Ст.С. Никоненко

ГАЙТО ГАЗДАНОВ: ПРОБЛЕМА ПОНИМАНИЯ

Как и прежде, как и столетия назад, проблема адекватного понимания творчества писателя остается актуальной. Известно, что Шекспир был понят спустя два столетия после смерти, то же самое можно отметить в отношении творчества Сервантеса. Но и в более близкие к нам времена, в XIX и хх ВВ., когда, казалось бы, выросла общая культура, распространилось просвещение и расширился круг читающей публики, многие писатели и поэты из разных стран не встретили понимания при жизни, более того, оставались непонятыми на протяжении десятилетий после смерти.
К числу таких непонятых и не получивших адекватную оценку ни среди читателей, ни среди критиков и литературоведов можно отнести и Гайто Газданова.
Непонимание это просматривается в появлявшихся еще при жизни Газданова статьях и книгах, затрагивавших его творчество. Наиболее яркий, возможно, пример — это книга Глеба Струве «Русская литература в изгнании». Вот только несколько критических замечаний в адрес Газданова из этой книги: герои Газданова малоинтересны; Газданов смешивает жанры, скажем, детектив с мелодрамой; Газданов не умеет выстроить сюжет, композицией он не владеет ...
Примерно десять лет назад я переписывался с Татьяной Алексеевной Осоргиной, вдовой Михаила Осоргина. Она хорошо знала Газданова, но ей даже и в голову не приходило, что он замечательный писатель. Большое удивление вызвал у нее тот факт, что при жизни ему были посвящены по крайней мере полтораста отзывов в прессе. Для молодого писателя это невероятно много, писала мне она. Надо заметить, что не все рецензии были хвалебными. Такие блестящие критики, как Георгий Адамович и Владислав Ходасевич, довольно часто упрекали писателя в неумении построить сюжет, в бессодержательности и тому подобных грехах. Были и обвинения в подражании то одному, то другому автору.
Главное же отличие Газданова в том, что он ни на кого не похож. Гайто Газданов — один из самых молодых и довольно плодовитых в юные свои годы писателей русского зарубежья — отличался от многих своих современников. Его про изведения были реалистичны, и это сближало его в некоторой степени с писателями старшего поколения, такими, как Иван Бунин, Иван Шмелев, Борис Зайцев. Но он совершенно не походил на молодых писателей своего поколения. Большинство из них стремилось освоить опыт современной европейской литературы — а к тому времени уже известны были шедевры Пруста и Джойса. В наибольшей мере это удалось Юрию Фельзену, у которого под влиянием Пруста использование приемов, характерных для литературы «потока сознания», определило стиль его в основном автобиографической прозы. Несомненное воздействие оказал Пруст и на Бориса Поплавского.
Газданов счастливым образом избежал непосредственного влияния Пруста и Джойса и, как самобытный художник, создавал свой собственный стиль, работая над своей литературной техникой, испытав, впрочем, некоторое (недолгое ) влияние молодой советской литературы, к которой относился явно с симпатией (Бабель, Пильняк, Катаев).
Прекрасный знаток классической западной литературы (не говоря уже о русской), Газданов ищет свои пути и вскоре после экспериментальных рассказов «Гостиница грядущего», «Повесть о трех неудачах», «Рассказы о свободном времени», «Водяная тюрьма» он приходит к пониманию, что можно «писать просто» (согласно сообщению Галины Кузнецовой). Вот это понимание и позволяет ему создавать произведения, в которых за внешней простотой, языковой и сюжетной, кроются глубокое содержание, психологически тонко и точно нарисованные характеры, полные жизни и выражающие эпоху.
Но почему же в таком случае при наличии многочисленных рецензий, отзывов в прессе, в основном положительных, Газданов все же оставался непонятым?
В значительной степени здесь виновата инерция сознания и обманутые ожидания. С одной стороны, от молодого писателя ожидают чего-то нового и неожиданного (вот почему не было, кажется, ни одной отрицательной рецензии на его рассказ «Водяная тюрьма», встреченный с энтузиазмом и шумными похвалами — рассказ был назван одним из лучших произведений новой русской прозы), с другой стороны — Газданов не пошел по пути усложненной композиции и символики и стал писать рассказы и романы, казалось бы, всем доступные и при поверхностном чтении не содержащие ни новизны, ни эстетических изысков, ни новых ярких героев.
