Предлагаемые мемуары князя Владимира Андреевича Друцкого-Соколинского были впервые изданы в Орле в 1993 году.
По совершенно случайному стечению обстоятельств я познакомился с Александром Владимировичем Воробьевым, бывшим тогда в должности главного редактора местной газеты «Наша жизнь».
Он заинтересовался воспоминаниями моего отца, долгие годы хранившимися в нашей семье, в частности описанием нашего скромного имения Оптушка, находившегося в сравнительной близости от города Орла.
Между нами завязалась дружба, и Александр Владимирович пригласил меня с женой погостить у него в Орле и вместе отправиться на поиски следов крошечного старого «дворянского гнезда».
На первой странице орловского издания в качестве краткого предисловия он прочувствованно описал нашу экскурсию, и я решил с одобрения автора привести ниже полностью его отчет об этом славном дне:
«Жарким июльским днем 1992 года мы вместе с князем Андреем Владимировичем Друцким-Соколинским и его женой Силией Георгиевной искали среди полей и перелесков Орловщины родовое имение Оптушка.
Безжалостное время, огненные смерчи и глупость людская не оставили и камня от этого когда-то уютного и обихоженного дворянского гнезда. Но само место, где находилась барская усадьба, мы нашли, потому что пользовались как путеводителем воспоминаниями Владимира Андреевича Друцкого-Соколинского, отца моего спутника.
На пологом берегу речушки Оптушки и пришла впервые мысль об издании воспоминаний старого князя, и обязательно на его родине.
Потом были письма, телефонные звонки, моя поездка в столицу Бельгии, где сейчас живет Андрей Владимирович, и разговоры, разговоры... И постоянно незримо третьим собеседником был автор воспоминаний. Уж очень актуальны сегодня его записки. Как проходят выборы в Государственную думу, из чего складывается бюджет губернии, кто управляет земством — разве не об этом мы каждый день читаем на страницах наших газет? Непостижимым образом, по Высшей воле пересеклись в орловской глубинке пути трех человек из разных стран, из разного времени, чтобы появилась на свет эта книга.
Читатель найдет здесь описание приемов у императора Николая II и увидит обездоленных войной крестьян. Вместе с автором заглянет в солдатские окопы и в кабинет губернатора. Сможет почувствовать жизнь дореволюционной деревни и безумие первых после переворота месяцев Петрограда.
Книга представляет интерес не только и не столько для краеведов, историков, но для всех, кто любит свою родину, кто задумывается о прошлом, мечтает о будущем.
В конечном итоге она пытается ответить на извечный русский вопрос: как обустроить Россию»?
Прошло с тех пор 18 лет.
Жизнь не остановить. История продолжается. Многое меняется к лучшему в современной России. Из небытия возродился храм Христа Спасителя, где любил по приезде в Москву бывать мой отец. Нет препятствий для передвижения, и русских можно встретить во всех странах мира. Появились люди с коммерческим складом ума и любовью к своей Родине. Однако мне думается, что извечный русский вопрос не потерял свою актуальность. Я хочу верить, что глубокое чувство долга старого губернатора, его непоколебимое уважение законности, его честное, неуклонное признание своей ответственности перед Богом и перед властями и, наконец, его безграничная любовь к своей родине смогут послужить примером и вдохновением всем, кому дорого здравое, достойное разрешение извечного русского вопроса.

Автор воспоминаний, мой отец, родился в Санкт-Петербурге в 1880 году. Он был первенцем в супружестве моего деда, князя Андрея Владимировича. После него родились две дочки — Татьяна и Елена, а в 1892 году второй сын — Никита.
Семья жила по тогдашним понятиям скромно. Родовое имение Славково в Смоленской губернии было продано еще в 60-х годах, и мой дед, не обладая никакими личными средствами, окончив юридический факультет Московского университета, переехал в Петербург, где и поступил на службу в военное министерство. В этом ведомстве он и закончил свою карьеру в должности директора эмеритального отделения.
В 1879 году он женился на Марии Федоровне Протасовой, своей обожаемой Марусеньке, с которой прожил душа в душу до своей смерти в 1906 г. В обстановке полного семейного счастья детство отца прошло, окруженное любовью, семейным уютом и... некоторым материнским баловством! Семья проводила зиму в Петербурге, а на лето моя бабушка уезжала с детьми в Оптушку, скромное имение в Орловской губернии, унаследованное ею от отца.
