• Иллюстрации

• Рецензии
• Читать книгу

«Онегинская энциклопедия» — первый опыт энциклопедии, посвященной роману Пушкина «Евгений Онегин», главному и любимому творению великого поэта, ставшему одним из центральных произведений русской культуры.
От созданных ранее комментариев к пушкинскому роману, в том числе известных комментариев Ю.М. Лотмана и В. Набокова, энциклопедия отличается принципом организации и широтой охвата материала, установкой на монографичность в отдельных статьях, что позволило приблизиться к новому постижению «Евгения Онегина», выявить белые пятна в его изучении. В «Онегинской энциклопедии» много новых открытий, интересных наблюдений и уточнений.
В основу словника «Онегинской энциклопедии» положен лексический состав «Евгения Онегина». Это позволило рассказать об истории создания и издания романа, откликах первых читателей и критиков, всесторонне рассмотреть проблематику, образную систему и поэтику «Евгения Онегина», широко представить историю, литературу, культуру и быт эпохи, отразившейся на страницах пушкинского романа.
«Онегинская энциклопедия» объединяет в общем алфавите три словаря. Словарь имен собственных, упомянутых в «Евгении Онегине» — от Авроры, Альбани, Апулея до Цицерона, Ювенала, Языкова (более двухсот тридцати имен), — составляют статьи, посвященные философам, писателям, художникам, композиторам, актерам, персонажам античной, новой европейской и русской литературы, а также главным и второстепенным героям пушкинского романа. В словаре реалий представлены названные Пушкиным события, ушедшие из нашего быта предметы (боливар, брегет, лепаж, лорнет, очаковская медаль и др.), требующие пояснения понятия, термины, устаревшие слова. И еще один словарь — словарь мотивов, в котором раскрыты философские, нравственные и эстетические категории, существенные для понимания пушкинского текста.
«Онегинская энциклопедия» — большой коллективный труд. В ее создании приняли участие около 100 исследователей из многих городов России, ближнего и дальнего зарубежья. Среди них — ведущие пушкинисты Института русской литературы РАН (Пушкинского дома), пушкинских музеев, высших учебных заведений. Над «Онегинской энциклопедией» работали не только филологи, но и историки, искусствоведы, экономисты, врачи, юристы. Привлечение к созданию «Онегинской энциклопедии» специалистов по самым разным отраслям знаний, нашедшим отражение в пушкинском романе, также дало ценные результуты.
«Онегинская энциклопедия» адресована и специалистам, и широкому кругу читателей. Задуманная как «собранье пестрых глав», книга для чтения, она объединяет статьи разных жанров — это и научные исследования, и литературные эссе. Читателю предлагается увлекательное чтение, раскрывающее перед ним мир Пушкина и его героев, «сокровища родного слова», заключенные в «Евгении Онегине».
 «Онегинская энциклопедия» широко иллюстрирована редкими материалами XVIII–XIX вв. — произведениями изобразительного и декоративно-прикладного искусства. В ней воспроизведены также титульные листы упомянутых в «Евгении Онегине» книг, альманахов, журналов.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

 

 

РЕЦЕНЗИИ

С.В. Сапожков
Роман на фоне эпохи
(к выходу двухтомной «Онегинской энциклопедии») (отрывки)