Критики отмечают стиль Газданова, завораживающий ритм его повествования, чувственность и жизненность атмосферы в его произведениях, но они не могут никак найти ему место в строю других писателей, причислить его к какой-либо школе, какому-нибудь направлению. Они ищут у него недостатки, и получается так, что в разряд недостатков попадают как раз его находки и его достоинства. Ситуация парадоксальная. Но не столь уж оригинальная и в родной литературе, и в мировой.
Газданов не стремится в угоду читателю (а скорее — читателю-обывателю), потакая его вкусам, воспитанным на массовой бульварной беллетристике, изготовлять романы или рассказы, повторяющие чужие приемы или чужие сюжеты. Каждый раз он ставит себе новые задачи и использует новые средства.
Отступление (и то лишь незначительное) можно обнаружить в романе «Призрак Александра Вольфа», который писатель создавал со специальной целью — для кинематографа. Это заставляло его, учитывая специфику кино, выстроить цепь эпизодов, на основе которых можно было бы легко воспроизйести видеоряд. Остальные романы, при всей их необычайной объемной жизненности и выпуклости, на язык кино трудно переложимы, ибо в кино пропадет их глубокая философичность и литературные достоинства: безошибочный ритм, перетекание фраз одна в другую, насыщенность языка, насыщенность каждой строки ассоциациями и образами.
Я не случайно употребил выражение «безошибочный ритм». Это одно из любимых выражений Газданова, которое он использует и в своих художественных произведениях, и в критических  эссе. И в его устах это звучит как высшая оценка, применяемая в отношении литературных произведений.
Известно, что каждое художественное произведение (принадлежащее к любому виду искусства) представляет собой совокупность ритмов. Для поэзии это вполне очевидно. Для прозы — не вполне. Однако художественная проза обладает своими ритмами, и эти ритмы делают ее выразительные возможности более значительными, чем у собственно поэзии.
Способностью воспринимать ритмы наделены все люди, поскольку каждый человек как биологическое существо живет сообразно ритмам природы и собственным биологическим циклам. Восприятие ритмов, как правило, идет на подсознательном уровне. Чукотские шаманы знают, что камлание, вовлекая окружающих в заданный шаманом ритм, производит порой чудеса, но не могут объяснить, почему на человека воздействует тот или иной ритмический танец.
Так и Газданов, зная о воздействии ритма на восприятие человека, тем не менее не может объяснить, что же такое безошибочный ритм. Он понимает, что это тот ритм, который производит наиболее яркое воздействие на восприятие человека. Но формулы не дает. И в своем творчестве, достигая удивительных художественных результатов, он находит те или иные ритмы интуитивно.
И здесь следует отметить тот факт, что, возможно, этнические корни делают его русскую прозу оригинальной. Дело в том, что в осетинском языке ударение падает не на отдельные слова, а на определенные ритмические группы, то есть ему, этому языку, присуще фразовое ударение. Сам писатель осетинского языка не знал, но на генетическом уровне воспринял это свойство осетинского языка и привнес его в язык русский, которым владел виртуозно. И если внимательно вчитываться в прозу Газданова, мы обнаружим эти ритмические группы.
Почему же романы, рассказы, эссе про изводят столь различное впечатление на разные категории читателей? Нам кажется, что загадка кроется именно в несоответствии внутренних ритмов конкретного читателя ритмам прозы Газданова. И тогда это несовпадение ритмов приводит к сбою, к тому, что поверхностный читатель воспринимает вовсе не то, что является главным в произведении, не вершины, а рытвины, канавы, лужи ...
Существует и еще один важный момент, обусловливающий непонимание газдановской прозы: «эмоциональная тупость». Эмоциональная тупость — это один из синдромов в психиатрии, однако он присущ не только определенным больным, но и многим людям, внешне вполне здоровым и тем не менее не способным воспринимать адекватно живую жизнь, ее радости, печали, тревоги, проблемы, движения человеческой души.
