Из эпистолярного наследия психолога Елены Владимировны Антиповой

Предисловие, составление, подготовка текста и комментарии Н.Ю. Масоликовой

                                                                                                        

Находка личных писем ученого — профессиональная удача для биографа. Исторический документ, отражающий эпоху и взгляды, идеи и этапы профессионального развития, письма, как никакой другой источник, раскрывают личность исследователя, его мировоззрение и систему ценностей. «Письма — исторический документ… их нужно печатать как таковые»[1], — справедливо заметил известный историк А.П. Ненароков, а один из лидеров петербургской школы психологов Б.Г. Ананьев добавил: «Изучение личности неизбежно становится историческим исследованием… и эпохи, страны, общественного строя, современников, соратников, сотрудников или, напротив, противников — в общем, соучастников дел, времени и событий, в которых была вовлечена личность»[2]. Именно из исторической науки психология заимствовала методику анализа документов личного происхождения, которая оформилась в итоге в биографический метод исследования личности.

В Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) в фонде литератора и журналиста Виктора Яковлевича Ирецкого (1882–1936)[3] хранится небольшое количество документов его родных — жены и сына. В предисловии к описи фонда отмечено, что «материалы членов семьи В.Я. Ирецкого особого интереса не представляют». Однако именно 59 писем супруги писателя Елены Владимировны Антиповой (1892–1974)[4], бразильского психолога с мировым именем и интереснейшей фигуры российского научного зарубежья ХХ в., имеют важное историко-научное значение. Психолог-исследователь, педолог, педагог-энтузиаст, организатор науки и образовательной системы, отважная женщина и отчаянная мать, русский интеллигент и волею судьбы миссионер в далекой Бразилии с 1929 по 1974 г. — таковы основные жизненные ипостаси Антиповой.

Известный бразильский писатель Отто Лара Резенде (Rezende; 1922–1992) оставил выразительный портрет Е.В. Антиповой: «Дона Элена, сухая, аскетичная, похожая на колосок. Слабая женщина и сильная славянка, разрушительница всех стереотипов — близорукая интеллектуалка с потрясающей прозорливостью, эта (вечно с головной болью!) бразильянка… из Санкт-Петербурга и конструктор детских душ, апостол женского рода, ниспосланный нам из российского поднебесья, — она сама была лучшим примером того “созидательства”, которому учила, которое проповедовала самой жизнью своей»[5]. Почти неизвестные на родине, в Бразилии заслуги Елены Владимировны получили высокое государственное признание — она удостоена звания почетного гражданина одного из самых крупных и богатых штатов страны Минас-Жерайс, титула «Мать года», ордена Южного Креста, медали «За заслуги в области образования» (вручена лично президентом Бразилии). Сегодня в Бразилии действуют научно-исследовательский институт и образовательный фонд ее имени (Foundation Helena Antipoff, FNA)[6], на португальском языке издано 5 томов ее научных работ и материалов общественных инициатив[7].

Россия и Бразилия насчитывают уже более 200 лет истории дипломатических, экономических и культурных взаимоотношений. Их становление начиналось еще в первой половине XIX в., когда немногочисленным русским мореплавателям, дипломатам и ученым удавалось добираться до далекой заокеанской страны[8]. В ХХ в. миграционный поток россиян в страны Латинской Америки существенно увеличился в связи с расширением экономической деятельности, а также под воздействием революционных катаклизмов, потрясших Россию. К сожалению, «XX век скуден живыми свидетельствами тех, кому довелось посетить Бразилию…»[9]. Тем более не создано пока научных работ, систематизирующих, обобщающих или анализирующих причины, этапы, специфику бытования российской научной диаспоры в Бразилии в ХХ в. История российской эмиграции в странах Латинской Америки в целом и Бразилии в частности еще ждет своих исследователей[10].

Имя Е.В. Антиповой упоминается в работах отечественных авторов весьма кратко. Лишь известный историк и политолог Б.Ф. Мартынов, ныне заместитель директора института Латинской Америки РАН, опубликовал в 1995 г. статью о представителях российской эмиграции в Бразилии, в которой изложил основные факты жизни и деятельности Антиповой в Бразилии[11]. Источниками для этой работы, оказавшейся первым русскоязычным текстом о выдающемся психологе, послужили сведения из французского энциклопедического словаря «Ларусс» и книги мемуаров сына Е.В. Антиповой, изданной на португальском языке[12]. В то же время биография Елены Антиповой, ее научная, организационная и общественная деятельность в Бразилии привлекли и привлекают значительное внимание бразильских историков науки[13]. Однако российскую часть жизни и эмигрантскую одиссею ученого они по понятным причинам совершенно не затрагивают. Выявленные нами в РГАЛИ письма Антиповой мужу — в настоящее время основной и пока, к сожалению, единственный источник по российской части ее биографии.

Елена Владимировна Антипова родилась 25 марта (7 апреля) 1892 г. в городе Гродно Минской губернии, где стояла военная часть ее отца, Владимира Васильевича Антипова (1862 — не ранее 1923), в то время офицера 101-го пехотного Пермского полка, входившего в состав 26-й пехотной дивизии Виленского военного округа[14].

Владимир Антипов был уроженцем Лифляндской губернии и происходил из семьи потомственных почетных граждан. Он окончил 2-е военное Константиновское училище в Петербурге (1882), и его строевая карьера продвигалась более чем успешно: уже на седьмом году службы он получил в командование роту, а на девятом был произведен в штабс-капитаны. Прослужив двенадцать лет в строю, Антипов решил поступать в Николаевскую академию Генерального штаба и в октябре 1894 г. был зачислен в академию. Однако вскоре он был отчислен «по недержанию экзамена» и отправился «к предыдущему месту службы». Для многих офицеров такой поворот означал бы крушение карьеры, но Владимир Васильевич проявил завидное упорство: в 1896 г. он вновь командирован в академию и успешно оканчивает ее в 1899 г. Его дальнейшая служба проходила в штабах гвардии и Петербургского военного округа. В 1907 г. полковник Антипов возглавил Петербургское пехотное юнкерское училище и реформировал его, существенно повысив статус учебного заведения. На должности начальника училища Антипов оставался до конца зимы 1915 г., когда был досрочно произведен в генерал-майоры.

О матери Е.В. Антиповой — Софье Константиновне, пока известно очень мало. Она родилась в Болгарии, в семье полковника Стоянова, и, кроме Елены, имела еще двух дочерей — Зинаиду (р. 1895) и Татьяну (р. 1904).

Свой научный роман с психологией — в то время молодой, но весьма популярной, научной дисциплиной — Елена Антипова начинала на Высших (Бестужевских) женских курсах в Петербурге, которые окончила в 1909 г. Осенью следующего, 1910 г. она отправилась в Лондон, где служила гувернанткой и преподавателем французского языка в английской семье, а еще через год, с октября 1911 г., училась в Сорбонне (Франция). Здесь Антипова познакомилась с крупнейшими европейскими специалистами в области психологии и философии — общественным деятелем и Нобелевским лауреатом, философом Анри Бергсоном (Bergson; 1859–1941), психологом и психопатологом Пьером Жане (Janet; 1859–1947), выдвинувшим концепцию психологии как науки о поведении; Теодором Симоном (Simon; 1873–1961) и Альфредом Бине (Binet; 1857–1911), «отцами» всемирно известной шкалы измерения интеллекта, названной шкалой Бине — Симона.