Завершение длившегося без малого пять лет издания двухтомной «Онегинской энциклопедии» (ОЭ) является важным событием современной пушкинистики, которое не только обогащает нашу науку ценным справочным трудом, но и позволяет поставить вопрос о продуктивности самого типа книг этого рода. Экспериментальность ОЭ очевидна. Перед нами один из первых в отечественной филологии образцов так называемой «энциклопедии одного произведения» — фундаментального справочника, посвященного роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Созданию энциклопедии предшествовал почти вековой опыт комментирования романа, обогативший науку исследовательскими трудами Н.Л. Бродского, С.М. Бонди, В.В. Набокова, А.Е. Тархова и Ю.М. Лотмана. Возникает естественный вопрос: чем структура вышедшей десятитысячным тиражом, двухтомной ОЭ принципиально отличается от известных типов комментария «Евгения Онегина» и, главное, что эта структура, если учитывать сделанное предшественниками, вносит нового в современное понимание пушкинского творения?
Предваряя общий ответ на этот вопрос, следует сразу же сказать, что ОЭ, при всех своих недостатках, безусловно, не только выполнила, но и перевыполнила главную задачу. Она не только суммировала накопившийся в отечественной и зарубежной пушкинистике опыт изучения и комментирования «Евгения Онегина», но и дала новое решение ряда центральных проблем его творческой истории и поэтики, предложила оригинальное прочтение некоторых важнейших культурно-исторических реалий, по-новому освещающих характеры главных героев, сюжетные линии и центральные эпизоды пушкинского текста. Составителями энциклопедии выступили известные ученые-филологи, историки русской литературы, своими монографиями и многочисленными статьями внесшие значительный вклад в изучение творчества А.С. Пушкина — академик РАО Н.И. Михайлова, профессор В.А. Кошелев и профессор М.В. Строганов. Им удалось объединить под своим началом большой авторский коллектив (более ста человек), представляющий основные научные центры изучения творчества Пушкина: Москва, Санкт-Петербург, Тверь, Новгород, Нижний Новгород, Коломна, Смоленск, Томск, Новосибирск и др. <...>
Душа любой энциклопедии — ее словник. Какими же принципами руководствовались его составители, и насколько полно словник охватывает все аспекты энциклопедического описания пушкинского «романа в стихах»? Пытаясь ответить на этот вопрос, читатель сразу же сталкивается с главной новацией редакционного коллектива энциклопедии. Вместо традиционного для подобных изданий словника, созданного на основе современных научных дефиниций и терминов («творческая история», «сюжет», «композиция» и т.п.) составители предпочли качественно другую структуру. В словник вошли только те слова, которые содержатся в окончательном тексте романа. В результате получилось три словаря, объединенных в общем алфавите: 1) словарь имен собственных (от Авроры до Языкова); 2) словарь реалий; 3) словарь мотивов в самом широком понимании этого термина (добро, зло, вдохновение, воспоминание, гордость, забвенье, радость, ревность и т.п.). Следовательно, главным ориентиром, задающим опорные энциклопедические понятия, составители избрали лексический состав самого романа, включив, таким образом, в свои ряды на правах «решающего голоса»… А.С. Пушкина! Решение смелое и, сразу же отметим, далеко не бесспорное, хотя с исторической точки зрения в немалой степени оправданное. К нему составителей, вероятно подтолкнуло то обстоятельство, что первым комментатором «Евгения Онегина» был его автор, а сам роман как никакой другой до него в качестве важной составляющей замысла включал в себя метаописание, то есть задумывался и создавался не только как роман о героях, но и как роман о романе, щедро раскрывая читателю многие «секреты» творческой лаборатории автора. К этому добавляется установка на энциклопедичность описания русской культуры и быта 1810–1820-х гг. входящая в замысел пушкинского творения в качестве важнейшего принципа отбора жизненного материала.
