Дурылин С.Н.

Дурылин Сергей Николаевич  (14 (26) сентября 1886, Москва — 14 декабря 1954, пос. Болшево Московской обл.) — религиозный писатель, философ, богослов, искусствовед, этнограф. Учился в IV Московской мужской гимназии, ушел из VI класса гимназии (декабрь 1903 года), «обуян честнейшим и бестолковейшим народничеством» (С.Н.Дурылин. В своем углу. М.: Московский рабочий, 1991. С. 297) (поводом для ухода из гимназии послужило несогласие с господствующей системой образования, не позволяющей учиться в гимназии и университете выходцам из «простого народа»). В 1903 г. — познакомился с Н.Н.Гусевым, секретарем толстовского издательства «Посредник». С 1904 года — сотрудник этого издательства, автор журналов «Свободное воспитание» (1907–1913) (с 1907 года — секретарь редакции); «Маяк» (1909–1913), «Весы» (1909), «Русская мысль», «Известия археологического общества изучения русского Севера» (1913), «Известия общества изучения Олонецкой губернии» (1913); альманаха «Труды и дни» (1913); газет «Новая Земля» (1910, 1912) (постоянный ведущий рубрики «Что читать?»), «Русские Ведомости» (1910–1913) и ряда других печатных изданий. С 1910 по 1914 год — студент (слушатель) Московского Археологического института (тема выпускной работы — иконография св. Софии); и одновременно — участник символистского поэтического кружка «Сердарда» (с 1908 года), ритмологического кружка Андрея Белого (с 1910 года), кружка Эллиса по изучению Бодлера. С 1906 по 1917 год совершил ряд поездок по русскому Северу (1906 год — Олонецкая губ., Архангельск, Соловецкий монастырь; 1908 — Соловки, Архангельск; Архангельск, Соловки, Кандалакша, Лапландия, Кемь, берега Норвегии, Архангельск (с Всеволодом Разевигом); 1911 — Олонецкий край, Архангельская губ.,  1914 — Олонецкий край, Пудож, Петрозаводск (с Н.Чернышевым)), старообрядческим местам Заволжья (1913–1915) и Калужской губернии (г. Боровск, 1915). Причина этих путешествий была не только археолого-этнографической. Поездки Д. вполне вписываются в общую традицию интеллигентских «духовных путешествий» и интереса к расколу: известны «путешествия» (в основном — в северные губернии России и районы Заволжья — традиционные места расселения старообрядцев), зачастую — пешие, Максима Горького, А.М.Добролюбова, В.Г.Короленко, И.И.Коневского (Ореуса), М.М.Кузмина, Л.Н.Толстого, В.В.Розанова, М.М.Пришвина и многих других. Цель путешествий — поиск «Града Незримого», как и самая тема странничества («бегунства» в поисках «Града»), — была для Д. центральной темой в первой половине 1910-х гг. В 1913 году в символистском издательстве «Мусагет» Д. опубликовал книгу «Рихард Вагнер и Россия. О Вагнере и будущих путях искусства», в которой впервые использовал образ «незримого града Китежа» как подлинного основания русской духовной культуры. В этом же, 1913 году, в книгоиздательстве «Путь» выходит еще одна книга на китежскую тему — «Церковь Невидимого Града. Сказание о граде-Китеже». На различии между «Градом Незримым» и миром видимым основывается и важное для творчества молодого Д. различение между «цветником» европейской культуры и «лугом» народного мифомышления (Луг и цветник. О поэзии Сергея Соловьева // Труды и дни. Альманах. Вып.1, 1913.): если даже исчезнет «цветник» России, то не исчезнет «луг» Руси. В период первой мировой войны эта тема получила еще одну, идеологическую интерпретацию: «феноменализму»  России («Россия учитывала, сколько уродится пудов, сколько потребуется вагонов, какие будут непорядки на железных дорогах <…>» (Начальник Тишины // Богословский Вестник. 1916. № 7-8. С.422) будет противопоставлен «экклезиологизм» Руси («Русь же радовалась, что Бог не до конца забыл ее» (Там же).