Встреча в Париже с Эдуардом Клапаредом (Claparéde; 1873–1940), ведущим специалистом по прикладной и педагогической психологии, основателем Института Ж.-Ж. Руссо в Женеве ((l’Institut J.-J. Rousseau de Genéve, Швейцария) — признанного международного центра экспериментальных исследований в области детской психологии, стала жизнеопределяющей для Елены Антиповой. Влияние новаторских взглядов и подходов швейцарского мэтра на русскую студентку было столь велико, что в сентябре 1912 г. Антипова переехала из Парижа в Женеву для учебы в возглавляемой Клапаредом Школе педагогических наук (L’Ecole des sciences de l’éducation). С этого момента в лице швейцарского ученого Антипова на всю жизнь обрела научного патрона, учителя, коллегу и друга[15].

Почти пять лет Елена провела в Швейцарии. Она возвратилась в Россию в самый канун революционных потрясений — в 1917 г., чтобы организовать лечение отца, получившего тяжелое ранение на фронте Первой мировой войны. Здесь, в Петрограде, она встретила и свою любовь — мужем Елены Антиповой стал известный литератор и журналист Виктор Яковлевич Ирецкий, а в 1919 г. у них родился сын Даниил.

В первые годы Советской власти Елена Антипова была востребована профессионально и оказалась на «передовой» педологии и экспериментальной психологии — в Центральном карантинно-распределительном детском пункте Наркомпроса в Петрограде[16]. Под нужды этого учреждения, куда попадали дети-сироты, беспризорники, социально нуждающиеся, сначала была отдана гостиница «Европейская», а затем — помещение бывшего Императорского Александровского лицея на Каменном острове. В 1921 г. в пункте побывал знаменитый британский фантаст и общественный деятель Герберт Уэллс (Wells; 1866–1946), который особо отметил персонал пункта — «людей, политически неблагонадежных или открыто недовольных новым режимом, но желающих, тем не менее, служить России». Восхищаясь их самоотверженным трудом, сочетавшим высокую образованность, преданность избранному делу и гуманность по отношению к ближнему, писатель отметил, что они работали здесь «с чистым сердцем и спокойной совестью»[17]. Креативность «бывших» способствовала и тому, что именно в этом распределительном пункте один из учителей Александр Александрович Брянцев (1883–1961) создал театральный кружок, который впоследствии перерос в известный Театр юного зрителя. Будучи психологом-обследователем пункта, Елена Антипова также активно и творчески служила детям и новой науке, а схему и методику его работы, свои «полевые наблюдения», обобщила в докладе на петроградской конференции работников детских домов в 1923 г.[18]. Читая этот текст сегодня, понимаешь, сколь напряженным физически, тяжелым морально и одновременно многофункциональным и профессионально отточенным был ежедневный труд психолога-практика Антиповой.

В это же время научные интересы приводят ее в первую в России Лабораторию экспериментальной психологии под руководством одного из лидеров российской экспериментальной педагогической психологии и педологического движения Александра Петровича Нечаева (1870–1948)[19]. Лаборатория была уникальной в том смысле, что в ней занимались проблемами изучения ребенка. Здесь исследовались особенности внимания и умственной усталости учеников, скорости их умственной работы в разных возрастах, проводился психологический анализ сочинений школьников. Отдельное направление деятельности лаборатории было связано с анализом влияния Гражданской войны на психическое развитие детей[20]. Именно в лаборатории Нечаева активно разрабатывались и применялись различные методики психологического тестирования детей — одно из приоритетных направлений прикладной психологии того времени, широко использовавшиеся во всех ведущих странах мира в процессе профессиональной ориентации молодежи и населения в целом[21].

Трудная, но профессионально насыщенная, петроградская жизнь Елены Антиповой была прервана в 1922 г., когда ей впервые пришлось непосредственно столкнуться с трагедией вынужденной эмиграции. Осенью 1922 г. ГПУ арестовало и затем приняло решение о высылке в Германию ее мужа, В.Я. Ирецкого. В отличие от жен других высылаемых, безропотно принявших чекистский вердикт и последовавших за мужьями, Антипова обратилась в ГПУ с решительным по тону заявлением о невозможности эмиграции вследствие «отсутствия средств» и причастности к «новому, полезному для страны делу» (работа в пункте) и не менее решительной просьбой отпустить арестованного Ирецкого на две недели домой для сборов и прощания[22]. Она добилась этой отсрочки, а сама оставила Россию только в 1924 г., отправившись с 5-летним сыном Даниилом к мужу в Берлин (Германия). Однако совместной жизни не получилось, и уже через год Антипова уехала в Швейцарию, надеясь на помощь и содействие своего учителя Э. Клапареда.

Интеграция Елены Владимировна в хорошо известную ей научную и социальную жизнь Женевы была быстрой и в целом удачной, а работа в Институте Ж.-Ж. Руссо увлекала и открывала новые научные горизонты. В эти годы Антипова подготовила и опубликовала целую серию статей в крупнейших психологических журналах Швейцарии — «Archives de Psychologie» и «Intermédiaire des Educateurs»[23]. Между тем бытовая сторона ее жизни была далека от идиллической. Письма Антиповой мужу в Берлин полны горьких признаний: «Пишу Вам на открытке, потому что на письмо не хватило денег…»; «Устаю от работы страшно…»; «Поседела и постарела на несколько лет…»[24].

Решение проблем пришло, откуда не ждали: в 1928 г. в Женеву приехал доктор Алберто Алварес из Бразилии, который подбирал научный персонал для только формировавшейся национальной системы педагогической и психологической поддержки детства. И в 1929 г. Елена Антипова принимает приглашение правительства Бразилии и отправляется за океан. Двухгодичный контракт неожиданно обернулся многолетней миссией: «Вот вам и судьба — всегда бывало так, что я заползала на необитаемый остров, в котором чувствую себя в одиночестве владелицей части земного шара»[25].

В 1930-е гг. Бразилия энергично изменяла свой традиционный политический и экономический уклады, а также кардинально реформировала систему образования. Е.В. Антипова стала одним из первых психологов-практиков в этой новой системе. Вместе с коллегами из других стран она практически с нуля приступила к организации психолого-педагогической подготовки учителей для работы с детьми разных психологических категорий в штате Минас-Жерайс. Одновременно европейские специалисты начали регулярные массовые психологические обследования бразильских детей. Приехав в Бразилию интеллектуально тестировать (и учить этому других), отсеивая неспособных и выявляя интеллектуально одаренных детей, ибо таков был первичный социальный заказ, Елена Антипова существенно видоизменила поставленные перед ней прямолинейные задачи селекции и отбора гуманистическим контекстом и профессиональной приверженностью идее компенсаторного обучения. Ей удалось убедить и бразильские власти, и местное общество в возможности и необходимости создания образовательных условий для роста и развития не только талантливых детей, но и «отстающих». Она создала целую сеть образовательных учреждений для детей со специфическими потребностями (как одаренных, так и нуждающихся в коррекции) и оказала огромное воздействие на формирование ментального здоровья нескольких поколений новой Бразилии.

