно поэтому, что астрономы именем Чуковского назвали недавно открытую в космосе планету.

Вряд ли этот альбом с самого начала предназначался для издания, настолько небрежно и сумбурно он был составлен. Но в 65–м Чуковский все же увлекся идеей его издать. Работа предстояла большая и для Чуковского уже непосильная. Надо было систематизировать почти тысячу страниц литературного текста и массу иллюстраций. Жить осталось Чуковскому всего четыре года, так что на свое счастье он подарил все это добро, состоявшее из нескольких толстых тетрадок с вклейками и еще множества отдельных листов, внучке. А сам взялся за комментарии.

Эти комментарии тоже вещь необычная. Практически к каждой странице пришлось написать на отдельном листке своего рода объяснительную записку. В результате из всего этого «вороха бумаг, портретов и фотографий» получились увлекательнейшие мемуары с личными автографами современников. Читается это с большим интересом. Потому что, кроме всего прочего, хочется разобрать каждый рукописный текст, хоть он и набран параллельно типографским шрифтом. Обилие этого материала в разных жанрах и видах переносит нас в те годы, когда это создавалось. А так как каждый автор обычно писал в альбом что–нибудь не иначе, как в форме продолжения разговора или даже спора, атмосфера и аура этой книги — необыкновенные.

Я в добавок к «Чукоккале» не поленился перелистать еще и «Дневник» писателя, начиная с его записи от 3 окт. 1965 года: «Вчера разбирали с Люшей (Е.Чуковская.— Г.Г.) Чукоккалу, которую она знает лучше, чем я».

Каждая следующая запись тут драматичней другой. 28–го он запишет: «Пробую писать комментарии к Чукоккале».

Это несмотря на сильную немощь, мешавшую ему уже даже самостоятельно читать. А 12 апреля он горестно констатирует: «Вообще — по теперешним временам Чукоккала — сплошная нелегальщина. Она воскрешает Евреинова, Сологуба, Гумилева, Анненкова, Вячеслава Иванова и других замечательных людей, которых начальство предпочитает замалчивать. Что делать?»

В другом месте Чуковский признается, что его альбом в свое время для многих был отдушиной. В нем, кроме неугодных властям имен, было еще полно и откровенной крамолы. Потому что друзья на страницах «Чукоккалы» часто выплескивали наболевшее, чего нигде больше высказать нельзя было. Не случайно Чуковский строго следил, чтобы тетради не выносились из дома…

В конце концов решено было для печати отобрать только самые лояльные имена. Не дразнить гусей. Но и это не помогло. Чуковского начали заставлять кромсать по живому, и скоро он потерял всякий интерес к изданию «Чукоккалы». А в 68–м, за год до смерти, 23 мая в его дневнике появляется запись: «Вечером приехала Конюхова из «Советского писателя» уговаривать меня, чтобы я выбросил из своей книги (имеется в виду «Высокое искусство». — Г.Г.) упоминание о Солженицыне. Я сказал, что это требование хунвейбиновское, и не согласился. Книга моя вряд ли выйдет. Итак, у меня в плане (издательства «Сов.пис.». — Г.Г.) 1968 года три книги, которые задержаны цензурой: «Чукоккала», «Вавилонская башня» (Библия для детей. — Г.Г.) и «Высокое искусство». Не слишком ли много для одного человека?»

Чуковский впал в немилость. Чтобы поднять ему тонус, Юрий Любимов приехал с сообщением, что собирается поставить в «Театре на Таганке» спектакль по его «Чукоккале». Но и сам он уже был в шаге от «закрытия».

А 9 октября — радостная запись: «Комната моя заполнена юпитерами, камерами. Сегодня меня снимают для «Чукоккалы». Так как такие съемки ничуть не затрудняют меня и весь персонал очень симпатичен, я нисколько не утомлен от болтовни перед камерой. Это гораздо легче, чем писать».

Ровно через год писатель умрет. Документальный фильм о нем «Чукоккала» выйдет посмертно, спустя два месяца. А первое издание книги, искромсанное и намного похудевшее, по сравнению с оригиналом, будет все же издано усилиями внучки, но лишь спустя десять лет. Мизерным для тех лет тиражом 25 000 экземпляров. И сразу станет библиографической редкостью. Так что нынешнее полное издание «Чукоккалы», кроме того, что книга просто очень интересна сама по себе, — это крупное явление в книжном мире. 

Павел Крючков
Большой Чуковский
Дневник. Альманах. Биография (отрывки)

Журнал «Новый Мир» №12, 2007 г.

<...> Уходящий «чуковский год» (125 лет со дня рождения) содержал в себе три события непреходящего качества и значения.

Коротко говоря, напечатан — тремя томами — полный свод дневниковых записей, издан — в том виде, каким его мечтал увидеть хозяин, — уникальный рукописный альманах «Чукоккала», наконец, написана и выпущена в свет первая за последние сорок лет биография Чуковского. Даже не посвященным в перипетии посмертной судьбы знаменитого писателя, современниками которого многие из нас, кстати, были, очевидно, что подобная слаженность и оперативность — нечастое явление. Начну с того, что усилиями наследницы Чуковского, его любимой внучки, проницательно выбранной им самим для этой работы за десять дней до собственной кончины («…кроме того, Елене Цезаревне Чуковской я вверяю судьбу своего архива, своих дневников и Чукоккалы»), опубликованы все основные работы Корнея Чуковского... Когда три события, вынесенные в подзаголовок этих заметок, сложились в моем сознании в целое, так символично очерченное юбилейным годом, когда я приучился думать о них как о своеобразном «культурном триптихе», тихо, почти незаметно произошло и четвертое «жизненно важное», «именное» событие в судьбе героя. После сорокалетнего перерыва вышла отдельным изданием его заветная книга «О Чехове», — книга, которую он писал в течение всей своей жизни, которая преследовала и окрыляла его труд, ставший, по удачному выражению нового биографа, чем-то вроде его литературного и человеческого завещания.