С середины 1910-х гг. Д вошел в «Кружок ищущих христианского просвещения», руководимый М.А.Новоселовым. Летом 1916 года в «Богословском вестнике» о. Павла Флоренского была опубликована работа «Начальник тишины», в которой впервые звучит тема Оптиной пустыни как реального воплощении «Града Незримого» — и «ласки Церкви» («жалости») как формы присутствия Бога в мире, невозможной в старообрядческом учении о Невидимом Граде: раскольнический Китеж (Царство Божие) ушло под воду не столько из-за Батыя, сколько из-за оскудения благодати на земле. Именно поэтому оно незримо — недоступно для взгляда грешника. Этот эсхатологический мотив четко прослеживается в работах Д. начала 1910-х гг.: «Став невидимым, Китеж-град святых и праведных не стал недоступным. Путь в невидимый град есть. Всякий волен в него итти, но одни в него входят, другие — не войдут никогда» (Р.Вагнер и Россия. О России и будущих путях искусства. М.: Мусагет, 1913). Смысл Оптиной пустыни  для Д. в — том, что она зрима, в снятии, всегда индивидуальном и личном и, одновременно, универсальном, общечеловеческого греха, к которому (снятию) «льнут и бабы, и Киреевские» (Начальник Тишины, С. 440). С 1915 года Д. — личный знакомый и корреспондент  (в 1918-1919 гг.) оптинского старца Анатолия (Потапова).
Осенью 1912 года Д. стал секретарем Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева, остался им вплоть до его закрытия (последнее известное заседание общества — 3 июня 1918 года), и лучшие его статьи и исследования этого периода представляют собой опубликованные тексты докладов в МРФО и в «новоселовском» кружке, а также работы, связанные с изучением принципов поэтики и ритмом стиха (влияние А.Белого): «Судьба Лермонтова» (1914); «Академический Лермонтов и лермонтовская поэтика» (1916); «Россия и Лермонтов. К изучению  религиозных истоков русской поэзии» (1916) № 2-3; О религиозном творчестве Н.С.Лескова (1916, опубликованная часть доклада 1913 года на заседании МРФО). В круг интересов Дурылина с середины-конца 1910 годов входят темы Н.С.Лескова (незаконченное и неопубликованное исследование «Н.С.Лесков. Личность, творчество, религия. Ч. I. Личность. Ч.II. Творчество» (1914-1917), К.Н.Леонтьева («Монастырь и старец в жизни К. Леонтьева» (1916), «Писатель-послушник  (о К.Н.Леонтьеве)» (1916, обе эти работы не опубликованы); и В.В.Розанова, чьим другом и конфидентом Д. был вплоть до смерти В.В.Розанова в Сергиевом Посаде 5 февраля 1919 года (с 1918 по 1920 г. Д. вместе с о. П.Флоренским  работал в Комиссии по охране памятников искусства и старины в Троице-Сергиевой лавре). Эсхатологические ощущения конца 1910-х гг. («Апокалипсис в русской литературе» (лето 1917 г.) и «Апокалипсис и Россия (Памяти о. Иосифа Фуделя)» (1918, готовился к выходу в 1918 г. в неосуществленной серии «Духовная Русь»), несомненно, связанные с розановскими влияниями («Апокалипсис нашего времени»), еще более обострились в связи со смертью Розанова в марте 1919 года — и с процессами по изъятию церковных ценностей, сопряженными с осквернением святынь («Русь, которую я любил, умерла» — по поводу вскрытия мощей преп. Сергия Радонежского (дневник конца 1918-1919 года «Троицкие записки»)). Духовный кризис разрешился принятием священства. 8 марта 1920 года Д. был рукоположен во диакона, а 15 — во иереи (целибат) о. Феодором (Поздеевским), служил сначала в храме Николая Мирликийского на Маросейке (храм «Николы в Клениках», сослужил с о. Алексием Мечевым), а в 1921 году перешел настоятелем в Боголюбскую часовню у Варварских ворот Китайгородской стены. 