Несомненно, масштабная организационно-образовательная практика в чужой культурной и языковой среде стала возможна благодаря тому, что в научной биографии Елены Владимировны Антиповой причудливо соединились русско-европейское психологическое образование в духе функционализма Э. Клапареда и естественного эксперимента А.Ф. Лазурского и идеология «борьбы за просвещение и правду» А.П. Нечаева; опыт психологических наблюдений за детьми в разных культурах, благополучных и кризисных, революционных обстоятельствах жизни, домашних и детдомовских условиях, и многолетние научные и практические изыскания в области психотехники и интеллектуального тестирования, в частности исследования детских умственных способностей.

Как истинный ученый, Елена Антипова имела мечту. В ее случае это была мечта о Педологическом музее: «Создание музея Ребенка — это моя давнишняя мечта. Есть всякие музеи… но нет музея, где бы наглядно было бы представлено, как развивается ребенок…»[26]. Работа в Бразилии — фактически в экстремальных для русского человека природных и социально-культурных условиях — тем не менее позволила Е.В. Антиповой реализовать многие научные идеи и проекты.

Как подлинный творец, эта женщина была космополитична, и в этом смысле смела и авантюрна: «Ничто так не близко моей натуре, как чувствовать себя свободной в пространстве и не знать межстранных границ»[27]. Все это — высокий дух, профессионализм и гуманизм, русская научная судьба, образ самозабвенной матери — досталось Бразилии. «Энергичные, знающие интеллигенты — для них Бразилия и создана», — писала Елена Владимировна в одном из писем мужу в 1929 г.[28]

Публикуемые ниже письма Е.В. Антиповой мужу — своего рода роман, читающийся на одном дыхании. В первую очередь это личная сага — сага отношений, драматических и дружеских одновременно. Разъединившись не по своей воле, Елена Антипова и Виктор Ирецкий уже никогда не были вместе, но впоследствии уже по воле собственных желаний и убеждений хранили, однако, верность друг другу как родители и неизбежно близкие люди, оставаясь в регулярной переписке вплоть до последних дней Ирецкого.

Одновременно эти письма — дневник матери, не менее драматичный и чувственный, с одной, житейской стороны, и весьма критичный и глубоко анализирующий, с другой стороны, поскольку это еще и дневник матери-психолога. Ценой долгой разлуки с родителями сын Антиповой и Ирецкого Даниил получил хорошее образование во французском колледже «Бовалон» («Beauvallon»), известном своими новаторскими идеями в образовании и скрывавшем в годы Второй мировой войны на своей территории еврейских детей. Однако уже с 10-летнего возраста Даниил практически не писал на русском языке и использовал преимущественно французский и португальский языки. Он прожил всю жизнь рядом с матерью, в Бразилии, работая психологом, педагогом и агрономом, и скончался в 2005 г.

Известный американский психолог Гордон Олпорт (Allport; 1897–1967), благодаря своему эклектическому научному подходу к изучению личности человека так и не ставший сторонником той или иной психологической школы или концепции, в собственной теории личности место ядра отводил мотивам деятельности человека. В одной из своих научных работ он предложил перечень мотивов создания личных документов автобиографического характера. Что может руководить вами при написании личного письма? — Мотивы самооправдания, самовыражения, склонность к порядку и учету, склонность к литературному творчеству, потребность обдумать жизнь, освобождение от душевного напряжения, покаяние, желание увековечить себя, научный интерес и др.[29] Письма Е.В. Антиповой — именно такая гремучая смесь мотивов, определяющих «многовалентность источника», по меткому выражению С.О. Шмидта[30].

Несомненно, эпистолярий Е.В. Антиповой достоин отдельного полного издания. Для данной публикации отобраны фрагменты восьми писем, наиболее объемные по концентрации биографического материала и личностного наполнения. Они охватывают три этапа жизни психолога: петроградский (конец 1922 — начало 1924 г.), женевский (1926–1929) и бразильский (август 1929 — 1934 г.). Кроме того, публикуется письмо Е.В. Антиповой сыну — Даниилу Викторову Ирецкому-Антипову.

Письма публикуются по современным правилам орфографии и пунктуации. Раскрытия сокращенных слов, имеющих единственно возможное прочтение, не оговариваются. Восстановленные слова и части слов как предположения заключены в угловые скобки.

Приносим самую искреннюю благодарность работникам читального зала РГАЛИ, в частности Д.В. Неустроеву, чье профессиональное содействие очень помогало нам в работе.

 

 

1

 <Не ранее конца января 1924 г., Петроград>

<…> Доник1  диктовал сегодня Вам письмо, но оно вышло так нелепо, что боюсь цензура усмотрит в этом несвязном детском лепете что-нибудь вредное и не пропустит его к Вам.

Дело в том, что Доня зарекомендовал себя как ярый коммунар. Смерть Ленина, со всеми относящимися к этому событию торжествами и обрядами и разговорами, сильно повлияли на его пятилетний мозг.

В его представлении умер действительно какой-то герой, спаситель людей; почти со слезами на глазах через день после похорон он заявил, что поедет в Москву. Выроет могилу, извлечет оттуда Ленина за руки и спасет его. То же проделает он с Петром Великим — и сведет их вместе: «Пусть познакомятся оба царя».

Похороны были настолько торжественны, что, думаю, они глубоко запали всем, и особенно на всю жизнь — малолетним. Перечитывая письма, которые дети моей группы писали из карантина своим родным и знакомым, вижу, что каждый из писавших в те дни заканчивал как бы по уговору свое письмо следующими словами: «Ленин умер». Темой Дониных разговоров, его свободных песен и каких-то импровизированных монологов, которые у него частенько выливаются наружу, — все Ленин, Ленин и Петр Великий (были с ним в Эрмитаже, где он видел гробницу и трон последнего). <…>

---

РГАЛИ. Ф. 2227. Оп. 1. Д. 121. Л. 99–102. 

1 Здесь и далее: Доня, Донник, Данилка — Даниил Викторович Антипов-Ирецкий (1919–2005), сын Е.В. Антиповой и В.Я. Ирецкого.

 

2

<Не позднее весны 1924 г., Петроград>

Дружочек мой, весна сегодня!

<…> И очень потянуло к Вам: хочется прижаться к вашему телу, пококетничать с Вами, потеребить Вас — особенно, если Вы находитесь в важном, заботливо деловом настроении, — а то тогда особенно хочется Вас растормошить, позлить немножечко, а потом все же добиться Вашей улыбки и беспечности.

