Прот. Александр Шмеман

О Церкви

Одной из основных особенностей христианской религии, особенностью, отличающей ее от всех других религий, является, вне всякого сомнения, присущее христианству понятие Церкви.
Но что такое Церковь? Мы так привыкли к этому слову, оно так давно вошло в наш язык, что мы уже почти и не замечаем, что на деле мы употребляем это слово не в одном, а во многих смыслах. Так, мы называем церковью храм, то есть здание, в котором совершаются богослужения. Но Церковью же мы называем и определенную церковную организацию: мы говорим о Церкви Русской или Греческой или Сербской, то есть связываем это слово и эту религиозную организацию с началом национальным, местным и географическим. И наконец, мы говорим о Церкви Римо-Католической, или Православной, или Протестантской... Иными словами, соединяем понятие Церкви уже не с национальным началом, а с определенным учением: католическим, протестантским, православным.
Но и это еще не все. В Символе веры, то есть в официальном перечислении всего того, во что христианин верит, про Церковь сказано так: «Верую во Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь...» И тут, очевидно, слово «Церковь» употребляется в еще одном, более глубоком, более духовном смысле: смысле, который не исчерпывается ни национальным признаком (ибо национальностей много, а Символ веры говорит об Единой, то есть Одной Церкви), не исчерпывается ни организацией, и даже ничем видимым.
Вот это многообразие смыслов слова «Церковь», употребление этого слова как бы на разных уровнях и заслуживает того, чтобы мы задумались о нем, попробовали осмыслить его для себя, почувствовать значение его для христианства, для христианской веры и христианской жизни. Этого требует, прежде всего, сама наша вера. Если каждый раз за богослужением мы торжественно исповедуем, что веруем во «Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь», то, очевидно, нам необходимо знать, что все эти определения значат. Что значит, например, определение Церкви как Единой, если на деле Церквей много и они зачастую уже веками разделены между собою? Что значит, далее, определение Церкви как Святой? Ведь мы же знаем, что подавляющее большинство членов ее — и это касается не только рядовых ее членов, но и руководителей: епископов, митрополитов, священников — мы знаем, что большинство из них — это совсем не святые. И наконец, что значат эти древние, но многим из нас непонятные слова: Соборная и Апостольская? Таким образом, повторяю, сама вера, сама принадлежность к Церкви требует от верующих, считающих себя членами Церкви, чтобы они знали и сознавали смысл, вкладываемый ими в свое исповедание веры: «верую во Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь».
 Во-вторых же, такое прояснение и объяснение нужно и для тех, кто хотя и не считает себя ни верующим, ни «церковником», хотел бы понять, в чем состоит сущность этого, для христианства центрального, понятия Церкви и церковности.
 Антирелигиозная пропаганда именно Церковь избрала мишенью своих нападок и обличений. Она старается доказать, что история Церкви полна преступлений, нарушений элементарных принципов свободы, человечности, права и так далее. В Средние века, например, Церковь, бывшая в союзе с государственной властью, преследовала и даже присуждала к смертной казни неверующих, инакомыслящих, последователей других религий. Она эксплуатировала людей, ее служители были сребролюбцами, и этот список предъявляемых Церкви обвинений можно было бы увеличить во много раз. Но обратим внимание, что даже если часть этих обвинений и обоснована — они не нарушают веры в Церкви, тяги к Церкви миллионов людей на всей поверхности земного шара... А антирелигиозной пропаганде, несмотря на мощную поддержку, оказываемую ей государственной властью, школой, партией, — не удалось и не удастся «развенчать» Церковь. Не значит ли это, что для членов Церкви, для верующих, смысл Церкви, нужда в ней где-то глубже, чем в достоинствах и недостатках ее представителей, чем в той или иной «политике» внешней церковной организации? Следовательно, и для неверующего в Церковь человека, но человека интересующегося не пропагандой, а правдой, важно узнать, в чем же смысл этого слова, этого понятия, этой — одновременно и видимой, человеческой, исторической, но, очевидно, и невидимой — духовной, религиозной реальности, реальности Церкви. Узнать, как все эти различные понимания этого слова: церковь — храм, Церковь — национальная религиозная организация, Церковь — вероисповедание и, наконец, Церковь — Символ веры: «Единая Святая Соборная и Апостольская», — как все эти понятия и определения соотносятся друг с другом, выражают разные аспекты, разные «измерения» одной и той же реальности. И узнать это тем более важно всем, кто, будь он «церковник» или нет, интересуется религиозными проблемами современного мира, потому что, как было сказано в начале этой беседы, — Церковь, действительно, соприродна христианству.