20 июня 1922 года последовал арест Дурылина с последующей высылкой в Челябинск, где до 1924 года Дурылин заведовал археологическим отделом Челябинского музея (сведения о снятии Д. священнического сана документально не подтверждаются). С 1924 года — возвращение в Москву, работа внештатным сотрудником ГАХНа по «социологическому отделению» и домашним учителем в Москве и Мураново, в 1927 году — ссылка в Томск, в 1930 — переезд в Киржач, затем, в 1933 – возвращение в Москву и новый арест (был освобожден благодаря вмешательству своей духовной дочери, впоследствии жены Ирины Комиссаровой (гражданский брак зарегистрирован в 1933 г. в Киржаче). На годы ссылок приходится расцвет творческого таланта Д. Известны его работы о В.М.Гаршине («Репин и Гаршин (из истории русской живописи и литературы)», 1926), Ф.И.Тютчеве («Тютчев в музыке», 1928); Ф.М. Достоевском («Об одном символе у Достоевского» (1928),  русско-немецких культурных связях первой половины XIX столетия («Русские писатели у Гете в Веймаре», (1932), К.Н.Леонтьеве (1935), однако большая часть его наследия периода ссылок, в том числе практически все прозаические произведения и духовные стихи, не опубликована. 
В последний, болшевский (1936–1954) период своей жизни Д. стал известен как искусствовед и литературовед (с 1938 года — сотрудник ИМЛИ, с 1944 — доктор филологических наук, с 1945 — профессор, зав. кафедрой Истории русского театра  ГИТИСа), автор многочисленных работ по истории литературы и театра (наиболее известные: ««Герой нашего времени» М.Ю.Лермонтова» (1940); «Русские писатели в Отечественной войне 1812 года» (1943); «Нестеров-портретист» (1948), «Врубель и Лермонтов» (1948), «А.Н.Островский. Очерк жизни и творчества» (1949), «М.Н.Ермолова (1893–1928). Очерк жизни и творчества», (1953) «М.К.Заньковецкая» (1954, вышла в 1955 на укр. яз.)). Однако сфера его подлинных интересов  не ограничивалась официально признанным. Именно в Болшеве Дурылин  продолжал и систематизировал свои исследования о Н.С.Лескове, К.Н.Леонтьеве, В.В.Розанове, ранних славянофилах; богословские труды, прозаические сочинения, стихи разных лет.
Ранние прозаические и поэтические опыты появляются в печати начиная с 1902 гг., (первое опубликованным стихотворение — «Памяти В.А. Жуковского» (газ. «Московские Ведомости»)). Однако первым законченным прозаическим циклом Д. следует считать цикл «Рассказы Сергея Раевского» (1914–1921 г).: («Крестная» (1914), «В начале» (1914), «Жалостник» (1915-1917), «По пути» (1915), «Мышья беготня» (1917), «Троицын день (памяти Н.С.Лескова)» (1917), «Бабушкин день» (1917), «Дединька» (1917), «Гришкин бес» (1918, расширенный вариант — «Три беса. Старинный триптих (из семейных преданий)» (1918-1819)), «Тлен» (1918-1919), «Розы» (1921) (все — архив Мемориального Дома-музея С.Н.Дурылина в Болшеве). Свет увидел только один из рассказов цикла — «Жалостник» (Русская мысль. 1917. № 3 и отдельным изданием серии религиозно-философской библиотеки М.А.Новоселова; надпись на экземпляре, подаренном в 1926 году Н.К.Гудзию: «Дорогому Николаю Калинниковичу Гудзию от искренне преданного автора этой книжки, которой суждено быть первой и последней в ряду тех, которые он действительно писал и желал писать. Москва, 1926, I IV» (Архив ДМД). К этому циклу логически и хронологически примыкают рассказы «Грех земле» (1918-1919), «Сладость ангелов» (1922) «Крысы» (1925), «Сирень» (1925), повести, романы и «хроники» периода Челябинской и Томской ссылок и кратких промежутков между ними: «Хивинка (рассказ казачки)» (1923), «Сударь-кот» (1924, повесть вызвала лестнейшие оценки М.