В 1901 году мой отец блестяще закончил свое юридическое образование в Императорском училище правоведения и после краткого пребывания при Министерстве внутренних дел начал свою административную карьеру в провинции, будучи назначен в 1905 году правителем канцелярии петроковского губернатора.
В первый же год службы отцу пришлось пережить первую, «пробную» революцию. Петроковская губерния насчитывала немало крупных промышленных центров, как Лодц, Честохов, Новорадомск и др., которые, естественно, оказались очагами революционных волнений, усугубляемых явно антирусским духом польской части населения. Отцу, как члену русской администрации, пришлось пережить трудные минуты, граничившие порой с риском для собственной жизни.
В 1907 году он был переведен в качестве советника губернского правления в Кострому. Отец всегда с грустной радостью вспоминал проведенные в этой губернии шесть лет. Ему там пришлись по сердцу и люди, и работа, и природа. Пользуясь отпусками и командировками в самые отдаленные уезды губернии, он смог познакомиться с суровой, дикой красотой северного края. Отец был страстный охотник и отлучался иногда на несколько дней, сопровождаемый «своим человеком» Михаилом, тоже отчаянным охотником, и своим старым пойнтером Цезарем, а подчас и один в дебри девственных лесов Варлавенского, Ветлужского и других уездов губернии.
В 1913 году он участвовал в организации костромских торжеств по случаю празднования 300-летия царствования дома Романовых (царь Михаил Федорович был призван на царствование во время его пребывания в Епатьевском монастыре близ Костромы). Эти торжества доставили моему отцу много хлопот и тревоги, так как кроме всех других служебных обязанностей ему была поручена выдача билетов желающим присутствовать на парадах и церемониях, устроенных в честь царя и его семьи. Тогда, как и в наше время, риск хулиганства, провокации и прямо покушения на «великих мира сего» являлся одной из главных забот организаторов, и ответственность, которую нес мой отец, выдавая тысячи билетов незнакомым ему лицам, стоила ему многих бессонных ночей.
Так или иначе, надо думать, что отец проявил в своей работе исключительные административные способности, усугубляемые его природной энергичностью и решимостью, так как в том же 1913 году, за несколько дней до начала костромских торжеств он был назначен вице-губернатором Могилева. Это был капитальный перелом в его карьере. Он выходил из строя подчиненного чиновничества на поприще широкой независимой деятельности.
В августе 1914 года вспыхнула Первая мировая война, а летом следующего года переехала в Могилев из Барановичей Ставка Верховного главнокомандующего всеми русскими армиями, которую возглавлял великий князь Николай Николаевич. В сентябре того же года сам царь Николай II взял на себя верховное командование и вместе с наследником поселился в Могилеве.
Можно легко представить себе объем работы и ответственности, свалившихся на плечи губернатора и его прямого помощника и заместителя — моего отца. Работа была лихорадочная, притом почти в «беженских» условиях, так как многочисленные гражданские и военные чины Ставки, разместившиеся в городе, заняли для своей работы почти все общественные здания — губернаторский дом, губернское правление и даже окружной суд. Сам царь жил и принимал в железнодорожном вагоне, стоявшем на особо оборудованной ветке, и ежедневно ездил на совещания в Генеральный штаб.
Отцу часто приходилось встречаться с чинами Ставки, он был приглашаем на «высочайшие завтраки» и не раз имел личные разговоры с царем. С присущим ему чувством долга и любви к хорошо исполненному делу отец с головой погрузился в работу. Видимо, его деятельность была замечена и оценена, так как с указанием особенного одобрения царем в августе 1916 года он был назначен губернатором в Минск.
После государственного переворота 1917 года он был, конечно, устранен от должности и впоследствии, отказавшись продолжать какую-либо ответственную работу под коммунистической властью, должен был покинуть в октябре 1918 года территорию, находившуюся тогда под советским контролем. После более чем годового скитания по «свободным» областям юга России и краткого участия в гражданской администрации генерала Деникина, накануне полного провала добровольческого Белого движения, в мае 1920 года, сопровождаемый женой и со мною, десятимесячным ребенком, он был вынужден окончательно расстаться с родиной и искать убежища в эмиграции, в Италии, где и умер в 1943 году.
Таков краткий очерк жизни моего отца.