Христианство было основано, христианство вошло в мир, вошло в историю как Церковь. Это значит — не просто как учение, не просто как свод правил, который каждый может, так сказать, лично, индивидуально руководствоваться в своей жизни, не заботясь о том, как исполняют эти правила другие люди... Нет, оно, христианство, вошло в мир как нечто именно общее, соединяющее людей, более того, требующее от них этого единства — единства и веры, и убеждений, и поведения, и, наконец, самой жизни... И вот посильному объяснению этого бесконечно глубокого, многогранного, одновременно и реального, практического и духовного, таинственного слова «Церковь» мы и посвятим ряд наших воскресных бесед.


...Начнем с начала, то есть с самого слова. В Евангелии, как это ни покажется иным странным, слово «Церковь» употреблено всего два раза, но употреблено Самим Христом. Вот эти тексты. Один раз, объясняя апостолу Петру смысл его имени: «кифа» по-еврейски, «петра» по-гречески означают «камень», Христос говорит ему: «ты — Петр, и на сем камне Я созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18) В другой же раз, уча апостолов, как они должны относиться к тем, кто не слушает их увещаний, Христос говорит как о последней мере: «тогда, если он, непослушный, не примет увещаний ни наедине, ни от двух-трех, тогда скажи об этом церкви...» (см. Мф. 18:17). Больше этого слова, во всяком случае, в записи евангелистов, Христос не употреблял. И это дало повод врагам, или даже просто критикам Церкви — критикам ее как организации, иерархии, авторитета, религиозной власти — утверждать, что Сам Христос никакой Церкви как организации, и организации именно с властью, авторитетом, иерархией и т.д., не создавал, а что возникла она позднее и возникла в нарушение учения Христа, проповедовавшего совсем не Церковь, а Царство Божие, к которому как к последней цели, последнему смыслу своей жизни должны стремиться люди. Как сказал один знаменитый французский критик и недоброжелатель Церкви: «Христос проповедовал Царство Божие, а вместо этого явилась Церковь».
Но так ли это? Справедливы ли эти выводы? Прежде всего уместно задать такой вопрос: если Христос не создавал никакой Церкви и вообще не думал о ней, то откуда и почему и как она возникла? Ведь из всех следующих за Евангелием книг Нового Завета: книги Деяний Апостольских, Посланий апостола Павла и других, абсолютно ясно, что сами ученики Христа, Его апостолы, те, кого Он Сам избрал и которых на протяжении трех лет учил, что ученики эти как бы самоочевидно для себя остались общиной, неким религиозным «коллективом». Ясно и то, что вхождение в эту общину, в этот коллектив они считали опять-таки самоочевидным и обязательным для всех, поверивших во Христа и в Его учение. Иными словами, во всех этих писаниях слово «Церковь» становится как бы центральным, не подлежащим никакому сомнению. А отсюда можно сделать вывод, что спрашивать нужно не о том, сколько раз Сам Христос употребил это слово — «церковь», а о том, не была ли заложена реальность, необходимость, самоочевидности Церкви в самом Его, Христа, учении?
Однако прежде чем ответить на этот действительно главный, краеугольный вопрос, нужно хотя бы кратко остановиться еще раз на самом этом слове, которое, повторяю, для самих апостолов сразу же после отшествия Христа становится как бы сердцевиной всей их проповеди и жизни. Наше славянское, русское слово «церковь» есть перевод греческого слова «экклисиа», и, поскольку Новый Завет был написан на греческом языке, именно это греческое слово мы и должны понять, объяснить, услышать. А слово «экклисиа» есть производное от глагола «калео», означающего «звать», «призывать». Полностью, во всех своих оттенках слово «экклисиа» можно перевести так: собрание призванных, собрание тех, кто услышал зов, призыв; при этом подчеркну, что оба элемента: «собрание» и «призванных» имеют с точки зрения раннего христианского понимания и опыта Церкви первостепенное значение. Почему? Да потому, прежде всего, оба они, в своем двуединстве, отвечают основное содержанию Евангелия. Учение Христа есть, прежде всего, призыв, зов, обращенный Им к человеку. Призыв — от старой, грешной и падшей жизни обратиться, перейти к новой, к той жизни, которую являет и даре: людям Христос. Поверить во Христа — для первых христиан означает именно услышать этот зов, принять Христа не только как учителя, но и как носителя и дар новой жизни. Содержание же этой новой жизни в любви, то есть в том, что примиряет, связывает, объединяет и соединяет людей. Грех разделяет и разъединяет. Любовь Христа — соединяет, восстанавливает утраченное падшим человеком единство.