В.Нестерова (письмо от 18.8.1939) и П.П.Перцова (письмо от 20. 11. 1940)) и «Колокола (хроника)» (1928), а идейно — духовные стихи 20-х гг., наибольшего внимания заслуживает поэтический цикл «Венец лета» (часть первая «Сливное дерево» — лето, часть вторая — «Покрой покровом» — октябрь, и часть третья — «Косьма и Демьян» — ноябрь 1924 года). Несмотря на огромное влияние на формирование мировоззрения Д. идей и личности Л.Н.Толстого (Дурылин познакомился с Л.Н.Толстым во время поездки в Ясную Поляну в 1909 году) и св. Франциска Ассизского, не преодоленное до конца жизни (в отличие от влияния последователя их обоих, мистика-декадента А.М.Добролюбова, от увлечения которым в начале века Д. почти освободился к концу «периода странствий»), для дурылинской прозы характерно стилевое и идейное влияние Н.С.Лескова,  К.Н.Леонтьева  и поздних романов Достоевского («Подросток» и «Братья Карамазовы»). Действие подавляющего большинства повестей и рассказов происходит в провинциальном монастыре (или в уездном городе подле монастыря) — или усадьбе: закрытом социокультурном и духовном пространстве («углу»). Видимое отсутствие сюжета (статичный сюжет) продиктован символическим содержанием прозы — плоскость действия разворачивается не в сфере «видимого бытия», а в сфере «незримого», «умопостигаемого»: области «брани духовной» бесов и ангелов за душу человеческую. Прозаическая форма для Д. есть способ выражения философских и богословских по преимуществу тем; порой — логическое их продолжение: так, рассказ «Сладость ангелов» написан в тот же день, что и богословская статья «Об ангелах» и фактически представляет собой «перевод» сложных богословских конструкций на язык художественного слова. Причины подобной мимикрии носили творческий характер – сделать более простой и ясной «трудные» философию и богословие (см. об этом: «Троицкие записки». Дневник 1918-1919 гг.), перевести язык «цветника» на язык «луга».
Целый ряд литературоведческих статей и докладов «периода странствий» также есть мимикрия философии и богословия под литературоведение и искусствоведение («Преп. Сергий Радонежский в творчестве М.В.Нестерова», <1922–1926>», «Леонтьев-художник» (статья-доклад в ГАХНе о романе К.Н. Леонтьева «Подлипки», 1924, «Пейзаж в произведениях Достоевского» (статья-доклад в ГАХНе, 1926), «Бодлер в русском символизме» (ГАХН, 1926), «Александр Добролюбов» (ГАХН, 1926),  «Об одном символе у Достоевского» (1928), «Монастырь старца Зосимы. К вопросу о творческой истории I, II, VI книг «Братьев Карамазовых»» и ряд других), что значительно осложняет типологизацию научных работ Д. Условно они могут быть разделены на  работы по археологии и этнографии, работы, нацеленные на анализ внутреннего ритма стиха (таковы работы «Лермонтов и академическая поэзия», «Тютчев в музыке»), работы, нацеленные на анализ символического ряда того или иного автора («Бодлер и Лермонтов», «К вопросу об одном символе у Достоевского») — и эссе, направленные на создание собственных символов. С 1924 г. в челябинской ссылке, Д. начинает вести записи «В своем углу» (последняя, четырнадцатая Тетрадь «Углов» была завершена в 1939 году, в Болшеве, однако работа над корпусом огромного, полуторатысячестраничного текста продолжалась вплоть до 1941 года, с этим циклом логически и хронологически связан другой — «В родном углу», над которым Д. работал вплоть до самой смерти).  