Правда, тема «Чехов и Чуковский» должна бы прозвучать отдельно от этого обзора, но вместе с тем счастливо претворившаяся инициатива издательства «Русский путь» никак не сможет уйти из нашего сюжета — она подоспела вовремя, и я, пожалуй, уклоняться от заветной для Чуковского темы не стану.

«В чуковском ключе»

В те дни, когда Чуковский с Блоком ездили в Москву на заработки (Корней Иванович читал лекцию о поэте, а затем поэт читал стихи), Блок уже находился на пороге смерти — это видели и знали практически все. «Музыка кончилась». В поезде у Блока адски болела нога, и Чуковский «заговаривал» ему боль точно так же, как когда-то делал это в поезде с травмированным сыном, как спустя несколько лет «заговаривал» больную Мурочку, перевозимую из города в город. Корней Иванович рассказывал Блоку какие-то непрерывные смешные истории, вспоминал случаи из своей жизни, изображал общих знакомых, — в общем, обильно «заселил» скучный вагон людьми и событиями. И — деятельно отвлек Блока и от боли, и от тяжких раздумий, расшевелил и заинтересовал его.

Об этом-то сложилось у Блока определение, вынесенное в название этой главки, посвященной авторской версии издания «Чукоккалы», вышедшей из печати в начале уходящего года.

И поскольку о полном, академическом издании альманаха (1999) и — шире — его издательско-исторических приключениях — начиная с зарождения (1914), использования хозяином в публикациях, затем первого, легендарного издания (1979), — о его структуре и героях-участниках я писал более чем подробно, поясню, в чем уникальность тяжелой, красочной книги, выпущенной «Русским путем» при поддержке федеральных властей.

Тут исполнение оказалось адекватно замыслу. С середины 60-х Чуковский, с помощью внучки, которой и подарил оригинал «Чукоккалы», начал готовить свой рукописный альманах к изданию. Корней Иванович поделил будущее издание на темы, приступил к написанию обстоятельного комментария. Следует учесть, что именно благодаря этой затее — попробовать издать альманах — Чуковский написал мемуарные очерки об опальных или «непопулярных» Гумилеве, Мандельштаме, Федоре Сологубе. Понимал ли он, что пишет «в стол»? — С какого-то времени, думаю, стал это осознавать. Мемуарные этюды у него вышли яркими и живыми, но, как впоследствии замечали многие их читатели, могли бы быть и «смелее», было ощущение, что он оставляет для себя возможность все же увидеть их в печати.

Так или иначе, комментарий был написан, и самое удивительное, что написан он был как бы под более чем «оттепельное» время, то есть под такое издание, которое не стали бы сжимать цензурные тиски. Потому тут и Гумилев, и Мандельштам с осторожным, но внятным сообщением о его предгибельном состоянии (приводились и стихи, присланные из Воронежа и переписанные рукой Надежды Яковлевны). Он, очевидно, намеревался поставить сюда и Замятина, и Гиппиус, и юного Набокова. И Солженицына, наконец.

Но в 1965 году он уже предлагает автору «Ивана Денисовича» свой переделкинский кров, во время съемок документального фильма об альманахе (1968) пишет в дневнике о том, что по нынешним временам «Чукоккала» — сплошная нелегальщина, и т. д.

Авторская воля между тем никуда не делась. Комментарий сохранился. Усилиями художника Сергея Стулова страницы альманаха были тщательно отсканированы и обработаны. В конце концов нашлись и те наиболее «опасные» страницы «Чукоккалы», которые были отданы третьим лицам на хранение в брежневские годы и, казалось, исчезли. Сейчас мало кто помнит, как в начале перестройки журнал «Наше наследие» напечатал наиболее выразительные «крамольные» страницы альманаха, — но часть их была воспроизведена лишь с сохранившихся фотокопий, в черно-белом варианте. Теперь все встало на свои места — и альманах оказался цветным. Читатель почти касается рукой живого почерка, осязает фактуру бумаги, чувствует дыхание времени. Особенно обжигает страшная записка Блока, где он пишет, что живет со сцепленными зубами, и аттестует отечество как «полицейское государство».

А знаменитая книга 1979 года (опрометчиво, на мой взгляд, сдаваемая ныне букинистам) стала памятником истории. Одни только «контрабандные вылазки» внутри нее, не замеченные цензурой, чего стоят!

<...> Когда я думаю о том, почему в истории нашей литературы прошлого века именно этот альманах (а записные альбомы были у многих — взять хотя бы Крученых или Городецкого) стал легендой, обнаружил в себе несколько «этажей погружения», — ответ, конечно, один: тут все дело в личности хозяина. Не зря он так дорожил своим детищем, а если и расставался с ним, то возвращение всегда становилось приключением, как правило — литературным. «Чукоккала» оказалась живым литературным музеем, отразившим все сразу — и время, и искусство, и то неуловимое, что случается только «здесь и сейчас», что, кажется, нельзя зафиксировать. Этот альманах никогда не был альбомом для автографов, но всегда оказывался «испытательным стендом» для будущего, уравнивающим в своей энергии и реакции — и гения, и рядового художника.