Только желанием на деле осуществить известный пушкинский принцип — судить писателя по законам, им самим над собою принятым, — можно объяснить тенденцию, отчетливо прослеживаемую в большинстве статей энциклопедии: соотнести современные подходы изучения творческой истории «Евгения Онегина», его поэтики и словаря с собственно авторской оптикой взгляда на те же проблемы, с особенностями их разработки в теории и художественной практике пушкинской поры… При таком подходе к формированию словника все общепринятые литературоведческие термины фигурируют в ОЭ как органическая часть «словаря эпохи» (и, естественно, «словаря автора»), наравне с лексикой, обозначающей отвлечено-этические или предметно-бытовые понятия. То есть «роман», «роман в стихах», «вступленье», «эпиграмма», «поэзия», «рифма» и т.п. входят в состав словника прежде всего как слова-историзмы, а в исключительных случаях — и сугубо авторские новообразования, наравне с «облучком», «корсетом» и «прекрахмаленным нахалом», а потом уже фигурируют как современные научные термины. Вероятно, этими же реставрационными соображениями продиктована установка законсервировать в словнике авторское произношение и правописание многих комментируемых лексем («архивны юноши», «подблюдны песни», «вдохновенье», «воспоминанье», «Вергилий», «волоса», «исторья», «кусты сирен», «мадона», «мусульман», «рожество», «скрыпки» и т.п.). Таким образом, опыт ОЭ можно рассматривать и как начало большой и долгой работы по коренной переработке «Словаря языка А.С. Пушкина», необходимость в которой давно назрела. <...>
Объединение в рамках одного справочника таких разных жанров, как энциклопедия, историко-литературный, историко-культурный комментарий, глоссарий и словарь языка А.С. Пушкина, то есть собственно литературоведческих, культурологических и лингвистических аспектов описания, — случай, беспрецедентный в отечественной издательской практике... В статье «роман» (В.А. Викторович) сначала сжато, но точно реконструируется по различным критическим оценкам (А.П. Сумароков, журналистика рубежа XVIII–XIX вв., Н.М. Карамзин, Ф.Ф. Вигель, Ф.В. Булгарин, Н.И. Надеждин) «среднестатистический» взгляд эпохи на жанр романа, выявляются диаметрально противоположные его определения, а затем существо этих споров проецируется на читательские вкусы героев «Евгения Онегина», что позволяет сквозь них выявить природу мировоззренческих коллизий, определяющих судьбоносные жизненные решения. В статье немало свежих наблюдений, позволяющих во многом уточнить классические выводы Ю.М. Лотмана о механизме читательских моделей поведения героев и автора, например, о важности «диффузии» представлений о романе-«сказке» («обмане») и романе-«жизни», которая обыгрывается не только в сюжете, но и, главным образом, в «языковом мышлении» персонажей, что подкрепляется соответствующими цитатами. Лучшие стороны методологии ОЭ демонстрирует и статья «вступленье», написанная М.И. Шапиром. Посвященная, казалось бы, частному аспекту стиля пушкинского романа — пародии в последней строфе седьмой главы на устоявшийся зачин эпической поэмы — статья восстанавливает важную, но фактически пропущенную пушкинистами связь поэтики «Евгения Онегина» с отечественной традицией ирои-комической поэмы, причем доказательная база, безукоризненная по своей полноте и корректности, строится на широком привлечении языкового материала эпохи: терминологической лексики словарей и критики пушкинской поры, различных структурных моделей зачинов в эпических поэмах XVIII в. и пародий на них в отечественной и западноевропейской литературе и т.д. В результате комментарий ученого позволил значительно расширить имеющиеся представления о пародийной части замысла «Евгения Онегина», в данном случае не сводящийся к влиянию «Тристрама Шенди» Л. Стерна, как до сих пор полагали комментаторы, а опирающийся на отлично известную Пушкину традицию русской пародии XVIII в.  <...>
Особо следует сказать о статьях, описывающих весь спектр литературных «влияний», отечественных и зарубежных, на художественную структуру «романа в стихах». Этот важнейший аспект поэтики нашел самое широкое отражение в именной части словника ЭО, получив закрепление в соответствующем имени собственном, вынесенном в заглавие статьи: «Байрон», «Баратынский», «Вертер», «Вергилий», «Вяземский», «Гораций», «Гете», «Гнедич», «Гомер», «Дельвиг», «Жуковский», «Ленора», «Светлана», «Кант», «Мельмот», «Мармонтель», «Манзони», «Malfilatre», «Петрарка», «Руссо», «Юлия Волмар», «Сбогар», «Сталь», «Дельфина», «Стерн», «Фонвизин», «Скотинины», «Шатобриан»… Как следует из приведенного (далеко не полностью) перечня, некоторые писатели представлены в нем не только творчеством, но и заглавиями или персонажами своих произведений, что дает возможность более адресно и дифференцированно выявить следы присутствия «чужих сюжетов» в «Евгении Онегине». Наряду с «влияниями», основательно изученными в научной литературе, в словник попали имена писателей, публицистов, государственных и общественных деятелей, ученых и т.п., которые либо вообще оказались вне сферы сравнительно-типологических штудий пушкинистов, либо в комментариях к роману удостаивались в лучшем случае краткой биографической справки. Посвященные им статьи можно сопроводить пометой «впервые». К числу таковых, по нашему мнению, относятся: «Бентам» (В.