Задуманные как своего рода «антимемуары» («Воспоминания пишут тогда, когда подводят итоги своей жизни, своему делу, своему  творчеству. Я начинаю писать свои Записки тогда, когда убедился, что никакого итога не могу подвести ни жизни, ни делу, ни творчеству своему» (В своем углу. Тетрадь первая. Введение)), дурылинские эссе ближе всего по стилю и манере письма розановским «Опавшим листьям». Однако существенны и различия. Если для В.В.Розанова «листья» — это способ фиксации в вечности мгновений настоящего, то для Д. — это фиксация моментов давнего и недавнего прошлого в настоящем «углу» (розановское название) повседневного, скрытого от посторонних глаз потаенного — и поэтому подлинного бытия. Отсюда нехарактерное для Розанова и характерное для Д. стремление к формальной отточенности, завершенности, лаконичности каждого сюжета, тяготение к форме анекдота, байки, былички, — и в то же время к метафорической связи афоризмов друг с другом, к цельности сюжетных линий (пример: «Не только снег тает. Все тает. Так, истаяла русская поэзия. Истаяла русская культура. Истаяла Россия». — Тетрадь IV. Афоризм 8. Афоризм 9: «Христианство не догорело и чадит, — как думал Василий Васильевич. — Оно не коптит. Оно тает. От лучей какого-же солнца? О, как страшно! Какого-то. Но тает, тает, — и не оттого, что «дворники делают весну» в городе… Тает и в городе, и в деревне, на холмочках, на ложбинках, даже в глубоких ложках… Всюду тает… И как задержать это таянье? Тает. Вот и все»). Устойчивый образный ряд приватного, потаенного, «теплого», «огня» («тусклого», «мерцающего», «синего звездного»), «дыма», «угла» как метафорических характеристик подлинного бытия и публичного, непотаенного, «холодного», «плоского», «прямого», «прозрачного», «грязи», «смерти» как характеристик «бывания» проходит сквозь весь текст «углов». Трансформация же метафоры «Града Незримого» в мифологему «своего угла» является достаточным основанием для того, чтобы судить о цельности «потаеннного» дурылинского творчества.

Псевдонимы С.Н.Дурылина: Р.Артем, Библиофил,  М.Васильев, С.Д., И.Комиссаров, Н.Кутанов,  В.Никитин, Д.Николаев, С.Николаев,  Д.Николаев-Дурылин, Сергей Северный, С.Северный, Н.Сергеев, М.Раевский, С.Раевский, Сергей Раевский.

Литература (кроме упомянутой в тексте):
Соч.: Дурылин С.Н.  Вс. М.Гаршин. Из записок биографа // Звенья. Сб. материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века. Вып. 5. М.-Л., 1935; Дурылин С.Н. У Толстого и о Толстом // Прометей: Историко-биографический альманах. М., 1980. Т. 12; Две судьбы (Б.Л.Пастернак и С.Н.Дурылин. Переписка). Публ. М.А.Рашковской // Встречи с прошлым. Вып. 7. М., 1990; Дурылин С.Н. В своем углу: Из старых тетрадей. М.: Московский рабочий, 1991; Дурылин С.Н. Отец Иосиф Фудель. Публ. Н.С.Фуделя, Г.Б.Кремнева, С.В.Фомина // Литературная учеба. М.,1996. Кн.3; Дурылин С.Н. Москва // Встречи с прошлым. Вып. 9.  М.: Русская книга, 2000. Дурылин С.Н. Русь прикровенная. М.: Паломник, 2000

Литература: Взыскующие града: Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках / Сост.,  подг. текста, вст. ст. и комм. В.И.Кейдана. М.: Языки русской культуры, 1997; Из архива о. Павла Флоренского. Переписка свящ. Павла Флоренского и Михаила Александровича Новоселова. Томск: Водолей, 1998; Вяч. Иванов. Архивные материалы и исследования. М.: Русские словари, 1999; Крашенинникова Е. Храмы и пастыри // Альфа и омега. Уч. записки Общества для распространения Священного Писания в России. 1999. №3; Голлербах Е.А. К незримому граду. Религиозно-философская группа «Путь» (1910-1919) в поисках новой русской идентичности. СПб.: Алетейя, 2000; Фудель С.И. Собр. соч.: В 3-х т. Т.1. М.: Русский путь, 2001


Дурылин С.Н. «Колокола»

Мемориальный Дом-музей С.Н. Дурылина в Болшеве