Отсюда самоочевидность, необходимость, неизбежность «церкви» как ответа на призыв и на дар Христов, как исполнение Его учения. Иными словами, ее ли Христос не говорит о «Церкви», то это потому, что не в словах и определениях, не в организованной структуре суть и сущность Его учения, а в реальности той новой жизни, которую Он дарует и которая воплощается в новом единстве, том единстве, которое ап. Павел назовет «единством во Христе». Подчеркну еще раз: Церковь — это, прежде всего, ответ Христу, ответ на Его призыв, это — принятие человеком призвания открытого ему Христом.
Таков смысл греческого слова «экклисиа», соединяющего в себе, таким образом, и призыв — и ответ на призыв, дар — и принятие этого дара. И потому только в свете этого основоположного опыта Церкви, Церкви как исполнения призыва Христова, можем мы понять и смысл тех определений, лучше сказать — «описание» Церкви, что находим в Символе веры: «верую во Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь». Что значит каждое из этих описаний, что значат, что являют и раскрывают они о Церкви в своей совокупности? Об этом — в следующей нашей беседе.


После отшествия Христа, на земле, в Иерусалиме, осталась группа Его учеников и последователей. В нее входили, прежде всего, одиннадцать Апостолов, призванных, избранных Самим Христом в самом начале Его служения. Их было, как известно, двенадцать, но один из них — Иуда Искариотский — оказался предателем и, по свидетельству Евангелия, после того как предал Христа, покончил самоубийством. В эту группу также входили и другие ученики Христа и, прежде всего, женщины, служившие Ему, во главе с Его Матерью Марией.
Что же мы знаем про эту группу — самое первое воплощение Церкви на земле? Знаем, прежде всего, как раз то, что они были вместе, сохраняли то единство между собою, которое заповедано было им их Учителем, сказавшим: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35).Щ вот в книге Деяний Апостольских, в которой описаны самые первые годы существования и распространения христианства, в первой главе сказано: «все они единодушно пребывали в молитве и молении..» (Деян. 1:14).
И сразу же после этого основного описания начального ядра Церкви, автор книги Деяний повествует о первом акте этой общины: об избрании одиннадцатью ее членами — двенадцатого, на место предателя Иуды, дабы восстановить изначальное число Апостолов.
На общем собрании учеников, на котором, по книге Деяний, присутствовало около ста двадцати чело век, апостол Петр сказал:
«Надобно чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем Воскресения Его (Деян. 1:21-22). И избрали двух, и сказали в молитве: Ты, Господи, Сердцеведец всех, покажи из сих двоих одного, которого Ты избрал принять жребий сего служения и Апостольства... И бросили о них жребий, и выпал жребий Матфию, и он сопричислен к одиннадцати Апостолам» (Деян. 1:24-26).
Это очень важный рассказ, важный для понимания сущности и назначения Церкви. Он показывает, во-первых, что эта община верующих во Христа не есть нечто аморфное, но с самого начала составляет, как мы сказали бы теперь, определенную организацию. Она объединена вокруг двенадцати Апостолов, получивших свое избрание от Самого Христа еще прежде, чем каждый из них поверил в Него. Таким образом, основ¬ной принцип этой организации — не снизу, не от людей, входящих в нее, а от Самого Христа.
В чем особое, исключительное значение и роль Апостолов? На это отвечает апостол Петр: они — свидетели земной жизни и земного служения Христа, они те, кто сами видели, сами слышали, и главное — они свидетели Воскресения Христа из мертвых. Иными словами — община, Церковь основана на тех, кто могут сказать слова, написанные одним из двенадцати, апостолом Иоанном, в самом начале своего Первого Послания: «О том... что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки на* ши... о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение -с Отцом и Сыном Его, Иисусом Христом. И сие пишем вам, чтобы радость ваша была совершенна» (1 Ин. 1:1. 3-4).
 Таким образом, быть христианином — это значит быть в общении с теми, кто сами видели и слышали... И это общение с Апостолами — с их свидетельством, их радостью, их уверенностью — и есть Церковь.