Ах, да… совершенно случайно набрела на одно из многочисленных писем Вашей юной поры, причем среди них страшное количество одной определенной корреспондентки — простите, 2–3 письма прочла… А одно из них — копию Вашего письма к ней, простите, захватила даже с собой и оно лежит в моем словаре. Обращения нет, впрочем, есть, но неразборчивое, что позволило мне мысленно проставить свое имя и вышло так, как будто оно обращено ко мне — вышла полная иллюзия, которая меня даже не на шутку взволновала. Да, сударь мой, это весьма симпатично. Не могу пожаловаться, что Ваши письма были сухие, нет, они даже незаслуженно милы и заботливы, но дистанция, конечно, громадного размера.

Пишу коряво; хочется очень Вас видеть вот сейчас сию минуту. Ну, чтобы Вам прийти сюда — если бы в кресло «мамино», я бы уселась у Вас на коленях и стала бы Вам рассказывать всякую небылицу и быль былую. Ну, позвольте нежно-пренежно прижаться к Вам, влажными губами прикоснуться к Вашим и вообразить в себе разливающуюся по телу теплую волну.

Когда же Вы вернетесь? Когда же начинать хлопоты — не тогда ли, когда поседеют наши волосы, не поздно ли будет тогда?

Виктор Яковлевич, сейчас остро чувствую Ваше отсутствие и тоскую по Вам. <…>

---

РГАЛИ. Ф. 2227. Оп. 1. Д. 121. Л. 106.

 

3

31 декабря 1928 г. <Женева, Швейцария>

<…> А теперь вот что имею Вам сообщить: мой отъезд в Бразилию! Это решенное дело, по крайней мере, на бумаге. Если хотите, до завтрашнего дня я еще свободна, но в 2 часа завтрашнего дня я подписываю контракт на мою работу там на 2 года.

Посудите, правильно ли я сделала: приглашают меня по моей специальности — лекции по экспериментальной и детской психологии в учительский институт (женский); обследование детей начальной школы для распределения по различным классам (одаренных, неодаренных детей); организация педологического музея; редактирование педагогического бюллетеня — оба последних учреждения являются концентрированием и результатом двух первых деятельностей.

Как видите, в работе нет ничего фантасмагоричного. В течение последних 18 лет я не переставала заниматься тем же.

Что до вознаграждений, то вот они: поездка туда и обратно в 1 классе (деньги на дорогу оставляют на мне или в Швейцарском банке). Ежемесячный оклад — 2000 швейцарских франков.

Вы спросите, насколько серьезно предложение? — Контракт составляется между мной и бразильским правительством, с нотариальными формальностями и в Бразильском консульстве в Женеве. Второе обстоятельство тоже заставляет думать, что дело серьезно: этим же представителем одновременно приглашается ряд других сотрудников из Бельгии, Австрии, Франции — в частности, из Парижа едет на 3 месяца Dr Simon1 , тот самый, с которым мне пришлось работать в свое время в Париже.

Чего еще бояться? Самый представитель производит впечатление человека серьезного, дельного и идеалистически настроенного — в том смысле, что он верит в наше и свое образование, свою страну, депутатом которой он был несколько лет тому назад, хочет поставить на должную высоту.

Какие есть у меня основания отказать в этом столь лестном для меня предложении? Я насчитываю лишь одно: боязнь нового, но таковой я не знаю, и если да, то лишь в слабой степени, недостаточной для того, чтобы она была помехой.

Каковы основания принять предложение: кроме интереса научного, широкой свободы, организации, главным образом материальные. Эти два года позволят мне, во-первых, обеспечить мать мою и сестру, то, что я здесь при мизерном моем жаловании сделать не смогу. Во-вторых, дать Доне приличное образование, особенно музыкальное; в-третьих, отложить про черный день. В-четвертых, более нечто такое неожиданное: помочь и Вам, и вот каким образом. На собранные деньги можно будет завести скромную там, в Бразилии, ферму, которая сможет статься источником некоторых доходов. Ваша жизнь еще не кончена. <…>

---

РГАЛИ. Ф. 2227. Оп. 1. Д. 121. Л. 43–44.

 1 Симон (Simon) Теодор (1873–1961) — французский психиатр, психолог, руководитель Педагогической лаборатории в Париже, один из авторов всемирно известной шкалы измерения интеллекта (шкала Бине — Симона).

 

4

 12 августа 1929, Атлантический океан

 

 Подъезжаем к берегам Бразилии; к вечеру, вероятно, будем в Rio, а завтра или послезавтра — в Bello Horizonte1 . О немногих своих узнаете из письма к Доне. Очень занимают меня Ваши впечатления, как-то уживаетесь во Франции с моими, с Доником. Жду от Вас подробного письма. Как нашли Доника? Изменился и в какую сторону с прошлого года, какие в нем заметили недостатки, какие вообще появились новые черты. Ведь Вы должны ясно видеть перемену, каждый штрих новый должен чрезвычайно выпукло выступать.

А сами Вы как, отдыхаете ли? Примирились ли с Францией, берете ли с мамой уроки французского языка? Жаль, что не удалось мне отсрочить мой отъезд до 22-го. Но боялась, как бы не вышли осложнения. В San-Paulo <пробудем> дня два, вероятно, а там и в Bello Horizonte. Очень неприятно для меня то обстоятельство, что там находится одна швейцарка из Женевы, выжившая из ума старуха, которая почему-то, судя по словам Вальтерa2 , решила меня изводить.

Вы спрашивали о моей работе в Bello Horizonte, но я все Вам уже писала в Берлин, насколько помнится, а Вы как-то не так поняли.

В Bello Horizonte (губернский город Minas Geraes) с февраля этого года открылись для учительниц двухгодичные курсы совершенствования. Первоначально думали класс им дать чисто педагогический (дидактический характер). Когда же представитель их побывал в Европе, то кроме рисования, лепки и разных прикладных предметов, решил, что им нужна и психология, и обследование детей в школах, и всякие экспериментальные пряности и мудрости. Это, очевидно, под непосредственным влиянием Института Руссо и, в частности, моих занятий с нашими учениками. Кроме лекций по экспериментальной психологии и закупки у Циммермана3  в Германии приборов на несколько десятков тысяч для лаборатории при школе (Escola da Perfeitamento) и по психологии ребенка, мне предстоит, и, по-моему, это наиболее интересная задача, исследовать бразильянских детей по всему штату M<inas> Ger<аes> для установления норм физического и психического развития. Отсюда чрезвычайно интересные могут быть сопоставления с развитием детей других стран, народов, рас, социальных условий воспитания и т. д.

Все исследования по контракту должны периодически быть опубликованы в местном журнале министерства народного просвещения (вероятно, организуют специальный Bulletin школы).

