Митрополит Серафим (Хуанта)

Статья опубликована в «Вестнике РХД» №192

Православное участие в экуменическом диалоге

Говорить об экуменизме в день празднования 80-летнего юбилея Института святого Сергия — долг чести. Возникший в неправославной среде, с которой он вынужден был постоянно вести диалог, Институт существовал и существует благодаря значительной экуменической помощи. Часть его студентов получают стипендии от Католической Церкви и от экуменических учреждений.
Профессора Института святого Сергия приняли участие в экуменическом движении с самого его зарождения, положив богословское обоснование православного участия. Профессора Института долгое время были членами Комиссии «Вера и утверждение» Всемирного Совета Церквей.
Экуменическая открытость. Упомяну о сотрудничестве профессоров Института с католическими богословами, создавшими патристическую серию «Христианские источники», которая помогла самим профессорам Института глубже ознакомиться с великой патристической традицией и в ее свете выработать живое богословие, вдохновляемое жизнью Церкви, выражением которой эта традиция являлась. Известно, что Второй Ватиканский Собор взял за основу своего декрета о Церкви богословие отца Николая Афанасьева, которое отождествляет Поместную Церковь, объединенную вокруг своего епископа для служения Евхаристии, со Вселенской Церковью.
Я бы сказал, что новизна богословия, преподаваемого в Богословском институте, заключается в постоянном усилии преодолеть схоластику, сделать из богословия живое дело Церкви, в усилии выйти из «вавилонского плена» (прот. Георгий Флоровский), в который православное богословие попало с семнадцатого века под влиянием западной схоластики. Конечно, нелегко преодолеть богословскую систему, сложившуюся в течение столетий, предоставляющую богослову возможность повторять и тем самым быть спокойным, что он остается в рамках «традиции». Однако «традиция», установленная таким образом, передает только знания, не меняя духа, либо же, что гораздо хуже, убивая дух.
Вместе с тем нам нужна богословская система, способная передать христианскую веру в категориях не только логических, но и металогических. К тому же нам не следует ограничиваться одной системой. Владимир Лосский говорил, что, построив теологическую систему, нужно тотчас в ней усомниться, поскольку ни одна теологическая система не способна выразить невыразимое, тайну спасения. Ограничиваясь рамками одной системы, мы рискуем потерять живого Бога, поставив вместо Него идола. Бог и Церковь станут тем самым овеществлены, превратятся в средства соответственно прихотям отдельных людей. Подобное «богословие» рискует не иметь ничего общего с Церковью, с ее молитвой и мистикой и превратится в обычный объект для изучения. Бывают «богословы», практически оторванные от жизни Церкви, что не мешает им передавать другим таинство Церкви и защищать ее от «атеистов» или «еретиков».
Подобное богословие чуждо духу, царящему в Свято-Сергиевском институте, где Церковь и литургия стоят в центре общинной жизни преподавателей и студентов. Отец Сергий Булгаков был одним из лучших примеров этого направления. Перед началом своих лекций по догматике он всегда служил со студентами литургию. Он говорил: «Моя лекция — не что иное, как продолжение литургии; речь в ней идет об опыте, который мы пережили с Вами во время литургии».
Таким образом, православное богословие — богословие мистическое, постоянно вдохновляемое церковными таинствами и индивидуальным опытом. Формулировки отцов Церкви: «богослов тот, кто молится» или «если ты не видел Бога, ты не можешь говорить о Нем» — сейчас более актуальны, чем когда бы то ни было. В наши дни как никогда высока опасность рационализма, т.е. богословского мышления чисто интеллектуального, которое легко вырождается в фундаментализм. Подобное рациональное мышление убивает веру и тайну, они явления совершенно другого порядка, нежели свойственного человеческому разуму.
Если рассудок не смирится перед таинством, если он не будет постоянно распинаться на кресте и преображаться верой, он способен породить монстров. Я имею в виду крайние формы религиозного интегризма (крайний консерватизм, фундаментализм), который отрицает любые формы церковности, кроме собственных. Все остальные, мол, еретики, проклятые! Подобный интегризм может дойти до исключения из своей собственной Церкви всех тех, кто думает иначе.
Но я имею в виду и тех из нас, кто комфортно живет в лоне нашей Церкви — хранительницы полноты Истины, обладающей завидной мистической традицией, и не думают о других, не переживают трагедию разъединения христиан. Конечно, перед этой огромной драмой каждый из нас ничтожен и немощен. И тем не менее каждый должен чувствовать свою ответственность за этот грех, каждый должен молиться и действовать так, чтобы способствовать воссоединению. Быть изощренным в диалоге и вносить посильно единство в разделенный до предела христианский мир — это, несомненно, самая насущная христианская миссия.