Следующий вопрос: почему двенадцать? Вопрос, отвечая на который, мы узнаем следующее по важности «измерение» Церкви — ее сущности и ее назначения. Для тогдашних иудеев, а первые иерусалимские ученики Христа, как и все Апостолы, были иудеями, смысл этого числа — двенадцать — был самоочевидным. Он означал полноту того «народа Божьего», который, согласно Священному Писанию, был избран Богом, чтобы подготовить пришествие в мир Спасителя. Этот народ Божий состоял из двенадцати племен или, как они называются в Библии, «колен». Таким образом, избрание двенадцати Апостолов как основы Церкви означало, во-первых, то, что поверившие в Него, принявшие Его как Спасителя, принявшие свидетельство Апостолов о Его жизни, смерти и воскресении и составляющие Церковь — являют собою, своим единством, любовью и верой, исполнение всех пророчеств, всех обещаний... Что они суть новый народ Божий, имеющий явить Христа всему миру, ибо — и тут раскрывается нам последний и самый глубокий смысл рассказа книги Деяний — Церковь, созидаемая на свидетельстве двенадцати Апостолов, существует не для себя, не для удовлетворения, как сказали бы сегодня, духовных или религиозных нужд своих членов, а оставлена в мире как служение Христу, как проповедь о Нем, как свидетельство о Нем, что оставлена она как спасение всех людей, всего мира. «Шедшие в мир весь, проповедуйте Евангелие всей твари...» Поскольку Евангелие — это Благая весть не просто о новом учении, а прежде всего, о неслыханном, всякое разумение превосходящем событии: о воскресении из мертвых, о всеобъемлющем, космическом переломе, происшедшем в дальней провинции Римской Империи, — то Благую весть эту могут с достоверностью возвещать лишь те, кто сами видели, слышали, осязали, и те — дальше — кто слышал от слышавших. Это и есть свидетельство, для исполнения которого пребывает Церковь в мире и которое одно раскрывает нам не только сущность Церкви, но и воплощение этой сущности во внешней организации христианской общины. Об этом мы и продолжим наши размышления в следующей беседе.


Сегодня я остановлюсь на том событии, которым как бы завершается это созидание, это явление Церкви, — событии, в котором уже во всей полноте раскрывается содержание ее жизни, раскрывается до конца ее служение Богу и миру. Событие это — сошествие на Церковь, на учеников Святого Духа в пятидесятый день после Воскресения Иисуса Христа, в день иудейского праздника Пятидесятницы. В этот день иудеи вспоминали и праздновали главное событие своей религиозной истории: получение Моисеем на Синайской горе скрижалей Завета, того закона Божия, через который Бог как бы подтверждал избрание иудейского народа для служения Себе. И в этот день также утверждали иудеи свою веру в то, что в конце времен явится в мир обещанное Богом Царство добра, любви и справедливости, Царство Божие, в котором все люди получат Дух Божий, вступят в вечный союз, в вечное общение с Богом.
Так вот, именно в этот день и произошло то событие, о котором во второй главе книги Деяний Апостольских рассказывается так:
«При наступлении дня Пятидесятницы все они [ученики] были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать» (Деян. 2:1-4).
И далее рассказывается, как на недоумение толпы, слышавшей учеников, говорящих на разных языках, апостол Петр ответил проповедью, в которой объяснил это событие как исполнение пророчества о пришествии в мир Святого Духа, о даровании Его людям, и о начале — в этом излиянии Духа — Царства Божия.
В чем же для нас, христиан, в чем для Церкви смысл этого события? Почему каждый год, в день праздника Пятидесятницы, вспоминая его, она (Церковь) как бы празднует день своего рождения, день откровения Церкви миру? Чтобы хоть кратко ответить на этот вопрос, необходимо, прежде всего, напомнить о том огромном месте, которое занимает учение о Святом Духе в Библии и в учении Церкви. Дух Святой, Дух Божий, Дух Господень, а иногда просто Дух — это опыт присутствия Божия, это Сам Бог — в Его присутствии в мире и в человеке, это та сила Божья, которой мир и все в нем сотворены и которым все живущее живет. Мы не видим Бога, мы не можем осязать Его, Он не подчинен нашим чувствам, нашим меркам, нашему чувственному знанию. Но вся история человечества свидетельствует о том, что мы ощущаем Бога, что у человека есть таинственный, никакими силами невыразимый опыт Божьего присутствия, живой несомненной встречи с Богом, прикосновения Его к нашей душе, вхождения Его в нашу жизнь. Это присутствие, эту встречу, это прикосновение и, наконец, это знание Бога и общение с Ним и называет христианская вера Святым Духом.