Кроме того, и вот это еще интереснее: создание Музея ребенка — это моя давнишняя мечта, которую надеюсь привести в исполнение. Есть всякие музеи, как Вам известно, и рыб, и птиц, и даже плохого вкуса, но нет Музея, где наглядно было бы представлено, как развивается ребенок, какие могли быть уклонения, в положительную и отрицательную стороны. В этом музее можно присоединить всё относящееся к ребенку и к его воспитанию — законы юридические, относящиеся к преступлению и к детскому наказанию; громадный отдел, посвященный воспитанию и образованию. Пока постараюсь собрать все, относящееся к истории методов в Бразилии, а потом и в других мест. Другой большой отдел — это детское чтение, книги, а через это к детским интересам. Еcли будут соответствующие сотрудники, помощники и средства, то дело удастся, надеюсь. Видите, работа сулит быть интересной.

Пароход страшно начинает страшно качать и трясти. Всего доброго. Храните Данилку моего маленького. <…>

---

РГАЛИ. Ф. 2227. Оп. 1. Д. 121. Л. 58–59.

 1 Белу-Оризонти — административный центр штата Минас-Жерайс (Бразилия).

 2 Вальтер Лев Густавович (1889 — не ранее 1938) — русский эмигрант, психотехник, коллега и приятель Е.В. Антиповой по Женеве.

 3 Знаменитая немецкая фирма, изготавливавшая оборудование для психологических учреждений. Располагалась в Лейпциге.

 

5

 <5 декабря 1930 г., Бразилия>

 <…> Получили ваши письма, которые ввиду революционных событий пробыли в дороге больше месяца1 .

Пока все обошлось благополучно, несмотря на 5-дневный бой, где мы жили под сплошным свистом пуль, летящих сверху, снизу, с боков, никто не был задет… Других же судьба не пощадила: в большом отдалении от центральных действий, куда пули залетали сравнительно редко, оказалось немало раненых и даже убитых… Первое действие революционной трагикомедии закончилось, сейчас мы переживаем второе и как будто начинается и третье, так называется строительство, которое находится в руках, можно сказать, молодежи, идеалистически настроенной, но с малым государственным опытом. Их ошибки уже дают себя чувствовать, и потому после торжественных шествий и чествований «героев революции» начинается их критика, развенчивание и недовольство различных слоев.

Была проведена <отмена> зачетов университетских — без экзаменов — переход на последующий курс или даже заканчивание курса исключительно на основании посещения. Если студент посетил нормально лекции, то без всяких проверок и экзаменов он автоматически переходил на следующий курс. Эта мера показала слабость нынешних правителей, не только не сумевших противостоять требованиям ленивой развращенной молодежи Rio de Janeiro, но заставивших принять эту меру и другие университеты. Совет здешнего университета хотел сохранить свою автономию — решил противостоять требованиям молодежи и декрету, шедшему из Rio, — в результате получилось свалка — студенты бросали тухлыми яйцами в профессоров и ректоров, выстрелы, убившие одного студента и ранившие нескольких, сжигание студентами профессорских автомобилей и проч. В San-Paulo дело серьезнее еще — заигрывание не только со студентами, но и с рабочими — в результате угроза коммунизма и хозяйственной разрухи — неспокойно в Бразилии, но где теперь спокойно?

Говорят, Кассини, известный астроном, открыл пятна на Юпитере — кровавые пятна2 . Этому суеверные люди приписывают все нынешние бедствия — землетрясения, наводнения, революции и войны…

Приезжал в Бразилию в середине сентября <…> Клапаред, к несчастью, попал во время революции. Застрял здесь, в Bello Horizonte, на целый месяц больше того, что предполагал; чувствовал себя здесь неважно, так как впервые пришлось испытать революционный режим. К счастью, ничего непоправимого с ним не случилось (чуть-чуть пуля его задела), и он благополучно вернулся в Женеву. <…>.

---

РГАЛИ. Ф. 2227. Оп. 1. Д. 121. Л. 76–77.

 1 Имеется в виду острый политический кризис в Бразилии в 1930 г., последовавший за экономическим кризисом 1929 г.

 2 Большое красное пятно на Юпитере открыто в 1665 г. итальянским астрономом Джованни Кассини (Cassini; 1625–1712).

6

3 ноября 1929 г. <Bello Horizonte>

<…> Minas — один из наиболее красивых, живописных и богатых бразильских штатов. Красоты здешнего пейзажа, гор, растительности или степей и дальних горизонтов — изумительных — и лично для меня серьезно компенсируют тоску и разлуку по сыну, по Европе, по культурной жизни.

Эти два дня я имела громадное удовольствие проскакать на чудных лошадках бразильянских около 30 километров верхом. Первый раз в моей жизни — вот еще удовольствие, которое в городах европейских не имеют, а здесь скачи, сколько твоей воле хочется.

Вот как можно любоваться природой — ни на автомобиле (мчится как сумасшедший, пылит, гремит), не пешком (где большие перевалы утомляют, да ход сам слишком много сил берет), ни велосипед, а именно на спине лошади. Едешь и любуешься!

---

РГАЛИ. Ф. 2227. Оп. 1. Д. 121. Л. 61. 

7

15 января 1931 г. <Bello Horizonte>

 <…> К сожалению, не только Вам Доня стал мало писать, но и меня забросил. Правда, что у него теперь несравненно стало больше занятий: к прошлым добавилась латынь и английский язык, которым он занимается ежедневно, готовясь по курсу college. К тому еще другое, маленькое обстоятельство, тормозит его переписку: он перешел на новый шрифт письма. Его несколько оригинальное письмо, почерк — не по правилам college’a и потому мальчонка на 12-м году жизни переучивается писать, слитно, по-новому. Это его раздражает на первых порах, пока не автоматизируется рука. Надо надеется, что вскоре он одолеет и станет писать охотнее.

После поездки его и солнечных бразильских каникул — он тоже несколько отвык от дисциплины и занятий, и вначале, по приезде, не все шло гладко, как пишет M. Soubeyran1. Теперь жизнь его вошла в колею, и он делает заметные будто бы успехи как в поведении, так и в работе. Дай-то бог!

В будущем учебном году Данилка либо поступит в college в Montelimar интерном (?), либо еще пробудет год в Beauvellon, если там будет достаточно детей старшего возраста.

Насчет летних каникул еще ничего неизвестно, во всяком случае, я его сюда не буду звать — быть может, сама приеду погостить в Европу, если продолжу свои занятия здесь.

Пока в Бразилии, после переворота, жизнь еще не вполне устоялась — всюду идут сокращения отчаянные — многие люди на улице и потому, возможно, что и нашу школу придется им закрыть.

Работаю по-прежнему усиленно — несмотря на каникулы, занятий довольно много. Готовлю к печати новую работу об умственном развитии здешних детей. Печатаю не потому, чтобы очень хочется, а потому, что обязана это делать по контракту (печатать результаты исследований). К этому еще прибавляется желание показать ученикам, как на основании наших анкет, тестов и всяческих измерений можно использовать данные для научных выводов. Это своего рода педагогический прием, стимулирующий пример, благодаря которому ученицы мои всегда готовы пожертвовать и временем своим, и, быть может, интересами, чтобы добыть мне как можно больше и лучше необходимые данные. Когда публикуешь их — когда обнародуешь результаты, касающиеся их, бразильских детей, то они видят, что измерения и исследования наши не просто а blanc2 , а они служат на что-то, и что ответственность за доброкачественность я возлагаю на их самих.