Синдром эмоциональной тупости — характерное явление для западного мира хх столетия. Западного человека трудно удивить, расшевелить, взволновать, заставить переживать и сопереживать произведениям искусства, в которых воссоздается жизнь обыкновенного человека. В свое время этот феномен был схвачен деятелями кино. Лунс Бюнюэль вызывает шок «Андалузским псом», Альфред Хичкок, создавая фильмы ужасов, видит в них средство воздействия на зрителя, он пытается к ним пробиться через толстую кору эмоциональной тупости. Владимир Набоков пошел по тому же пути, написав «Лолиту».
Однако уровень мастерства художника характеризуется и тем, насколько ярко, глубоко, эмоционально он выражает мир и вместе с тем, не разрушая нашего внутреннего мира, не задевая наши моральные принципы, позволяет испытать катарсис.
Гайто Газданов уже в ранних своих произведениях предстает зрелым художником, и, пройдя очень короткий период экспериментирования — от «Гостиницы грядущего» (1926) до «Водяной тюрьмы» (1930) — он находит свой путь, свои формы выражения, свои темы, своих героев.
Некоторые рецензенты порицали Газданова за то, что он якобы не любит своих героев, относится к ним с презрением или, по крайней мере, с пренебрежением. Упрек удивительно несправедливый, ибо, кажется, трудно найти другого русского писателя той же эпохи, который относился бы к каждому своему персонажу, сколь бы ничтожным он ни был, с большим вниманием, тактом и пониманием. И это-то внимание и понимание позволяет писателю создавать образы, характеры сложные, неоднозначные, объемные и живые.
Даже духовно убогий герой рассказа «Нищий», который обретает свою настоящую жизнь, находит свою подлинную натуру в отказе от богатства, от высшего общества и вообще от общества, не вызывает у нас неприятия.
Так же легко мы понимаем Саломею ( «Судьба Саломеи» ), которая откинув свои амбиции, находит семейное счастье в жизни с безграмотным сапожником и обретает ту самую жизнь, к которой под сознательно стремилась.
Газданов раскрывает за внешним — внутреннюю суть: характера, явления, судьбы. И если искать философское направление наиболее ему близкое, то следует отметить экзистенциализм. В центре внимания этого философского течения, охватывающего весьма широкий круг воззрений, — вопросы структуры и условий личностного существования человека. Основная задача, которую ставит перед собой экзистенциализм, — дать описание того, как индивидуальное сознание постигает существование. А отсюда и главные вопросы экзистенциализма: рассмотрение свободы выбора, личной аутентичности, отношения с миром и другими людьми, путей, по которым осознаются индивидами жизненные ценности, начиная с осознания личного существования.
При внимательном чтении Газданова мы обнаружим, что в своих про изведениях он рассматривает все основные вопросы экзистенциализма.
И если среди экзистенциалистов искать фигуру, наиболее близкую по своим идеям писателю-эмигранту, то такой фигурой оказывается Жан Поль Сартр, представитель атеистического экзистенциализма.
Сартр полагал, что все, что существует, не имеет объяснения.
Для него основной принцип — случайность: необъяснимое существование каждого человека и каждой вещи, абсурдность существования мира, который не имеет никакого смысла.
Человек обладает свободой выбора, и вот этот-то выбор и является сущностью человека. Причем в различных ситуациях человек выбирает свое «я» в различных специфических вариациях.
Подобное мы встречаем повсеместно в про изведениях Газданова. Его герои все время находятся перед выбором, они свободны, но их выбор не всегда удачен, а порой и трагичен.
Очевидно, сам писатель сознавал, сколь ему близка позиция Сартра, и именно в силу этого стремился отторгнуть его от себя. Этим, быть может, и объясняется его столь резкое выступление против Сартра по радио «Свобода» в сентябре 1971 г. Газданов слишком ценил свою независимость, чтобы идти по следам философа, хоть и близкого ему по своим философским положениям, но чуждого политически.
Не исключена вероятность, что философичность Газданава и отпугивала (да и отпугивает) некоторых читателей. Помимо всего прочего, для адекватного понимания произведений Газданова необходимо знание современных ему философских учений и их проблематики. В этом отношении Газданов близок к знаменитому автору романа «Улисс» (1922), который невозможно понять без знания, скажем, греческой мифологии: каждый из его восемнадцати эпизодов связан с соответствующим эпизодом в «Одиссее» Гомера. Не ставя перед собой задачи достигнуть усложненности Джойса, Газданов творил интуитивно и спонтанно, в большей мере стремясь выразить свою мысль и чувство, чем поразить, удивить читателя.