Следовательно, то, о чем рассказывает книга Деяний, то, что произошло в праздничный полдень той Пятидесятницы — это, прежде всего, потрясающий все превозмогающий опыт вот такого Пришествия, Встречи, Присутствия, наполнения всего существа силой Божией, единством с Богом, и в Нем — знанием, радостью, верой. Эта встреча с Духом, это сошествие Святого Духа было обещано ученикам Самим Христом, обещано как их «облеченье силою свыше». Ушедший от них Христос теперь вернулся к Ним в Духе Святом, и они узнали, что отныне и навсегда Он с ними, Он в них, Он среди них. И что именно в этом присутствии Его Духом Святым — вся их радость, в Нем — их новая жизнь, о Нем — их проповедь «силою многою» всему миру. В этот день поняли они, что Церковь — это не просто память о Христе и не просто ожидание Его воз вращения в славе Царства Божия, а Присутствие Христа, и потому — уже сейчас, уже теперь — Царство Божие, знание победы, радость и мир Духом Святым. Так, повторю, в день Пятидесятницы завершено было созидание Церкви и началась ее история, т. е. постепенное вхождение ее в мир, в жизнь, распространение I ее по лицу земли и так — до наших дней, до нашего «сегодня». Однако это начало Церкви, эти решающие события, с которых начинается ее история, ее странствование сквозь пространство и время так важны для нас потому, что в них раскрывается подлинный образ Церкви, то есть то, чем в каждый момент ее истории мы можем как бы оценивать ее, относить ее жизнь, ее успехи, но и ее падения — к самой ее сущности. Этот образ состоит как бы из двух измерений. С одной стороны, мы верим, что Церковь — от Бога, от Христа, от Духа Святого, что она с самого начала — Божественный призыв, обращенный к нам, дар, нам предложенный. Мы верим, что Церковь — это присутствие Христа в мире. Как тогда, в дни земного Своего служения, Он шел сквозь Галилею и обращал Свой зов к людям: «Иди за Мной», так и сейчас обращает Он этот зов через Церковь, все назначение которой в том и состоит, чтобы зов этот, чтобы призыв этот никогда не прекратился, не заглох в мире. С другой стороны, церковь — это мы, люди, плохо ли, хорошо ли старающиеся согласно этому зову Его жить, идти за Христом. Церковь от Бога, и церковь от людей. Сверху и снизу. Призыв и ответ. Присутствие и наша радость о Нем. Но также и наши измены, падения, слабость. Церковь — всегда дар единства, но разделяется людьми. Церковь — всегда дар святости, и полна грешников. Церковь — всегда свидетельство Апостолов, и забвение, искажение этого свидетельства. Таков ее образ. Такова ее, Церкви, жизнь, такова ее история. История Божьего дела в мире и история слабостей и измен этому делу.


В предыдущих беседах я, в сущности, хотел выявить и подчеркнуть одно, главное: а именно, изначальность Церкви, ее, как я говорил, соприродность христианству, изначальный опыт ее для христиан не только как организации, общины, институции, а как, прежде всего, продолжающееся духовного присутствия среди них Воскресшего Господа.
Я подчеркиваю этот именно духовный опыт Церкви, потому что только по отношению к нему можно по-настоящему понять и ощутить смысл слов «Единая», «Святая», «Соборная» и «Апостольская» — слов, которыми определяют и описывают христиане Церковь в своем Символе веры. Для неверующих, или для тех, кто этого внутреннего опыта Церкви не имеет, слова эти не только непонятны, но кажутся находящимися как бы в открытом противоречии с Церковью, так сказать, «видимой»; с Церковью, которая действительно выглядела, да и выглядит как всего лишь одна из действовавших в человеческой истории организаций; учреждение, по отношению к которому, следовательно, такие слова, как «Единая» и «Святая» воспринимаются как не совсем подходящие. Вот почему так важно понять и почувствовать этот изначальный опыт, это ощущение у ранних христиан Церкви как чего-то совершенно нового, еще не бывшего. И это новое, повторяю, не во внешнем: не в устройстве, не в словах и даже, как мы увидим дальше, не в обрядах. Это новое, прежде всего, вот в этом все превышающем опыте, ощущении присутствия: «Не оставлю вас сиротами; приду к вам (ЩЯ 14:18). И вот Я с вами... до скончания века» (Мф. 28:20).