Не знаю, правы ли Вы, истолковав это желание производить, строить, писать, как нечто подобное тому, что мы ощущаем, когда хотим иметь детей, видя в том и другом проявление склонности к бессмертию.

Раньше, чем думать о будущем и жаждать бессмертия, мы еще инстинктивно ищем <способ> расширить свое «я», вынести его наружу, утвердить себя в собственных своих глазах и в глазах других. Светский человек выносит свое «я» в костюмах (подумайте о щеголе, который надев на себя цилиндр, воображает, что он на целую голову выше других), богатый — в видных палаццо, в шикарных Rolls-Royse и т. д. Бедный дает о себе знать в том, что ему под силу, т. е. напрягая свою мысль и выжимая из мозга то, что он может. Все, что скорей можно подвести под категорию tendance а la supйrioritй, которая для Adler’a является главной пружиной для всей человеческой деятельности3. Стремление к бессмертию — всего лишь разновидность или продолжение этого основного стремления. Не думаете ли Вы?

Вы удивляетесь тому, что я в таких подробностях сообщаю сведения о Bello Horizonte — для кого это нужно и для чего? Во-первых, Bello Horizonte — городок новый, растет с каждым днем, и то, что характеризовало его пять лет назад, то уже не характерно сегодня. Бразильцы своей страны совершенно не знают, к тому <же> при громадных здешних расстояниях каждый штат, находясь в иных климатических условиях, представляет нечто совершенно anagenesis4, как в смысле рас, <так и> в смысле условий цивилизаций, воспитания, обучения нравов — чтобы истолковать по-должному всякое психологическое проявление, всякое поведение — нужно ясно дать понять все эти условия: земля, человек, дела. В таком порядке представленные вещи значительно облегчают дальнейшие выкладки, касающиеся истолкования психологических данных, так как извне являются предпосылками для вторых заключений.

Живя в Центральной Европе, мы думаем, что только и существуют люди, говорящие и понимающие французский, немецкий, английский язык. Мы забываем, что существует еще целый громадный мир, например, Южная Америка, где люди интеллигентные, хотя и знают французский язык в большинстве случаев, но думают и производят на португальском и близком к нему испанском языке…

Сейчас, исследуя умственное развитие здешних детей, получаю интереснейшие данные, сравниваю его с тем, что мы знаем о нем среди европейских и североамериканских детей. Наши тесты, в конечном итоге, не столько исследуют умственную натуральную одаренность, сколько степень той цивилизации, которой развивается и зреет ребенок. Конечно, особо одаренные дети или обиженные судьбой с рождения мыслимы вне среды. Но средний человек — это такое зеркало окружающих условий, что достаточно узнать, что такой ребенок — сын каменщика, сапожника, шофера, монтера, адвоката или инженера, что можно с небольшой ошибкой сказать, что он знает и что он может. Зная условия цивилизации Бразилии, того или иного квартала Bello Horizonte или даже Парижа, уже имеешь верные данные для определения того, что нужно таким или другим детям, в той или иной школе. Это все банально, несомненно, но назначение науки именно заключается в том, чтобы вывести это банальное знание в нескольких простых законах, комбинация которых позволяет провидеть со значительной точностью целый ряд более сложных явлений. — Наскучила? — Вы пишите об Aleijadinho — очень хорошо, что использовали его, только произносится его имя не по-испански, а по-португальски Алейжадиньо5.

Настрочила Вам громадное послание — не знаю, справитесь ли с моим почерком.

Всего доброго, Е. В.

Ваши фурункулы, наверное бы, вылечил здесь какой-нибудь колдун-негр, знахарь (feiticeiro), своими дьявольскими заклинаниями.

---

РГАЛИ. Ф. 2227. Оп. 1. Д. 121. Л. 80–82.

  1 Суберян (Soubeyran) Маргерит (1894–1980) — основательница французского колледжа «Бовалон», где учился Даниил Антипов-Ирецкий. Ученица Э. Клапареда, у которого в 1927 г. стажировалась в Женеве. Подробнее см.: Ruchat M. Engagement social et esprit de l’éducation nouvelle (1929–1940): Marguerite Soubeyran, Hélène Antipoff et Edouard Claparède // Histoire de l’éducation nouvelle. Les études sociales. 2007. № 145. Р. 7–18.

 2 Пустой (фр.).

 3 Имеется в виду одна из основных категорий индивидуальной психологии австрийского психолога Альфреда Адлера (Adler; 1870–1937) — стремление к превосходству.

 4 Прогрессирующее, изменяющееся (греч.).

 5 Алейжадиньо (Aleijadinho, букв. — маленький калека; прозвище Антонио Франциско Лисбоа, Lisbôa; 1730 или 1738 — 1814) — скульптор и архитектор бразильского происхождения. Известен своими проектами церковных зданий в Бразилии.

 

8

21 февраля 1930 г., Bello Horizonte

<…> Очень давно Вам не писала. По причинам и без причин. Часто получая Ваши письма, мне именно не хочется отвечать: что-нибудь в них не понравится, заденет, и отложишь письмо подальше, чтобы о нем не думать. Так, в последнем письме было многое, что не соответствовало действительности, обвинения, в частности, в антисемитизме, ни на чем не основанное, — все это не хотелось обсуждать.