Существование в эмиграции оказалось для русских беженцев тяжким и горьким: полная отчужденность от местного быта, крайняя бедность, безнадежная безработица, усугубляемая мировым экономическим кризисом 20-х годов, а главное — гложущая тоска по России. Умирающая надежда на возвращение к себе на родину лежала тяжелым гнетом на сердце русского эмигранта. Прекрасно выразился Вл. Солоухин в своем очерке о русской эмиграции: «...если сказать, что делала вся эмиграция в Париже, и в Праге, и в Берлине, и в Харбине... то придется сказать это одним словом — страдала».
И так же мой отец в расцвете своих творческих сил, на пороге открывавшейся ему блестящей административной и, может быть, политической карьеры (в 1916 году, будучи 36 лет от роду, он был самым молодым губернатором империи), очутившись в нищенской, беспросветной беженской жизненной рутине, мой отец страдал!
И вот он нашел великое утешение и горькую сладость в составлении своих воспоминаний. Забывая окружающую его действительность, он мог свободно воскрешать образы своей прошлой жизни на обожаемой родине. Обладая исключительной памятью, без помощи каких-либо заметок или дневников он взялся за описание всей своей жизни начиная с самого раннего детства. Часто под вечер семья засиживалась в нашей крохотной столовой и отец с упоением и чудной дикцией читал нам свой рассказ о жизни и событиях теперь уже «давно минувших дней».
Он четко сознавал ограниченность своих литературных способностей: «...эти мои воспоминания лишь путевые записки самого скромного и неглубокого беллетристического характера...» Однако он, несомненно, мечтал о возможности когда-то их издать, отнюдь не ввиду их литературной ценности, но исключительно из желания внести в достояние грядущих русских поколений правдивую крупинку русской истории и действительности, в которой он был участником или просто свидетелем. «...Пусть эти записки будут обывательским, дилетантским эскизом какой-либо незначительной детали громадной и величественной картины. Но пусть будут они правдивы. Этой правдивостью я дорожу, и ей я буду настойчиво следовать».
Отец писал свои воспоминания в 30-х годах, и в течение многих десятков лет после его смерти условия внутреннего строя в России не позволяли и думать о возможности их издания. Прошло 60 лет. Мир пережил многое: ужасы Второй мировой войны, истребившей десятки миллионов людей, огромную бытовую революцию, глубоко изменившую мировоззрение и чаяния человечества, полное преобразование политических структур в большинстве европейских стран, изумительное технологическое развитие, уничтожающие физическую отдаленность и объединяющие европейское культурное достояние. В этой перспективе события начала века представляются древней историей. Решив, несмотря на все, издать хотя бы часть воспоминаний, я руководствовался надеждой, что именно современный русский читатель — конечно, не специалист-историк — заинтересуется правдивой крупинкой истории, заложенной в повествовании отца. Согласно с мыслью автора я счел, что в первую очередь стоит познакомить читателей с записками, относящимися к роковым четырем годам русской истории — от 1914 до 1918 года. Читая и перечитывая эти родные для меня страницы, я учитываю, что многие суждения и доводы могут показаться устарелыми, подчас наивными или прямо не оправданными позднейшими событиями и точными историческими изысканиями. Судить о прошлом легче, чем гадать о далеком будущем. Притом отец писал с надеждой, что его администраторский опыт и глубокое знание гражданской организации страны, с ее качествами и недостатками, смогут послужить полезным документальным материалом для будущих строителей русского государства. Специалист часто увлекается изложением дорогих ему теорий. Возможно, что обсуждение административных структур того времени покажется читателю-неспециалисту чересчур подробным. Он сможет такие страницы пропустить. Я же, присоединяясь к надеждам автора, не решился их сократить.
Однако, на мой взгляд, доминирующей чертой деятельности моего отца, проходящей красной нитью через все повествование, является его чувство законности и справедливости, чувство честного, неуклонного исполнения своего долга, чувство безграничной преданности делу на благо отечества. Эти чувства безвременны.
Хочу верить, что эта красная нить не будет утеряна для русского читателя. Тогда даже записки старого губернатора смогут внести созидательное, живое зернышко в дело восстановления нашей родины.