Вот выходят Апостолы из Иерусалима на проповедь. Вот начинается, как говорил я в прошлой моей беседе, история Церкви. Как же начинается она, что видим мы? Повсюду, где проповедуют Апостолы, сразу же возникают Церкви, то есть общины, иногда очень маленькие, людей, не только принявших учение Христа, не только поверивших в Него, но ощущающих именно саму «Церковь», саму эту «общину», само это единство с неведомыми им до сих пор людьми как содержание новой, Христом открытой, Христом дарованной им жизни.
Что знаем мы об этих Церквах, об этой жизни? Знаем, прежде всего, что начинается она с крещения. Это значит, что каждый, поверивший во Христа, услышавший в проповеди Апостолов Его призыв, принимает обряд омовения, очищения водой, погружения в воду. Что же такое этот обряд, ставший с самого начала и остающийся и по сей день абсолютно обязательным условием, основой вступления в Церковь? Понять это можно, может быть, лучше всего, если это крещение, этот обряд погружения в воду, соотнести с тем, тоже основным, обрядом, который был обязательным для евреев, а именно: обрезанием. В обрезании евреи видели основной символ принадлежности своей к избранному народу, избранному Самим Богом для служения Себе. Поскольку же все Апостолы, все первые иерусалимские христиане были евреями, то между ними даже встал вопрос: нужно ли подвергать обрезанию христиан не-евреев? То есть в сущности, нужно ли для того, чтобы быть христианином, сначала как бы стать евреем? Возник спор, и в этом споре восторжествовал ответ на этот вопрос апостола Павла: обрезание — таков смысл его ответа — это уже прошлое, это символ. «Во Христе же, — пишет он, — ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, но новая жизнь» (см. Гал. 6:15). Обрядом же, через который подается новая жизнь, и является крещение. Погружение в воду есть прежде всего символ смерти и воскресения. Умирает старая жизнь, жизнь, подчиненная греху, начинается новая — со Христом. «Все старое прошло, — восклицает апостол Павел, — теперь вы новые». Крещение, таким образом, есть обряд, символ, таинство абсолютной новизны, новизны новой жизни, воссиявшей в день воскрешения из Гроба. Обрезание было только для евреев. Крещение — для всех. «Нет уже Еврея, — пишет апостол Павел, — нет Грека». Обрезание было только для мужчин. Крещение для всех, мужчин и женщин. «Нет уже мужескаго пола, ни женскаго», — пишет апостол Павел. Тот мир, в который вошло христианство, состоял из свободных и рабов. «Нет уже ни раба, ни свободного» — утверждает Павел.
Все это значит, что со Христом вошла в мир абсолютно новая жизнь, не подчиненная всем, торжествующим на земле, разделениям. Погружая человека в воду, Церковь как бы знаменует конец этой «старой», законам мира не подчиненной жизни. Воздвигая его из воды, Церковь знаменует его Воскресение — со Христом — для новой, вечной жизни, жизни, «освобожденной» Христом. Крещение потому так центрально, так основоположно для христианства, что в нем — раз навсегда — раскрыт опыт Церкви как дара новой жизни. Но этим, конечно, не исчерпывается этот опыт. К другим его «измерениям» мы перейдем в следующей нашей беседе.


В прошлой моей беседе я говорил о том, что буквально с первых же дней существования христианской Церкви вступление в нее новых членов совершалось через крещение, то есть через ритуальное погружение вновь уверовавшего в воду. Говорил я и о том, что обряд этот означал, с одной стороны, как бы смерть — смерть того «старого» человека, что до конца подчинен закону греха и распада; а с другой стороны, — воскресение: воскресение человека для новой жизни, той, что дает человеку по вере его Христос. Таким образом, Таинство Крещения и было для первых христиан вхождением их в Церковь, как прежде всего в новую жизнь, жизнь, которую апостол Павел определил как жизнь «не по стихиям мира сего, а по Христу».
Но если крещение переживали и воспринимав как новое рождение в новую жизнь, то постоянным питанием, поддержанием ее, этой новой жизни, было для них участие в общей трапезе всей общины, всей Церкви, в память той Тайной Вечери, которую, по свидетельству Евангелия, совершил Христос в ночь, когда предан был Он на мучения, распятие и смерть.