Вы не поняли ни моего письма, ни моих опасений на Данин счет. Вы закрываете глаза на то, что, к сожалению, существует не только в Северной Америке, где отношение к расовым различиям возведено до чудовищных размеров, но даже во Франции. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть такой роман (к сожалению, точное название и автора не могу вспомнить, чтоб его Вам указать), как, кажется, <…>1 , который вышел года два тому назад приблизительно и в котором автор, может с некоторым преувеличением, даже с несомненным, выводит чисто погромное настроение в среде французской молодежи, в жизни лицеистов, обыкновенных французских буржуа. Я, ведь, в письме моем сообщила «отцу» лишь опасения, скорбь матери, сознавая, что ребенку их предстоит <почувствовать> в жизни, может быть, однажды лишь всего, а может быть, и чаще, в зависимости от того, во что разовьется его личность: в сильную ли независимую, которая все победит, или в среднюю, или слабую, которая больше будет чувствовать малейшие уколы злого общества. В этих вопросах расовых различий у большинства людей есть определенные симпатии и антипатии. У некоторых эти отношения доведены до идиосинкразии, часто ни на чем логическом не основанном, как не основаны большинство наших аффективных отношений. Тем не менее они существуют. Вы, упрекая меня в антисемитизме, говорите, что только к евреям я и чувствую различия. Вы забыли мое отношение к немцам; для меня жить в Германии — страдание, в каждом немце или немке, с которыми мне приходилось встречаться, я чувствую что-то непреодолимо противное. Это чудовищно — узко, нелепо, отвратительно, но ведь это так, я могу побороть это чувство на поверхности, но в глубине оно всегда с детства и по ныне существует. Если бы пришлось выбрать для каких-нибудь паспортных соображений, поставить ли Елене Антиповой — еврейка или немка, ни на минуту бы не задумалась поставить первое, потому что лично для меня, для моего отношения слово «еврейка» так же мало имеет аффективного, как англичанка, шведка и т. д. Так как в этом слове «немка» — есть что-то, в глубине меня неприемлемое. Какая-то идиосинкразия. Подобную идиосинкразию чаще именно наблюдать не к немцам (разве что у французов, где немец — слово часто ругательное), а к евреям. Сейчас, например, наблюдается негативное отношение к русскому — прочтите Оссендовского2 , ведь в каждой его книге, как только он заговорит о русском, так сейчас же вы найдете целый поток самых язвительных эпитетов, чувствуется в них самая глубокая ненависть, неприемлемость как чего-то, что обладает дурным запахом, и от которого надо поскорее отвернуться. На днях прочла последнюю книгу французского писателя Oudard «La vie de Pierre le Grand»3  — подобная же идиосинкразия. В этом отношении есть преувеличение, но преувеличение черт, которые действительно, может, существуют в русском народе, в русских. Как Ossendovsk’ого, так и Oudard’a я прочла с душевной болью, удивленная. Но интересно, что до тех пор, пока к русским не было особенного отношения, для меня лично вопрос моей национальности меня мало интересовал, теперь, наоборот. Я охотно и громко говорю, что я русская, чтобы не могло быть ни малейшего сомнения на счет моей национальности (здесь меня принимают за швейцарку, за француженку) — неприятно было прочесть в одной здешней газете: «a grande educadora suissa»4 . Очень жалела, что этот преувеличенно хвалебный эпитет не был связан с русским происхождением. Согласна с Вами, что все эти вопросы, связанные с национальностью или расой, — не высокого полета, можно пройти мимо них и искать тем общечеловеческих, но для большинства людей, и для меня, есть в них что-то притягательное, а в патриотизме что-то аффективно-близкое. И не только культура делит людей, но и раса, несомненно, тоже, и национальность. Воспитанная в западной культуре больше, несомненно, чем в русской, я всегда и везде, кроме как в России, чувствую грань между мной и другими женщинами. Никакая логика не может побороть интуитивное сознание, ни даже отношение русских ко мне, как к чему-то чужеземному. Эти мои собственные наблюдения я Вам привожу лишь по поводу Ваших слов: «но еврейская кровь — … какая чепуха!» Точно чепуха говорить: славянская кровь! Почему если по внешним чертам тела не трудно отличить славянина от латинянина, от еврея, то невозможно и абсурдно искать их внутренних, психических черт и различий темперамента.

Считаю чистоту крови, когда кровь с обеих сторон здоровая и неистраченная, — залогом более гармоничной личности. Мозаичность моей наследственности — чего только нет! — разве что нет еврейской крови — меня скорее угнетает: что имеет общего болгарский со шведским, французский с немецким и с русским характером: каждый тянет в свою сторону; хотелось бы лучше, чтобы была доминанта, которая укрепила бы определенные черты как телесные, так и душевные. Мой антропологический тип не имеет характера, а я бы не прочь была бы иметь более определенные черты лица и более характерную линию тела. В результате получается некоторая искусственность и в характере, и во внешности, так как, не имея, повторяю, доминант ярко выраженных, приходится намерено выбирать и создавать себя, по своему усмотрению. <…>

Получила Вашу книгу5 . Считаю ее несомненно слабее «Наследников»6 . Кроме сильно напряженной главы с7  остальное мутно бледно, разжижено. Герой Ваш понятен уже с первых страниц, и падение его прогрессивное предчувствуется уже читателем с первых трех-четырех глав. Контрастные типы пламенных и холодных особенно удачны в начале книги — в конце они слабее и менее интересны. Вся динамика книги в начале более отчетлива, поэтому интерес к книге, сильный в начале, слабеет с каждой главой и в конце становится скучно читать. Пошловатость некоторых страниц коробит. Умственная часть интереснее литературной, но для этого не надо было писать целого романа.

Простите мне мою откровенность. Но Вы просите мой отзыв, я его Вам и даю.

За роман я Ваш засела тотчас по получении. Вы знаете мой способ чтения: если книга захватывает, я ее читаю одним махом, если нет — я бросаю. Книга захватила в начале, потом все стало тускнее, и книгу отложила, потом почти с трудом достала, так как ведь надо же было прочесть. Не хотелось даже везти ее своим знакомым Ставровецким, которые сильно лакомы на все, что написано по-русски. Захватила с собой к ним во второй свой приезд: длинные вечера на fasende, чай подается поздно, разговоров у нас было много в течение двадцати дней и вечеров — я и решила представить Вас им в один из вечеров и почитать Вашу книгу: первый вечер прошел с громадным подъемом — закончила эпизодом со стариком-купцом. Чтение захватило и меня самую, и моих слушателей, которые, не проронив ни слова, с горящими глазами следили и за мыслями, и за фабулой и за прекрасным языком. Благодарили меня, хвалили Вас, превозносили. Второй вечер — ожидая продолжения, только и ждали когда настанет возможность послушать. Но тон книги спал, точно вся ее сила ушла на начало и автор пишет нехотя. Реакция слушателей вместо восторженной стала спокойной, но еще выжидающей — «вот подождем, де, а там опять забурлит», но так ничего и не забурлило. Третий вечер тоже ничего особенного не принес. На четвертый день я уехала, оставив им книгу. Думаю, что дочитали ее сами. В будущую субботу еду к ним на Масляную, спрошу их мнение.

Я бы очень Вас попросила прислать им Ваших «Наследников» и «Похитителей огня». Свои оставила у Беляевой на чердаке в моем ящике. Обе они написаны и живее, и талантливее, по-моему, чем эта. Здесь несколько русских, которые жаждут прочесть русскую литературу. Ваши книги им доставят на далекой чужбине, я уверена, большое удовлетворение.

Не сетуйте на меня за мою неприкрытую критику. Знаете, каково мое мнение: если Вы будете продолжать писать в Берлине, Вы вряд ли дадите ход Вашему литературному дарованию, в Вас, вероятно, разовьется «умственная» философствующая часть. Вам нужен контакт с природой, с новым бытом, с чистыми традициями, чтобы снова оживить чисто литературную сторону, способную породить яркие образы и самобытность. Думаю, например, что поживи Вы в Провансе, у Вас, несомненно, что-то встрепенулось бы, и где-то в глубине запрятанные струны Вашего литературного дарования натянулись бы и зазвучали и чище, и определеннее. А то еще и Бразилия тоже не помешала бы Вам — побольше простора, не есть же одни немецкие, берлинские будни!

