Литературная премия Александра Солженицына 2006 года

Литературная премия Александра Солженицына 2006 года решением Жюри от 24 февраля 2006 года присуждена:

Алексею Николаевичу Варламову за тонкое исслеживание в художественной прозе силы и хрупкости человеческой души, её судьбы в современном мире; за осмысление путей русской литературы XX века в жанре писательских биографий.

Церемония вручения Премии состоялась 27 апреля 2006 года в Библиотеке-фонде «Русское Зарубежье».


«Писатель подарил нам мир, созданный его потрясающим воображением. Алексей Варламов приводит немало неизвестных ранее фактов и деталей из биографии Александра Грина, раскрывает тайны его судьбы и его творческой мастерской. После знакомства с его биографией жизнь писателя становится ближе и понятнее, а его книги ещё прекрасней и необходимей читателям».

«Литературная газета» №26, 2005 г.

«В тридцать глав вместились 80 с лишним лет жизни незаурядного человека, одного из крупнейших русских мыслителей ХХ века. Автор скрупулезно исследовал, кроме биографической, еще и духовно-нравственную одиссею своего героя, в чем ему помимо 8 томов сочинений, нескольких книг его жены Валерии Дмитриевны и четырех томов дневников с 1914 по 1925 годы (всего этих томов должно быть 25!) помогли мемуары современников и архивы. Насыщенная подробностями, многослойная и многозначная книга».

О книге «Пришвин» (М.: Молодая гвардия, 2003)
«Литературная газета» №30, 2003 г.

«Герои Алексея Варламова — наши современники, вместе с нами разгадывающие загадки бытия и, главное, пытающиеся понять жизнь, которая не просто сурово, но жестоко испытывает человека, терзает его сердце мучительно-неразрешимыми вопросами, обрекая на одиночество».

«Варламов лишь в малой степени показал красоту Соловков, но исключительно удачно показал неприспособленность современного человека к естественной жизни».

Александр Вяльцев
«Независимая газета», 22.12.2000 г.

«Варламов написал страшно — в могучей силе циничного обаяния и знания, в холодной власти и воле (тут у литературы традиция вон какая — с гётевского Мефистофеля до булгаковского Воланда Зло умеет подсказывать авторам лестные слова).
...Я выхожу из книги с неустойчивым чувством. Я благодарен ей за искренность и чистоту сердца героев и автора, и вместе — смущен её распространённой сегодня «объективностью», когда автор бросается в середину событий и любяще и благодарно пишет своих страдающих современников, хорошо понимает их, зорко видит спектр живых, нынешних идей, но предпочитает выйти из сочинения, не договорив себя до точки. Это благородно, когда автор знает путь, но предоставляет читателю найти его вместе с его героями самому; и это болезненно и беспокойно, когда видишь «малую хитрость» художника, который выходит «из игры», не проговорившись, потому что не знает, куда выйти, а только любит мечущийся, выпавший из порядка вековечной жизни мир и живёт вместе с нами, говоря чуть громче обычного и смотря увереннее других, чтобы окружающие не догадались, что он знает дорогу не лучше их».

Валентин Курбатов
«Отражение небесной битвы». Заметки на полях книг Алексея Варламова.
«Литературная Россия», №45, 2000 г.

«Мы познакомились в редакции «Литературной газеты», и он подарил мне свою книгу. Я прочитал её название и понял, что книга мне уже нравится. Она называлась «Здравствуй, князь!». Учтите, что это было время ужасающей, беспорядочной и неряшливой цитатности, «центонности», когда слова в простоте нельзя было вымолвить, когда даже фразу «я вас люблю» нужно было непременно сопровождать ироническим комментарием: «как сказала бы Татьяна Ларина». «Здравствуй, князь!» тоже была цитата. Но какая! Потом, читая Варламова, очень по-разному воспринимая разные его вещи и, наконец, понимая его корневые слабости, которые у хорошего писателя всегда есть продолжение его достоинств (например, отсутствие мускула для сюжетостроения как следствие избыточной исповедальности, исповедальность всегда расслабляет, а сюжет — это панцирь, это броня), я всегда помнил этот первый звук. «Здравствуй, князь!» Князь не князь, но Варламов в литературе, несомненно, «старший сын». Он, может быть, ещё не окончательно литературно «повзрослел», но и есть ли в литературе окончательная «взрослость»?

«В поэзии, — писал Достоевский, — нужна страсть, нужна ваша идея, и непременно указующий перст, страстно поднятый». Мысль эта — опасная для заурядного дарования, применимая лишь к «поэзии», как понимает её Достоевский, то есть к той подлинной литературе, которой «всё можно», — приходит на память при чтении некоторых вещей Варламова с их редкостной в наше расслабленное время духовной напряжённостью, строгостью, даже жёсткостью, в требованиях к человеку, венцу творения. Он всегда преследует некую цель, всегда стремится «мысль разрешить»; повесть «Рождение» — в своём роде «формула», но в ней та русская страсть утверждения истины, та сердечная прожитость и, как сказано у Пушкина, «искренность вдохновения», которым в искусстве и впрямь «всё можно». Эти качества есть и в других сочинениях Варламова — где больше, где меньше, — но здесь, в «Рождении», сюжет которого основан на прямом личном опыте, автора осенил ангел страдания: он продиктовал ему ту правду, без которой, по драгоценному слову Валерия Гаврилина, «мучения жизни потеряли бы смысл»; и он дал писателю личное, опытное знание того, что выражено в бессмертной строке Батюшкова:
Нам музы дорого таланты продают!
В нашем мире, который так низко пал и всё более прочно лежит во зле, в этом реальном мире — где вот уже тринадцатый год живёт тот мальчик, тот ребёнок, который в повести чудом спасся сам и спас свою семью, — в этом мире освящённая пушкинскими словами русская система ценностей есть наиболее реальная, наиболее трезвая, наиболее помогающая венцу творения ценить своё трудное назначение как возвышающую истину, что дороже тьмы унижающих человека обманов. В этом смысле «Рождение», история о чуде, которую трудно перечитывать, не проглатывая время от времени встающий в горле комок, — история очень трезвая и простая — такая, как сама эта скупая варламовская проза».

• Справка о лауреате
• Интервью с А.Н.Варламовым