В ту ночь, во время торжественного праздничного ужина, на котором присутствовали все Его двенадцать учеников, Он взял хлеб, благословил его, разломил и сказал: «примите его, этот хлеб — Тело Мое», затем взял чашу с вином и сказал: «пейте из нее все, чаша эта — Кровь Моя, которая за вас и за многих изливается...» и прибавил: «это (то есть причастие хлебу и чаше, Телу и Крови) творите в Мое воспоминание».
И с той ночи этот обряд преломления хлеба и благословения чаши, обряд, который очень скоро христиане начали называть Евхаристией, то есть благодарением, стал как бы источником, средоточием, сердцем всей жизни Церкви и жизни каждого ее члена. Все это где-то, на последней глубине, конечно, так и теперь...
И лишь веками совершающийся постепенный отход человеческой цивилизации от Евангелия, от Христа, и это значит — от всего того, что для первых христиан было самоочевидным, не требовавшим никаких объяснений, как бы ослабил наше восприятие, наше понимание того лучезарного, ни на что не похожего, ни к чему другому несводимого опыта Евхаристии.
Поэтому о нем тоже нужно сказать несколько слов, прежде чем продолжить наши размышления о Церкви. Прежде всего надо вспомнить, что для всего древнего человечества пища всегда была чем-то священным, ибо она была даром жизни, причастием к жизни. Через питание мир, природа таинственно претворяется в саму жизнь, действительно, реально становится телом и кровью человека. Отсюда, повторяю, ощущение, восприятие жизни как священного, как таинственного дара, как своего рода чуда.
Древний человек весь мир ощущал, таким образом, как дар жизни, данный ему Богом, как причастие жизни. Однако если с пищей в опыте человечества связана тайна жизни как божественного, светлого, доброго дара, то с пищей же связан также и опыт — самый основной, самый непосредственный опыт зла. Человек всецело зависит от пищи, и эта зависимость есть его порабощение природе и миру. Он ест; чтобы жить, и вот, выходит, что он живет, чтобы есть.
Жизнь оказывается каким-то порочным кругом: чтобы продолжаться, она должна быть борьбой за пищу, борьбой за существование. И, наконец, причастие пищи как жизни, оказывается и причастием смерти. Пища, подаваемая человеку как жизнь, не только не избавляет его от смерти, но даже сама становится началом и источником его умирания, ибо все то, что человек ест, прежде чем стать пищей, должно само умереть, быть мертвым.
Однако — и мы уже знаем это — именно против этого порабощения человека миру и природе, и это значит — закону умирания, распада, смерти — и восстает Христос; именно в победе над этим порабощением, над самой смертью, как законом жизни, все Его величие, вся Его Благая весть.
И Сам Он для того и принимает смерть, чтобы изнутри разрушить ее, чтобы перестала она быть бессмысленным и страшным «концом», а сама была претворена в новую жизнь, которой, но слову апостола Павла, смерть «уже не обладает».
Бог создал мир для жизни, дал его человеку в «пищу», то есть дал ему силу все претворять в жизнь, саму жизнь претворять в общение с вечной Божественной жизнью, с Богом.
И вот в ночь, когда заканчивал Христос Свое земное служение и вступал в Свое последнее единоборство: в борьбу с самой смертью, Он за этой последней, праздничной трапезой дал Своим ученикам, а через них — всем, кто поверит в Него, примет Его, как жизнь — дал им новую пищу для новой жизни. Пищу; которую Он отождествил с Собою, наполнил Своею жизнью, Своей любовью, Своей победой — и подари нам, даря в ней Самого Себя.
«Сие есть Тело Мое... Сие есть Кровь Моя...». Христос как бы говорит: каждый раз, когда вы в память Мою, по вере в Меня, по любви ко Мне принимаете этот Хлеб, пьете из этой Чаши, Я с вами и в вас, и вы со Мною и во Мне. Эта трапеза, за которой вы соединены только Мною, это трапеза — Мое присутствие среди Вас.
И вот эта трапеза с тех пор навсегда стала средоточием всей веры и всей радости Церкви, стала, как я уже сказал, постоянным источником ее жизни, как жизни во Христе и со Христом. И вот именно по отношению к опыту христианства, который раскрывается нам в крещении и Евхаристии, нам и надлежит теперь — то есть в следующих беседах — попытаться понять саму сущность Церкви.