С. Листов), «Богданович», «Княжнин» (Г.Л. Гуменная), «Манзони» (Н.П. Прожогин), «Мармонтель», «Левшин» (Е.А. Пономарева), «Лафонтен» (Ю.Ю. Гречихова), «Фоблас» (В.А. Невская), «Озеров» (А.С. Янушкевич), «Прадт» (Е.П. Гречаная), «Торквато» (И.А. Пильщиков) и др. Статус некоторых из них, безусловно, превышает разряд добротной энциклопедической статьи, приобретая характер небольшого монографического исследования. Вместе с тем, авторы, посвятившие свои статьи казалось бы, хорошо освоенным в науке именам, в большинстве своем тоже не стали ограничивать анализ всех аспектов присутствия чужого автора в тексте романа уже известными в пушкинистике выводами и примерами. Лучшие статьи отличает конкретное соблюдение главных принципов сравнительно-типологического анализа. К ним относятся реконструкция историко-литературного фона или, по терминологии А.Н. Веселовского, «встречного течения» в критике и творчестве самого Пушкина и его современников, сделавших сам факт «влияния» чужого автора на текст «Евгения Онегина» глубоко закономерным, стремление отменить не только факты усвоения, но и полемики пушкинского романа со своим «визави», выявление основных реминисценций и аллюзий с последующим анализом вариантов в черновиках романа, прослеживание возникшего на страницах «Евгения Онегина» творческого диалога в произведениях Пушкина 1830-х гг. Этим требованиям, по нашему мнению, в полной мере отвечают статьи «Байрон» (В.С. Баевский), «Баратынский» (А.М. Песков), «Вяземский» (В.А. Кошелев), «Вертер» (Н.И. Михайлова), «Грибоедов» (М.В. Строганов), «Жуковский» (О.Б. Лебедева, А.С. Янушкевич), «Ломоносов» (А.Н. Иезуитов), «Петрарка», «Ювенал» (И.А. Пильщиков), «Шатобриан» (В.А. Мильчина), «Шиллер» (М.Ф. Клементьева) и др. <...>
К числу безусловных удач следует отнести комментарий выражения «Германия туманная», цитатность которого ощущалась предыдущими комментаторами романа, но никто не взял на себя труд выявить ни круг цитируемых источников, ни времени обращения к ним Пушкина. О.Б. Лебедева и А.С. Янушкевич прекрасно показали, что «нечто» и «туманная даль» — два концерта, которыми Пушкин иронично определяет пафос романтической поэзии Ленского, воспроизводят образные формулы оценки поэзии Жуковского в декабристской критике А.А. Бестужева и В.К. Кюхельбекера. Одновременно «туманный» — это эпитет, проходящий лейтмотивом через пейзажную лирику и путевую прозу Жуковского. Отсюда следует, что на портрет Ленского-романтика в романе как бы падает двойной отсвет: германского, «туманного» колорита пейзажей Жуковского и его пародийного отражения в декабристской критике 1824–1825 гг. — времени, когда эти ключевые слова и появляются в беловом тексте второй главы. Эта двойная, возвышенно-ироническая оптика авторского взгляда на Ленского отчетливо просматривается и в другой формуле — «душою прямо  геттингенской». Е.Е. Дмитриева, обратившись к воспоминаниям современников Пушкина о Геттингенском университете, вскрыла довольно неоднозначный пласт оценок самого «духа» этого знаменитого учебного заведения — от «вольнолюбивого», романтически-идеального до «филистерского», обывательского. Формулы же «английский сплин» и «русская хандра» пришли в пушкинский роман, как показал В.А. Кошелев, из «Писем русского путешественника» Карамзина, «Путешествий Гулливерва» Свифита, «Паломничества Чайлд Гарольда» Байрона, где они являлись важной частью портрета современного европейца. Анализ источников привел комментатора к убедительному выводу: «русская хандра» Онегина — это не только «национальный» аналог имеющего «английские» корни социально-психологического комплекса преждевременной старости души, но и одновременно ироничное его переосмысление, отражающее неоднозначное отношение автора к герою — «москвичу в гарольдовом плаще». Эти примеры демонстрируют, насколько в некоторых случаях построчный комментарий эффективнее толкования отдельных слов, поскольку в определении границ «всемирной отзывчивости» пушкинского романа именно контекст целого позволяет корректно очертить пределы этой «отзывчивости», удержаться на тонкой черте, отделяющей ее от неразборчивой «всеядности».
В заключение еще раз подчеркнем: «Онегинская энциклопедия» — смелый, и в целом, перспективный эксперимент в области построения справочника энциклопедического типа, который заслуживает продолжения и совершенствования в интересах не только специалистов-филологов, но и широкого круга почитателей творчества Пушкина. <...> 

ЧИТАТЬ КНИГУ

---

• См. также: Онегинская энциклопедия: В 2 т. Т.2. Л-Я; А-Z / Под общ. ред. Н.И.Михайловой; сост. Н.И.Михайлова, В.А.Кошелев, М.В.Строганов.