Иногда я спрашиваю себя, почему мы, православные, так слабо осознаем драму разъединения христиан и так мало активны в диалоге, касающемся восстановления единства. Складывается впечатление, будто мы скорее соглашаемся на диалог, чем осуществляем его или поддерживаем.
Мне кажется, что из-за нашей несчастной истории мы, в своем большинстве, потеряли значение миссии, миссионерства, столь существенного для церковного человека. Церковь живет миссионерством, в первую очередь внутренним, среди собственных верующих, которые всегда нуждаются в постоянном обращении ко Христу, в укреплении в вере; и миссионерством внешнем, как среди неверующих, так и тех, кто далек от православной веры. Первые православные участники экуменического движения, такие как отец Георгий Флоровский, профессор Свято-Сергиевского института, показали, что участие Православной Церкви в экуменизме является одновременно выражением внешнего миссионерства и подтверждением полноты веры.
Однако тот факт, что мы, православные, осознаем полноту нашей веры и принадлежность к Церкви единой, святой, соборной и апостольской, часто нам дает чувство самодостаточности, уверенность, что наша миссия может ограничиться защитой православной веры. Многие православные полагают, что участие в экуменическом диалоге равносильно предательству Православия. Намеренно или нет, мы забываем, что Отцы Церкви делали все возможные усилия, чтобы вернуть еретиков в Церковь. Например, святой Василий Великий в своей книге о Святом Духе, опровергая духоборцев, отрицающих божественность Духа, никогда не называет Духа Богом, хотя и доказывает Его божественность. Можно вспомнить и Александрийский Церковный Собор 362 года, который голосом святого Афанасия решил принять полуариан (очень многочисленных в ту эпоху), не принуждая их во всеуслышание исповедовать термин «homoussios» (единосущный), который так разделил христианский мир: «Призовите их к себе и примите их, как отцы — детей. Встретьте их... не спрашивайте у них ничего другого, кроме предания анафеме арианской ереси и признания веры, утвержденной нашими отцами в Никее» (Tome ad Antioch., III et suiv.). Такие примеры многочисленны.
В поведении отцов можно отметить их пастырскую заботу о всеобщем спасении. Они осознавали опасность, которую представляли собой определения веры, подлежащие разному истолкованию и способные привести к расколам, как показала история. Для этих отцов вера — это не просто набор абстрактных догм, но Личность, Иисус Христос, Бог и человек, который дарует нам Свою жизнь для жизни вечной.
Святой Иларий Пиктавийский († 367) четко заявил, что отцы давали определение веры против желания сердца и только по причине ереси, так как вера нам дарована, чтобы быть пережитой, но не для того, чтобы создавать из нее формулы, недостаточные для выражения таинства.
Вот почему отцы Вселенских Соборов прилагают все усилия для сведения количества догм к минимуму. И чтобы эти догмы не оставались абстрактными истинами, объектом изучения или причиной богословских споров, они сделали их частью церковного богослужения. Таким образом догматы превращаются в славословие и воспринимаются через церковную молитву, что придает Церкви дополнительную глубину. Вне литургического контекста литургии и вне любви, которая и есть их основание, догматы могут легко превратиться в бездушных идолов и быть лишь объектом богословских споров.
Богословский диалог в настоящее время не развивается, так как он ведется специалистами, скорее теоретиками веры, нежели людьми молитвы и носителями Святого Духа. Из-за этого каждая сторона диалога остается словно пленницей своей собственной богословской системы и традиции. В диалоге же каждый должен освободиться от всего того, что он имеет, и даже от всего того, кем он является, чтобы узнать другого внутри себя самого. Подобный акт предполагает большое усилие по очищению разума и сердца.
Оливье Клеман говорил о «созерцательном экуменизме», единственном способном открыть и пережить единство как нечто внутреннее и более глубокое, чем разъединение. Святые уже переживают единение, потому что внутри себя они уже победили любое разделение, любое отчуждение. В их сердцах, умиротворенных молитвой и аскезой, наличествует все человечество, весь космос. Как Сам Христос, они не разъединены ни с кем и ни с чем.
В заключение я хотел бы сказать, что те, кто участвует в богословском диалоге, должны быть если не святыми, то хотя бы уязвленными святостью.