Разлука с Доней меня донимает не на шутку. Не фигурально, а действительно болит по нему сердце, точно его кто-то сжимает до боли, а это «кто-то»: мысль о Доне, тоска по нему. Если не удастся его повидать в конце этого года разлуки, то я брошу контракт и уеду в Европу. Более разумно было бы следующее: чтобы Доня приехал сюда на время его летних каникул. В школе у меня две недели перерыва от занятий — мы бы могли с ним повидаться и пожить вместе, а потом, если ему будет тоскливо одному, со мной в Bello Horizonte, я могла бы устроить его у Ставровецких (где бы он, кстати, учился русскому языку) в имении. Построив расписание своих лекций так, чтобы освободить субботу, я могла бы уже в пятницу вечером ехать к нему и возвращаться в понедельник утром — два часа езды от Bello Horizonte. Два с половиной дня в недели мы были бы вместе. Поездка его в этом году снова обойдется вдвое меньше, чем если бы он приехал в будущем, как я ему обещала. Потому что до 12 лет проезд на пароходе — полцены. Провел бы он здесь июль, август сентябрь, а к началу октября, к началу занятий, снова вернулся бы во Францию, чтобы закончить свое начальное образование. Эти три месяца самые приятные, сухие и холодные в Бразилии и климат ему не сможет повредить. Если не будет знакомых, чтобы провезти его на пароходе — его можно будет посадить в Villefranche, поручив капитану парохода, того же самого «Julio Cesare». В Rio я приеду его встретить после его 11-дневного плавания. Пишу Вам о своем плане сейчас, чтобы узнать Ваше мнение. Каждое мое приближение обыкновенно вызывает в Вас самый бурный отпор, точно это какая-то чудовищная авантюра. На самом деле, здравый смысл меня не покидает. Не медлите с письмом, пожалуйста.

Получили ли триста марок, которые я просила Вам передать <…>.

---

РГАЛИ. Ф. 2227. Оп. 1. Д. 121. Л. 67–71.

 1 Расшифровать название романа, написанное очень неразборчиво, не удалось.

 2 Оссендовский (Ossendovski, Ossendowski) Антоний Фердинанд (1878–1945) — химик, писатель, востоковед. С 1902 г. жил в России. Неоднократно арестовывался за революционную деятельность. Редактор журнала «Золото и платина» (1911–1917). Во время Гражданской войны в белом Омске; член Ученого совета Министерства сельского хозяйства правительства адмирала А.В.Колчака. Весной 1921 г. советник барона Р.Ф. Унгерн-Штернберга. Бежал в Китай, затем в Японии и США. С 1922 г. жил в Польше.

 3 Роман французского журналиста Жоржа Удара (Oudard; 1889–1971) «Жизнь Петра Великого» впервые издан в Париже в 1929 г. Считался «антирусским сочинением», так как Петр Великий изображен в нем дикарем, психически нездоровым человеком, трусливым и глупым, невежественным, невероятно жестоким и бесчестным. В дальнейшем Ж.Удар впервые опубликовал интимную переписку Екатерины II с Г.А. Потемкиным.

 4 Великий швейцарский воспитатель (порт.).

 5 Речь идет о романе В.Я. Ирецкого «Холодный уголь», изданном в Берлине в 1930 г.

 6 Роман вышел в 1928 г. в Берлине.

 7 Далее пропуск в тексте.

 

II. Письмо Е.В. Антиповой Д.В. Ирецкому-Антипову1 

 

29 марта 1931 г., Bello Horizonte

Мой дорогой сын, через два дня, 11 лет назад, ты родился.

Каким счастьем это было бы для твоей матери и твоего отца: я представляла себе, что ты родился в день моей годовщины2 ; это было бы еще более радостно, чем праздновать два дня рождения вместе. Но ты пришел в этот мир немного позже, через неделю после 25 марта. В Благовещение ты еще не был окончательно готов, тебе надо было остаться еще несколько дней в тепле тела твоей матери. Это удивительное чудо.

Я не знаю почему, но я была абсолютно уверена, что ребенок, который придет в этот мир, будет мальчик. Я так сильно хотела мальчика, что Бог, без сомнения, услышал мой голос. Ты был такой забавный со своими длинными черными волосами, которые потом ты сменил на светлые. Бедненький мой дорогой, ты много плакал первые недели: твой маленький живот довольно сильно болел, и твоя мама не могла накормить тебя достаточно, с одной стороны, потому, что она у нее не было того, чем можно было тебя кормить (голод все еще свирепствовал в России), с другой стороны, потому что она не имела достаточного опыта в таких серьезных, важных вещах и, к сожалению, потому что у нас не прививают в достаточной мере женских навыков: как кормить, как заботиться о новорожденных. Я была совсем одна в то время и никого, у кого был бы собственный опыт, мало-помалу пришедший, не мог мне помочь. Люди, которые тебя видели, таким маленьким и таким хилым, говорили, не скрываясь от меня, что ты не выживешь.

И только желанию Господа ты вырос и смог отпраздновать в этом году твой десятый день рождения. Господь тебя хранил до сих пор и всегда, Он защищает тебя так же, как защищал до сегодняшнего дня.

Мои ученицы были очень любезны со мной: придя в понедельник в школу, я обнаружила, что всё в цветах: кругом были букеты роз. Затем они предложили мне прекрасный завтрак за столом, тоже украшенном цветами. И, наконец, почти в самом конце дня, они пришли из лаборатории с огромной корзиной цветов, которую вручили мне с трогательной речью.

Вернувшись к себе, я нашла книгу на португальском языке, которую несколько учеников подарили мне. Что касается моих коллег, то они организовали для меня очень приятный праздник у одной из них, у доны Амелии, которая пригласила на мой праздник множество человек, в том числе mr Casasante и мистера и мадам Brandao (de Corseix). Были и певцы, и музыка (молодая девушка очаровательно играла и пела под аккомпанемент гитары), и были произнесены стихи, и месье произнес небольшую речь, в общем, действительно, было оказано слишком много чести для одного человека по такому пустячному поводу, которым является 39-й день рождения.

Да, мой малыш, твоя мама становится старше, между тем, как ты только и делаешь, что растешь — вот и разница.

В дополнение к этим выражениям уважения со стороны моих учеников и коллег, я получила еще два подарка: твое письмо, которое пришло именно в мой день рождения, и ты не сделал это специально, ведь ты не упоминаешь праздник; и письмо от mr Клапареда, который послал его специально по этому случаю и которое пришло как нельзя лучше, в тот же день. С этими двумя письмами я снова почувствовала себя гораздо лучше: ты, мой милый мальчик, и этот славный покровитель, замечательный Клапаред, в отношении которого ты был прав, когда говорил, что мы должны держаться вместе…

---

РГАЛИ. Ф. 2227. Оп. 1. Д. 121. Л. 1–1 об.

 1 Письмо написано по-французски. Перевод Л.П. Пуховой, которой приносим глубокую благодарность.

 2 Е.В. Антипова родилась 25 марта (ст. ст.).