Кн. А.В.Друцкой-Соколинский
Брюссель,  май 2010

  
   

РЕЦЕНЗИИ

Виктор Леонидов
До западных окраин

«Когда войска с красными флагами и красными бантами на штыках и шинелях, сопровождаемые массами народа, стали выливаться на площадь, полицмейстер Лебеда в штатском прибежал через сад ко мне и сказал, что ему известно о намерении толпы ворваться в дом и покончить со мной, если я не наклею на дверях объявления о присоединении моем к Временному правительству. Выгнав труса, я поднялся наверх и стал ходить по залу. Жизнь моя была кончена, но, что еще важнее, была кончена война, была кончена Россия».
Так, где-то в тридцатых годах прошлого века, уже в Италии, вспоминал князь Владимир Андреевич Друцкой-Соколинский окончание своей государственной службы. Карьеры, которая столь блестяще складывалась. В 1917-м князю, губернатору Минска, самому молодому губернатору Российской империи, было всего 36 лет.
Он обратил на себя внимание Николая II еще в Костроме, где был всего-то советником губернского правления. Тогда вовсю шла подготовка к 300-летию дома Романовых, который, как известно, начался от стен Ипатьевского монастыря. Владимир Андреевич имел уже за плечами с отличием законченное Императорское училище правоведения и работу в одной из польских областей. Зарекомендовав себя с самой лучшей стороны в Костроме, в 1914-м князь стал вице-губернатором Могилева. Но работать спокойно ему долго суждено не было.
В Могилев император вскоре после того, как принял на себя обязанности главнокомандующего, перенес свою ставку, и работы у местного начальства было более чем достаточно. Именно там Владимира Андреевича особенно оценил Николай II и решил послать возглавлять другой прифронтовой регион — Минскую губернию. Ведь Друцкой-Соколинский работать умел и любил. И кто знает, до каких бы высот поднялся он, если б не катастрофа революции.
Князь очень четко осознавал чувство долга и необходимость соблюдения закона, а значит, гарантию справедливости. Уже в наши дни, спустя почти шестьдесят лет после кончины Друцкого-Соколинского в Италии, его сын, живущий в Брюсселе, писал, предваряя издание воспоминаний своего отца:
«На мой взгляд, доминирующей чертой деятельности моего отца, проходящей красной нитью через все повествование, является его чувство законности и справедливости, чувство честного, неуклонного исполнения своего долга, чувство безграничной преданности делу на благо Отечества. Эти чувства безвременны».
Даже среди всего необозримого потока мемуаристики и исследований, связанных с историей русской трагедии революции и гражданской войны, «мемории» Владимира Андреевича — событие. Они написаны ясной, прозрачной прозой. Друцкой-Соколинский обладал прекрасной памятью и свое повествование развернул широко и мощно.
Перед нами проходит и любимое имение Оптушка в Орловской губернии, и трудная жизнь западных областей Российской империи, и споры вокруг земств, и штаб Николая II во время Великой, как ее называли, войны 1914-1917 гг., и тюремная камера, в которой бывший губернатор ожидал расстрела в 1917 году. Выписано все зряче, порой вплоть до мельчайших деталей. Люди, Россия, события и, конечно, размышления о том, как и почему рухнула и страна и жизнь.


Виктор Леонидов

«...На убийстве Распутина русская Немезида, прославленная беспристрастием и нелицеприятием, пошатнулась на своем недосягаемом доселе пьедестале и... рухнула в прах. Русская генерал-прокурорская власть предала лучшие заветы права, правды и погубила русскую юстицию... В русский, соперничающий с римским по своему совершенству, закон явочным порядком вводится статья, по которой убийство по мотивам политическим оказывается дозволенным... Иначе говоря, казнь Желябова, Перовской, Кибальчича и других за убийство Александра II являлось ошибкой и заблуждением, ибо и это убийство также было основано на побуждениях строго политических». Так писал не левый либерал, не конституционный демократ, а один из самых верных слуг и «охранителей» Российской империи, минский губернатор князь Владимир Андреевич Друцкой-Соколинский. Представитель древнего княжеского рода, выпускник Императорского училища правоведения, он с самого начала своей государственной карьеры привлек к себе внимание. И во время работы в канцелярии одной из польских областей, и когда он был переведен в Кострому на должность советника губернского правления, князь выгодно отличался от многих своих коллег. Ответственность за любое порученное дело, такт и тактичность в сочетании с необходимой жесткостью и, главное, полное подчинение своих собственных интересов интересам дела не могли не произвести впечатление на руководство. Николаю II доложили о способном чиновнике. Особенно Друцкой-Соколинский проявил себя во время подготовки празднования 300-летия Дома Романовых, которые, как известно, ведут свое начало из Костромы, от стен Ипатьевского монастыря. За особое усердие князь стал вицегубернатором Могилева. Это был, как впоследствии писал в Брюсселе сын Друцкого-Соколинского: «...капитальный перелом в карьере. Князь выходил из строя подчиненного чиновничества на поприще широкой независимой деятельности».