Недаром некоторые из западных критиков сравнивали его с Камю. Они ощутили в произведениях Газданова ту же философскую энергию, что и у Альбера Камю. Но ведь и Камю не стал писателем для широких масс. Тем более не мог им стать Газданов, с которым западный читатель знакомился лишь в переводах. Для русского читателя за рубежом — он был всего-навсего эмигрантским писателем, и не более того, может, чуть современнее, чем Бунин или Зайцев, чем-то близкий В.Сирину, которого почитали звездой. Но Сирин был бы забыт русским читателем, не стань он Набоковым, «раскрученным» американской рекламой, популярным автором бестселлера «Лолита» и еще нескольких poмaнов, которых, конечно же, кроме специалистов, никто не читал, поскольку их проблематика и герои были далеки от интересов англоязычных обывателей. Но на Набокова работало его имя автора «Лолиты».
у Газданова такого имени не бьшо. И тем не менее его книги, появившиеся сначала в СССР, а затем в России, были раскуплены. Без широкомасштабной популяризации тексты Газданова нашли своего читателя.
В настоящее время в России возникло Газдановское общество.
Оно было инициировано писателем и литературоведом Юрием Нечипоренко (первое собрание состоялось в октябре 1998 г.), и круг членов этого общества, куда входят люди разных профессий и возраста, (а единственным критерием для вступления в Общество является признание писателя одним из наиболее ярких феноменов русской культуры хх столетия), постоянно расширяется и сегодня, очевидно, достигает нескольких сот человек. Задача Общества — изучение и популяризация творчества Гайто Газданова. Формы работы общества будут постепенно совершенствоваться (сегодня это вечера, чтение сообщений и докладов, обсуждение особенностей творчества писателя, его истоков, взаимосвязей с литературой Запада и русской традицией, и т.п.).
Есть ли будущее у Гайто Газданова в русской литературе XXI в.? Нам представляется, что да, есть. Ибо вопросы, поднятые в его произведениях, остаются актуальными и для будущего века, а художественный язык, форма выражения, нравственная безупречность и эмоциональная энергия образуют удивительный сплав, мощно воздействующий на чувства и сознание читателя.
Гайто Газданов — прирожденный писатель. Он оставался верным своему призванию на протяжении всей жизни, первые три четверти которой он постоянно чувствовал давление обстоятельств — Гражданская война, тяжелый повседневный труд, далекий от литературного творчества, материальные тяготы, Вторая мировая война, подполье ...
Обретя наконец материальное благополучие, став в 1953 г. сотрудником американской радиостанции «Свобода», он утратил в некоторой степени свою собственную внутреннюю свободу. За 18 лет он публикует лишь несколько рассказов и всего два романа, начатых еще в начале 50-х гг. Но зато все это первоклассные произведения, сохранившие главные черты газдановской прозы: движение характеров, движение мыслей, безошибочный ритм, верность основной идее: цель жизни — жизнь, смысл существования человека — адекватное воплощение. Газданов сохраняет до последних дней верность принципу — избегать политизации в своем художественном творчестве (этот принцип не приложим к его работе на радио «Свобода», но здесь — его другая жизнь). Лишь в последнем, незаконченном романе «Переворот» (опубликованном посмертно в 1972 г.) Газданов обращается непосредственно к проблеме политической, проблеме власти и демократии. Роман, если судить по начальным главам, уступает в художественном отношении его предшествующим произведениям. Но в нем проводится пророческая мысль: внедрение порядка и демократии недемократическими средствами оборачивается произвол ом и циничным террором, за которыми уже теряются даже контуры первоначальных благих намерений.
Возможно, Газданов при дальнейшей работе над романом избежал бы схематичности и тенденциозности. Но это все из области непродуктивных догадок.
Обычно писателя или художника критики и искусствоведы стремятся поместить в какой-либо ряд, найти ему надлежащее место среди собратьев по искусству. Существует даже рутинный порядок расстановки по рядам: писатель первого ряда, второго, третьего ...
Все это, конечно же, схоластика и бессмыслица. Время выносит свой приговор, и тогда мы узнаем: есть писатели, которых стоит читать и о которых стоит говорить, и писатели, время которых ушло.
Гайто Газданов остается нашим современником. Его стоит читать, о нем стоит говорить.