Однако судьба готовила совершенно другие испытания. Началась война, в 1915 году из Могилева в Барановичи переехала ставка Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича, а потом, приняв на себя командование армией, там разместил свою фронтовую резиденцию Николай II. Можно себе представить, сколько забот легло на плечи могилевского руководства. Друцкой-Соколинский часто встречался с царем, и тот решил назначить способного руководителя губернатором в другой неспокойный прифронтовой регион — Минск. Однако было это в августе 1916 года, и возможностей реализовать свой организаторский талант у князя уже оставалось немного.
После революции Владимир Андреевич больше года скитался по областям Юга России, работал в администрации Деникина, но в 1920, вместе с тысячами других беженцев, покинул Россию навсегда. Самый молодой губернатор Российской империи очутился в Италии. Там он взялся за воспоминания. Обладая феноменальной памятью, князь писал обо всем: о жизни в имении, земстве, губернских присутствиях, людях, с которыми его сводила служба. «Пусть эти записки будут обывательским, дилетантским эскизом какой-либо незначительной детали громадной и величественной картины. Но пусть они будут правдивы. Этой правдивостью я дорожу, и ей я буду настойчиво следовать», — предупреждал он будущих читателей.
Естественно, Владимир Андреевич никак не мог пройти мимо произошедшей со страной катастрофы. Ему, многие месяцы бывшему в самом сердце событий, наверное, были очевидны и явные, и скрытые причины 1917 года. Интересно, что ряд выводов мемуариста об истоках Февраля почти дословно совпадают с мнением Александра Исаевича Солженицына: «Менее чем в течение одного века молодая русская интеллигенция не только догнала Европу, но и во многих отношениях стала быстро ее опережать. Между тем русская народная масса, монолит в сто миллионов душ, продолжала оставаться в весьма первобытных во всех отношениях условиях существования. Причины этого явления покоятся исключительно на фактической финансовой невозможности даже для такого богатейшего государства, как Россия, удовлетворить из государственного бюджета все назревшие потребности и нужды огромного населения, разбросанного к тому же на почти безграничных пространствах».
Не правда ли, это звучит актуально. Да и выводы мемуариста также могут оказаться полезными для наших дней: «В этом удалении русского общества, русской интеллигенции и создавшейся из нее русской общественности от всей массы русского народа и заключаются, на мой взгляд, все причины расхождения интеллигенции, общества и общественности с национальной властью... В 1917 году власть была взорвана, и, конечно, в центре. Произошло это без участия народа, и Россия погибла. Дальнейшее развитие русских событий ясно доказывает, что в момент заговора и самого совершения переворота о народе не думали и им не интересовались».
Сегодня мы имеем прекрасную возможность познакомиться с мемуарами Друцкого-Соколинского. Предисловие написал сын Владимира Андреевича, живущий в Брюсселе. Среди бесчисленных воспоминаний и исследований, связанных с трагедией революции и изгнания, эта книга, вне всякого сомнения, заслуживает особого внимания. «Записки» написаны очень просто и ясно. И в то же время в авторе угадывается человек старого, классического воспитания, обладающий собственным стилем и житейской мудростью. Перед нами автор, ставший историком поневоле; мемуарист, оценивающий события прежде всего с точки зрения полезности государству: «Нет сомнения, что совершенная, по мысли законодателя, структура русской губернаторской власти требовала от носителя ее не блеска таинственного великолепия, иерархической высоты и могущества, а тем более глупого, чванливого высокомерия, но предвидела вдумчивое, доброжелательное, дружественное и добросовестное сотрудничество с местными силами на общую пользу, осененное спокойным достоинством и авторитетом, присущими всякой сильной власти».
Ставка, император, генералы, родное имение Оптушка в Орловской губернии, споры вокруг земства, окопы Первой мировой и приемная государя — все выписано с какой-то забытой, старомодной тщательностью. Фантастическая память Друцкого-Соколинского сохранила до мельчайших подробностей «...Россию, которую мы потеряли».